[400x361]
-Нужно ли описывать старания проштрафившихся слуг, желающих угодить своему строгому хозяину и его важным гостям за завтраком, предшествующем серьезному разговору? Нужно ли описывать здоровый днепровский голод козака склоняющегося еще влажным от купания чубом в миску с варениками, заправленных, шкварками с жареным луком,?Или все-таки стоит обратить внимание на изящную манеру держаться за трапезой, свойственную заморским гостям? – Изысканный Гийом де Боплан и непосредственный Солхат Аргын Ширин Мурза за столом украинского гетмана - не это ли пример добрососедства и взаимопроникновения культур разных народов? Многое, поверьте, не избежавшее пристального взгляда автора не вошло в это скромное повествование. Оно ограниченно рамками времени, которое ты, о мой нетерпеливый читатель склонен провести над книгой и требовательностью следователей днепропетровского ОГПУ. В чем я совершенно не сомневаюсь, так это в том, что было бы непростительной ошибкой обойти вниманием события того утра. - Как сейчас у меня перед глазами идиллическая картина: гости Ружинского и он сам сидят под навесом возле летней кухни, бунчужные, выслушав гневную траду гетмана, не сговариваясь направляются к оружейному сараю, выходят оттуда в одетых задом наперед тулупах. Вот они став в центр ганка, поочередно, что есть силы ударяют друг друга кулаком в грудь, прикрытую овчиной. Хорошо! Хорошо от веселого степного ветерка, от изысканного окружения, от замечательной молодецкой забавы. Все хорошо и все просто: ударяющий , всякий раз сбивает с ног ударяемого. После чего, последний, похрипев немного, поднимается и они меняются ролями. Особенно восхищен мурза - он, наотрез отказавшийся от затертых прошлогодним свиным салом вареников, подкрепляется специально для него,заквашенным по-татарски айраном, и то и дело восклицает
- Бат Угыр и Аслал, Бат Угыр и Аслал!
- Опять татарин сквернословит, - хмурился Семен. – Наши друг друга хуярят, а он скалится! «У гир насрал» - говорит, падлюка! И чего только Ружинский с ним цацкается?
- Татарина не говорила пльоха, - затараторил радостно мурза, обернувшись к Белому – ваши хурярят крепко, совсем как Бат Угыр и Аслал-бытыр хурярят!
- Евстафий Осипович, это что за угыр-магыры, про кого он это?- еще больше рассердился Семен.
- Да есть у них книга одна, старая – «Джагфар Тарифы» называется, там и описан поединок этих самых героев - пояснил Ружинский.
- Все ихние книги одна сплошная брехня! – Убежденно заявил Белый.
- Не казака, татарская книги не брехня! Твоя я зык говорит брехня! Я, твоя, ловить на Конских водах, резать твоя ухи и хохотаться, понял козака.?- По прежнему улыбаясь пообещал Солхат-Аргын.
- Не ссорьтесь, друзья! Мы ведь не на Конке, а на Суре - эти, Ружинский показал в сторону лужайки на которой гупали с нестихающей и однообразной силой удары, не знающих устали бунчужных, - они теперь долго не успокоятся. У наших иноземных гостей появилась замечательная возможность понаблюдать за этим, новым для них видом состязания в стойкости и удали, а я тем временем попробую прояснить нечто не менее занимательных чем братский поединок. -Друзья! Прошу внимания! Скушно, товарищи, козаку кушать вареники без сметаны, но я, гетман Ружинский - я сам с усами! А чтобы некоторые в том не сомневались - я прошу всех вас присутствовать при неких моих изыска-а-аниях. Это, конечно, не есть уровень, на котором столь успешно работают комиссары инквизиции Святейшего Престола, но у нас то и дело-то пустяшное. Так себе дельце, - можно сказать: тьху, чепуха одна, на репейном масле, а не дельце!- Ружинский покосился на Боплана, но тот невозмутимо намазал на хлеб белоснежный каймак.
- Об чем это он, - шепотнул вполголоса Белый своему другу.
– Шут его знает, - так же вполголоса ответствовал Корж. – Ушлый мужик этот Остап Григорич, - такому палец в рот не клади, враз нокти пообкусюет.
- Нокти это да! – не понял, но согласился Билый. Подумав, он опять прильнул к уху старшего товарища: - Слышь. чего это ты про нокти, -а, Самийло?
