[699x525]
- Ну да ладно, люди добрые, – усмехнулся Ружинский, - идем-те смотреть то, зачем вас позвал, паны запорожцы. И ты, инок, давай, с нами пойдешь – оно тебе как монаху и не положен бы – да в таком-то гермачке все можно - без тени усмешки рек Евстафий.
- Если Вашей Светлости так угодно...- пошевелился монах в своей несуразной безрукавке.
-Угодно, угодно... – Ружинский запалил фитилек и темным, едва освещаемым слабеньким огоньком плошки коридором повел своих гостей по потайныму ходу, тем самым ходом, воспользовавшись которым он три года назад так удачно захватил врасплох своего ночного гостя. Гостя,который напророчил ему беду, да и канул без следа во мраке степной ночи.
Миновав две тяжких и –сразу было видно - давно не открываемых никем двери – они остановились перед третьей, совсем небольшой, глубоко посаженной в арку дверного проема. Ружинский вынул из-за обшлага кунтуша вычурный жуссовский ключ и отпер ненормально массивную для своих небольших размеров дверку. Перешагнув порог все четыре набились в крохотную, без окон-без дверей комнатенку на полсажени ниже пола коридора и совершенно захламленую старой мебелью и прочими хозяйскими ненужностями. Гетман заперев дверь изнутри к изумлению своих гостей втиснулся в небольшой, примостившийся к стене шкафчик и гулко как из колодца позвал всех следовать за ним:
- Идите же, что вы там застряли и возьмите с собой плошку, свечи – что там у вас еще там – я то здесь и без огня хожу, Но вы посетите себе - потолок низкий, лаз узкий - справа камень, слева глина - что лучше ушибиться в темноте или измараться.? А? - Все покивали на гетмаскую шутку – мол понятная нам такая ваша веселая веселость, ваша светлость! Запалив огонь все трое горбясь и сопя протиснулись в коридор-расщелину. Когда-то очень давно – безвестные старательные камнетесы пробили этот лаз –– где врубаясь в толщу каменной породы, где сравнивая уступы древней гряды, где просто вынося глину наверх, и настилая потолок кругляшами дубовых стволов. Успокаивающе пахло сухой глиной, отмершими корнями глота и нетленной дубовой древесиной. Где-то над слоем колод, в толще земли шла своим чередом неосвещаемая ни одним солнечным лучиком, суровая в своей беспощадной – жизнь кротов, змей, ящериц и медведок. Козаки были не удивлены наличием потайного хода в усадьбе, - весь Хортичев остров был изрыт подземными галереями, что тебе головка буджакского сыра. Их удивило само решение хозяина раскрыть тайну возможного своего спасения при неких драматических обстоятельствах, от коих в Порогах не мог быть застрахован и могущественный Евстафий Ружинский. Агафон, тщанием преподобного сподобившийся побывать на богомолье в Печерской Лавре – удивлялся про себя отсутствию святых мощей в столь тщательно обустроенном подземелье, культовое назначение которого, почем-то сразу не вызвало у него никаких сомнений. Когда коридор закончился – и свет огонька перестал освещать что- либо кроме его рук, он окончательно утвердился в мыслях о том что все они оказались в подземелье, подземелье обширном - гораздо большем Чертовой хаты в которой он ночевал три года и один день... – Пришли! - Тихо, оповестил-ободрил спутников гетман и сухое долгое эхо разнесло его слова по теряющейся во мраке подземной зале. Стены подземелья и Чахлые огонечков, принесенных людьми, доставало разве что только подчеркивать окружающую темень. Но и без света любому было ясно что находтдись они не в пещере, а без сомнения зале. – Под ногами чувствовались обработанные плиты пола, - в центре залы угадывался массив несущей колоны. –Стойте где стоите снова прошелестел под сводами голос Ружинского. Огонек его свечечки стал, подрагивая и колеблясь удаляться, однако ж тут же и размножился – это Ружинский зажигал светильники по периметру залы. Он подносил свечу к заполненным земляным маслом углублениям в камнях и огоньки-светлячки бойко потрескивая фитильками рассеяли наконец мрак подземелья. Гости гетмана огляделись – и сообразили куда они попали – некогда, в незапамятные времена, смышленые строители, используя чашевидную впадину каменистого яра, соорудили – Агафон не ошибся в предчувствиях – капище. Пообтесав скалу где нужно, и придав