- Да не знаю я – это я так про нокти ляпнул - первое, что в голову пришло, - отмахнулся Корж, - не мешай смотреть.
Гетман тем временем отлучился ненадолго и вернулся с каким-то медальоном в руке. – Некоторое время он задумчиво бродил по поляне вращая на цепочке филактерий то в одну то в другую сторону и вглядываясь под ноги как буд-то что-то искал в траве.Через некоторое время он отрицательно помотав головой ушел с ганка к коморе, а от коморы к флигелю. Так переходя с места на место и держа амулет двумя пальцами, он внимательно наблюдал за его раскачиваниями. Наконец, закончив, и какое-то время подумав, он торжествующе блестя глазами громко кликнул слуг.
- Эй, вы принесите какую- нибудь, самую что ни на есть дрянную лопату и ненужное ведро.
- Ваша Моц, а где ж такое-то взять, в хозяйстве все нужное, заколебался работник.
- Ну так принеси САМУЮ ПЛОХУЮ лопату и САМОЕ ПЛОХОЕ ведро, дуралей, - рыкнул Евстафий. – Он не сомневался в правильности своих предположений - ему просто нетерпелось получить недвусмысленное подтверждение своей догадки.- Вернулся мужик с ржавой лопатой.
... – Выгребай, давай, - выгребай землю, - подрывай и выгребай, - отсюда, отсюда, - он показывл на подвенечный брус лестницы ведущей на террасу флигеля. – Работник весте с рыхлой землей извлек из-под деревяшки неопрятного вида сверток.
- Вот вам и объясненние всей этой истории с молоком и сметаной – ведьма тута погуляла или ведьмак. Тут тебе и седые волосы с подмышек упокойника, и ленточка для обвязывания его рук. А в этом вот узелочке, готов спорить, остриженные ногти и опять же мертвяка – эх, народ! И что ж я вам всем так помешал, - Ружинский сплюнул. Я ж говорил что тут и без святой инквизиции можно разобраться. – Кавалер Боплан намазал поверх каймака меду и с наслажденем откусил.- М-м-м! произнес он на это раз вслух.
брешет падлюка – как по-писаному, ей-Богу, как буд-то взаправду, все о чем он брешет с ним приключилось. Уж мы его пытались подловить - где там – врет и не кривится. И всегда точка в точку. Как по писанному чешет зараза, - восхищенно повторил Ружинский, видимо сам удивляясь – как это так человек столько раз врал, и ни разу не заврался.
- Да вот и он! - Ну, Лебидь, – сказал он подошедшему охотнику на уток, - вот тут мои вельмишановные гости жилают послухать твои враки. Давай сбреши нам чего-нибуль такое, как ты умеешь.
– Вы полагаете, кавалер? Ну да ладно – нам ли жить в печали, козаки! – Эй вы там, слуги, - повысил он голос – а кликните нам Лебидь-Юрчика – нехай он нас позабавит своей брехней. –И уже гостям: - Этот самый Юрчик, я вам доложу, ну такой пиздун, каких свет не видывал. И так гладко брешет падлюка – как по-писаному, ей-Богу, как буд-то взаправду, все о чем он брешет с ним приключилось. Уж мы его пытались подловить - где там – врет и не кривится. И всегда точка в точку. Как по писанному чешет зараза, - восхищенно повторил Ружинский, видимо сам удивляясь – как это так человек столько раз врал, и ни разу не заврался.
- Да вот и он! - Ну, Лебидь, – сказал он подошедшему охотнику на уток, - вот тут мои вельмишановные гости жилают послухать твои враки. Давай сбреши нам чего-нибудь этакое, как ты умеешь.
- Нехай слухают люди, если таковая ихняя воля, да только я никада не брешу, а завсегда говорю одну чистую правду. И о чем же вам ваша светлость охота слухать?
- А про красною песду, пожалуй, - усмехнулся Евстафий.