углублению в скале форму чаши, безвестные зодчие сочли нужным подпереть свод двенадцатью колоссальными дубовыми столбами –идолами. Свод же, связали потолочными лагами на центральную опору - ствол дуба. Дуб может и тыщу лет произросталв в закрытой от всех ветров котловине, пока кому-то не пришла в голову идея использовать и саму котловину и дуб-исполин как конструкции подземного храма. Шесть – где там шесть, - все десять козаков, взявшися за руки едва ли б обхватили ствол этого исполина. Умельцы-строители покрыли ствол искусной резьбой и все сразу же заметили несомненное сходство несущей колонна храма с Всемирным Древом-рукоятью меча «ULFBERTH» и вязью покрывающей древко Агафоновского весла. Тяжкие дубовые балки расходились лучами от несущей колоны и надежно помещались в выдолбаных в стенах-скалах нишах-обло. Свод же храма терялся в массе неподвижно застывшие в вышине пожухлой, но не облетевшей как у зимнего дуба листвы. Мощь этого дубового зонтика, собственно и держала на себе двор гетманской усадьбы. Сла-абенький свет сочился с высоты - вверху синел окошкечко колодезя, и в нем приветливо мерцала звездочка.
- Йота Рака, - буркнул Ружинский, заметив что козаки и Агафон уставились на потолок, - там недалеко самая большая дыра... - черная дыра. - Гетман продолжил зажигать огоньки.
- Слышь, Сема возбожденно зашептал белый - бранится гетман - и в рот, говорит и раком, и в самую что ни на есть черную дыру. - Ой бранится чегой-то,наш Григорьич.
- Не мешай смотреть, малохольный, - одернул товарища Самийла и уставился на проступившую из мрака цетральную колонну - неведомый резчик покрыл её резьбой - сплетенные корни, ветви, листья. Природные корни дерева с остервенением грыз рукотворный деревянный змей в бронзовой чешуе, а в кроне виделась опять же рукотворная серебряная коза. Из ее вымени которой по стволу дерева когда-то очень давно стекала оставившая на колонне след, жидкость, похожий воска или сгустки ладана в коре дерева Офир.
- Не хрена себе! – В один голос воскликнули запорожцы.
- Игдрассиль! – Волнуясь признал орнамент Агафон.
-Игдрассиль, – подтвердил гетман, удивляясь догадливости монаха.
- Итак, друзья, - перед вами языческий идол, всемирное древо: «Игдрассиль». Корнями во прахе мирском, - Евстафий стал буднично, как буд-то караулы расставлял, давать пояснения – крона соответственно в мире горнем. Змей Ньехтдаг грызет его корни, молоко небесной козы Йесу, возвращает корням их жизненную силу. – Гетман подошел к стволу, извлек из-за рукава кунтуша изящную серебряную шкатулочку и отковырнув несколько застывших чешуек смолы, один кусочек спалил на огне своей плошки, а остальное спаковал в коробочку. Подземелье наполнилось нездешним, неопределенным, как запах собольей шубы ароматом, а гетман, как ни в чем ни бывало продолжил:
- Эти три дамы, нерки– он показал на грубые каменные изваяния, с явно выделенной женской сущностью - нерки следят чтоб не замутился колодец Урд и не зачахли листья Иггдрасиля. Время от времени один из листьев дерева отрывается от ветки и падает и это одна из причин по которой я захожу в это неуютное место - золото! Я не жадничаю и беру ровно столько надо – что-то подсказывает мне - по другому нельзя. А почему так как я делаю можно – я не могу этого вам объяснить. Полагаю на Суре, на Порогах задерживались те, кто не жадничал, не таскали отсюда без меры, кто брал при крайних обстоятельствах и не часто - я из тех кто задержался - значит делаю все правильно. Вот так –то! И еще -бывает что Иггдрасиль несколько лет подряд - ясень – дерево войны и мести, бывает что дуб, - и тогда на Порогах мирные годы. Хотя здесь под землей, понятно, - что мир что война – все едино. Листья всегда золотые. Урожай желудей, заметьте, особенно обильный в преддверии холодной зимы. – увидев что козаки переглянулись, гетман кивнул – да-да эта зима была студеной, прошлой осенью все тут позавали-и-ило – не ступить! И я походил тут, насобирал себе ведерко. Остальное – фьюить! Гетман махнул рукой, пожал плечами давая понять, что все остальное куда-то делось. Ну и что ж - вот взгляните сколько снова нападало и гетман поднял с каменного пола несколько чистого золота листочков.