- Про красную так про красную.- Юрчик бросил в пыль своих селезней, тряхнул стриженной под горшок головой, завел горе очи, как буд-то припоминая и начал:
- Ясное дело, паны козаки, всякий человек, слухая другого человека, может засомневаться – и имеет он на то полное свое право. Я то же не всякому верю, так что очень даже всех вас понимаю. Знаю и про то, что вы на меня смотрите как на потешника-балакуна – смотрите на здоровье. – Хлопец беззлобно пожал плечами. - Да только, рассудите - врать мне никакого резону нету – мне вон селезней ощипывать надо пока они не прохололи, а не людЯм умные головы балачками морочить. Вот. Но из уважения, которое я имею до запорожцев, - он поклонился в сторону восседающих с непроницаемым видом козаков – и до всех других благородных панов, он по очереди мотнул челкой каждому из остальных присутствующих, я расскажу... А расскажу, я вам паны козаки, пожалуй, как я попал на Пороги. Потому, что сам я человек нездешний и как таковой нездешний и неприкаяный, мечтаю воротиться в свой родной дом, к моей доброй матушке. Может, кто-то из вас люди добрые, послушав, да поразмыслив хорошенечко, сделает мне помощь и я, через то его милосердие, вернусь, наконец, в мою рОдную хату .
- И где ж твой дом родной, Юра? – ласково переспросил говорящего гетман, поощряя приступить поскорее к брехне.
- Дом мой далеко-о-о в аж самой-самой Черной Руси, там где тикёт мно-о-ого- премного, - рассказчик развел руками - показал как много, - речек и главная от них река Неман.
- Ну а поточнее, Юра? – уже вполне серьезно переспросил Ружинский.
- Село наше Хортеж, , стоит там где в речку Щарь впадает речка Ведьма.
- А что за названия такие – что они значат, а, Юр? – распалял байкаря гетман. – Рассказчик укоризненно посмотрел на Евстафия – дескать, ну что же вы все не верите, да не верите: Хортеж, это от хортенИ – псовой охоты, - Щарь...
- Ну ясно, ясно – щарь - защаритысь - это по вашему, по литвински покраснеть, да и у нас так часто шутют: «Зашарилась девка, бо прознал жених, шо вона не целка». Ну это ладно пезди дальше!...
- А речка Ведьма – и того проще: у вас в пулУнощном Полесье все ведь там ведуны, да ведьмы, – пренебрежительно рек Белый.
- Много и таких, - кивнул юноша, - но не все. Мы с мамой никакие не ведуны – что положено ведать, ведаем – а так - живем себе от трудов своих и соседи наши, и соседи соседей тоже так живут. И тяжело нам прожить от трудов своих, а от того рады мы всякому приработку, всякой живой копейке. И когда угри проходят нашими левадами из Немана в Рось – тут нам и харч, и могарыч, и навар Уж мы их этих и жарим, и вялим, и коптими жарим, и вялим, и коптимЧего сами употребим, во славу Господа, а чего людЯм, то есть на продажу. И вот послала меня маменька промышлять угрей, которым тогда пришло самое что ни на есть время. Ну взял я корзинку, плетеную побольше и пошел благословясь да перекрестясь.- Речки Щерь? – уточнил гетман.
- Щерь, - кивнул рассказчик и продолжил. - Иду, значит, и вижу ползет по капусте угорь, да такой огромный, что лошадина голяшка, или рука одного от панычей Баландиных и те тоньше.
- Которого из нас? – в один голос преспросили браты-бунчужные.
- Да хоть какого, - заверил рассказчик, а бунчужные позакатали рукава своих свиток и стали прикидывать, что ж за рыба такая попалась на глаза Юрчику, и вправду ли ихние руки толщиною в лошадиную ногу, или тот приврал. А Юрчик продолжил: - Я ж, понимаете, опасаюся - этакое чудище в руки взять – он же ж, гад, в три сажени и быстро-быстро бегит по капусте. И нету у меня под рукой ни сучка, ни дрючка. - Вдарил я его по голове корзинкой, но ему хоть бы шо – только осерчало на меня животное это - зашипело: щ-щ-щ, щ-щ-щ. – Мне и боязно, конешно, и страсть как словить эту чуду-юду охота.
- Брехня-я-я! – Разочаровано протянул Самийла.
- Брехня-я-я! – Поддержал товарища Семен.
- Дохожу я до того места где в Щерицу нашу впадает речка Ведьма, -между тем уверенно вел свой рассказ Лебидь. - И тут он к берегу, к берегу этот рыбозмей поддает, и я его давай опять ну чем попало – и корзинкой лупасить, и ногами пинать, а у самого одна мыслишка: - «только б не убег, только б не убег!» – И вот вижу я, паны козаки, - хоть он огромен, и силен, а и стал все же уставать от этих моих побоев – Ага - по капусте ерзать, это ему не в речке пырнать. Возликовал я – моя берет! Воздал хвалу Господу
- - Брехня-я-я! – снова сказал Самийла.
- Брехня-я-я! – сказал Семен.
- Воздал я хвалу Господу, - с нажимом повторил Юрий, и стал в угря швырять капустными кочанами – чтоб уж совсем оглоушить. Срываю и швыряю, срываю и швыряю – на тебе, на тебе! Тут он совсем приуныл – давай стонать да попискивать, а я его кочанами знай охаживаю – по голове, по хвосту, по пузу. И вот нагнулся я - сорвать кочан побольше да поувесистее, ухватил его, а то не качан, а кротова голова, крупная, покрупнее будет чем это... гм, - чем бошки у панов Баландиных и не слепая та голова а наоборот очень даже зрячая и по бокам той бОшки ухи строчать, заметьте с сережкам. Торчит эта голова из капустной грядки – а туловище в земле закопанное. И я паны козаки, за ухи, значит, ее держу, эту голову, а голова на меня смотрит – дескать: ну и?
- И что ж ты, Юрок? – врадчиво поитересовался Ружинский.
- Я сказал голове: Простите, заради Бога, госпожа голова .
- Брехн-я-я-я! - Брехня-я-я-я! – опять воскликнули козаки, но уже не столь уверенно, да и относилось это уже, похоже, не к правдивости рассказанного, а к стому что Юрчик полез к этой башке с извинениями.
- Расказчик пожал плечами – дескать - что ж не верите - как вам угодно, паны-козаки! - Продолжил:
- И вота, эта самая голова, покрутилася- покрутилася и выле-е-е-зла из земли – кто ж вы думаете, паны козакИ? – Баба! И у бабы той все что од верхА до рамен - кротовье, что и ниже - бабское. Я и забыл думать про своего угря, а эта из грядки которая - ох и здорова-а-а- а! Рамена как ... – рассказчик запнулся подыскивая подходящее сравнение.
- Как у нас с браткой? – робко подал голос один из Баландиных.
- Та где там, - снисходительно махнул рукой литвин – у ней в два, не - в три разА ширше! И песда у нее красная как...
- ...носы у нас с братом!.. - произнес потрясенно другой Баландин.
- Не, - решительно возразил байкарь, - краснее, много краснее, - как маков цвет, как утренняя заря!
- Брехня? Что скажешь товарисч? – вопросительно буркнул Самийло, пнул локтем товарища, но Семен отмолчался.
- И тогда сказал я этой кротобабе: - торжествуя повел дальше рассказчик - «Звиняйте, заради Бога, госпожа, не знаю как вас зовут, - никак не ожидал, что вы тута в капусте отпочивать изволите, - залезайте пожалуйста назад у свою грядку, а я побег свово угрика доубивать.
- Да пока ты извинялся его и след-то поди простыл, угря твово! – разочарованно ударил ладонями по коленям Самийло.
- Та шо там извиняться – всего-то делов: сказался, поклонился и побёг! Ну!– Нетерпеливо дернулся Семен. – Давай рассказывай – чего дальше то было.
- А дальше... – Юрчик вздохнул, - она меня как вдарит промеж ушей эта кротосучища, и я в небо вж-ж-ж-ж, - слушатели проводили глазами его взмывшую в небо ладонь.
- И?!
- И?!
-И?! – воскликнули пораженные и восхищенные слушатели.
- И?Ну! Не томи!- не удержался и уже неоднократно слышавший байку гетман.
- А там в небе черногуз пролетал – он мне в темечко дзёбом – ту-дук!
- Больно?! – в один голос воскликнули все слушатели и с ними гетман.
- А то!- почему-то, обиженно подтвердил рассказчик. – У меня аж в глазах потемнело с непривычки. И я вниз а-а-а-н-н-н-н!.. – Все опять проследили за ушедшей вниз ладонью Юрчика.
- А там внизу опять эта самая бабища красна песдища! – В ужасе закатил глаза один из братов Баландиных.
- И ты, братуха, поново прямиком до ней у лапы! – со слезами в голосе воскликнул второй Баландин.
- А то! Так носом и угодил в самое что ни на есть красное ее это место! – еще больше обижаясь сплюнул рассказчик. –
- Па-а-а-анюхал, значит аленький цветочек! – заржал Билый, а братья Баландины одновременно издали звук по которому можно было понять, что они подавили рвоту.
-
- И она?... – Гетман зная концовку байки все же хотел чтоб Юра поскорее добрался до финала однако же и не пренебрегая подробностями.
- Она меня, эта сучища здоровая, так о, - он показал как именно, – на попа на грядке меж капустными качанами поставила, по щекам легонечко так поляскала, шоб очухался, а когда я оклемался и говорит: «Вот будет тебе, Юрчик, теперя наука, чтоб тебе больше не повадно было моих угрей, моих женихов желанных, обижать!» - И как вдарит мной о земь – я в землю и вошел аж по тити-мити, а она ищё меня по темечку, куда черногуз меня только-только долбанул – хря-я-я-сь! – Баландины в ужасе отшатнулись. – Тут я провалился видно в ее нору, и кубарем по той норе покатился. Долго катился – пока не сомлел. - А очнулся – лежу надо мной, небо –и превсеприятнейший лик пана Ружинского. И его светлость спрашивает меня…
– Его светлость спрашивает тебя, кто ты, откуда и как тебя зову, - скороговоркой закончил за Юрчика байку Евстафий. – Ну добре, Лебидь – иди уже до себя, спасибо что поразвлек панов козаков. Иди обдирай своих селезней и скажи там коморному, что я велел отсыпать тебе меру жита.
- Дастиш фантастик! – Без особого воодушевления прокомментировал рассказ охотника Боплан и промокнул губы рушником. Мед, каймак , хлеб и днепровский воздух превосходное сочетание, я вам скажу.
- Меньгеде зур оста! Бица ошады! (привоходный рассказчи, мне понравилось) – Солхат, в отличие от француза, был в полнейшем воссторге.

Ну что же паны-добродии, гетман обвел насмешливым взглядом притихших козаков. – Наслушалися вы, побрехенек?
- Ясное дело – все это брехня! – тряхнул головой выходя из транса Семен.
- Ну врет человек со знанием. – Задумчиво поковырял в носу Самийла. Оно конеч-чно враки… - но враки со смыслом!
- Ну враки так враки. – Евстафий встал и по деловому, сухо: - панов запорожцев прошу до моей хаты. – И зашагал широко по спорышу – к дому и за ним Семен с Самийлой – а остальные – кто куда пошел, и если, случайно, кому-то небезразлично, куда пошли и чем же все же занялись благородные иноземные гости гетмана, могу этому небезразличному читателю доложить, что по некоторым не вполне достоверным данным, - татарин отправился подглядывать за ключницей, которая уединившись в своем будуаре, по своему прохаживалась по хате с тросточкой, напевая канцонетту Скарлати. Должен предупредить что на некоторых отдаленных хуторах затерявшихся в степи между Августиновкой и Башмачкой, бытует поверье, что Глафира в тот день отнюдь не пела, не прохаживалась с тросточкой, что она в то утро читала и перечитывала Декамерона Но большинство сходятся на том что, все-таки пела и прохаживалась с тросточкой. Боплан же, поговаривают днепровские лоцманы, предложил одной такой себе татарочке Хысе серебряный сантим, если она наловит рыбы, как она это умеет, то есть: « ...хвать зубками сазанчика, хвать линька – вы такая ловкая Хыся – это что-то! Вам не холодно? Вы совсем-совсем голенькая... - Да-а-с! - Сто лет не была нужна французу та рыба, придумано же недурственно... Развлечения были тогда в просвещенном французском королевстве - детские. если не сказать глупые... Но все это предания, легенды, домыслы, я же придерживаюсь мнения, что правда, как и свежесть осетрины не может быть правдой наполовину – не то выйдет у нам не правдивое повествование, а полнейшая чепуха. То есть нечто такое, про что один мой, увы, уже давно покойный товарищ говаривал: «Хой его знает, что оно такой, товарищ майор, может оно и люминевое!». Я, признаться, не так категоричен, мой читатель! – Что-то в рассказах о Ружинском и его друзьях чистая правда, а что-то, скорее всего, плод народной фантазии. - Что ж, исходив пешком оба берега Днепра от Кодака до Кичкаса, выслушав сотни и сотни рассказов о неслыханной славе и загадочном конце гетмана Евстафия Ружинского я оставляю за собой право излагать разрозненные и противоречивые предания старины в том контексте какой мне представляется уместным и расставляя события в последовательности которая мне кажется логичной и правдоподобной.
[415x507]