- Золото! – в один голос воскликнули все трое -козаки и Агафон.
-Возьмите на память, только никому не показавайте – народ, знаете ли, дуреет от вида золота. Начинают потом допытываться разные– что да как ... он протянул обалдевшим гостям горсть золотых листиков.
- Листья-то не дубовые – Самийло повертел тоненькую ланцетовидную пластиночку так и эдак – разглядывая.
- В этом году Иггдрасиль - ясень, - дерево войны и мести. Ждемс! Тихо в этом году необыкновенно – однако ждем-с! А это древний дуб, как видите сгодился, чтоб в своем посмертии становиться то ясенем то дубом. – Сколько простоял – и ничего, держится и держит.
-Да... стоит, крепится! Сухо здесь как!... - Белый не мог скрыть удивления.
- И я сперва удивлялся – кивнул гетман – вода, она дырочку-то везде найдет – а здесь, вишь - не находит, держит смола влагу, не пускает. От того вокруг усадьбы и родников столько, что вода не сюда, а отсюда.
- Так это ваше, можно сказать семейное достояние? – Почесал затылок Самийло! – Заможный вы господин!
- Я и без всего этого крепкий газда. Не было тут моих дедов прадедов – я тут отдавна. Старый я, козаки – такой старый, что вы и не поверите. Пятьдесят пять лет назад, а был я тогда куренным атаманом, гуляли мы на Порогах, с берега на берег. На Кичкас переправимся, коней отобъем, через Таволжанскую переправу обратно. Коней продадим перекупщикам - сколько-то погуляем в шинках и снова на переправы - весело! И случилось тут промежду двумя моими козаками ссора. По пьяному делу... Дошло у них до сабель - один другого насмерть силою руки своей зарубил и его по запорожскому обычаю зарыли живьем вместе с убитым. Жалко было, но поступили по закону, чтобы другим, значит, не повадно было. И этот самый убивец был мой брат. И стал мне мой брат-убийца сниться – ну каждую ночь! Снится и все просит перезахоронить его по-христиански. И сделалось мне от этих сновидений большое беспокойство. И другим тоже он снился и их тоже просил-умолял – перезахороните, не то мол не отстану. Но мне хуже всех – брат ведь! Дошло до того что стал я по ночам во сне бродить, да не просто так бродить, а с лопатой. Несколько раз просыпался я в довольно странных местах в обнимку с лопатой - беда-а, короче. Решили козаки, таки, перезахоронить моего брата в балке, в Домачинке, чтоб я совсем умом не двинулся. – Разрыли они могилу, а упокойников там и нету. Думали сперва на меня, что я в бреду их вырыл, перетащил в другое место и снова схоронил, потом решили, что это земля просела - стали рыть глубже. – Нет, ничего нету! Что за чорт, думают – давай еще глубже копать. Копали, копали и наткнулись на твердое. Думали бочка смоленая, расчиститили немного - вроде лодка, а когда еще больше разрыли уже не знали что думать – чайка не чайка, корабль не корабль стали рубить во внутрь а то не доски а бревна! – Тут уж не до мертвяков всем стало – любопытство, разобрало козаков, азарт! Кое-как лаз прорубили вовнутрь и спустились на ремнях. Так и нашли все это, Ружинский повел чадящей плошечкой показывая – вот, мол, сами видите – чем это оказалось. Никто уходить не пожелал - обживаться стали, строиться... Пленили козаков листики золотые ...
- А что ж братья-упокойники – так и не сыскали их? – стал допытываться о странном случае с исчезнувшими мертвецами Агафон.
- Покойников не нашли, да и не искали уже, когда тут такое открылось,- и, усмехнувшись добавил: - экий ты все-таки некрофил Агафоша! Людей золото влечет, а ты: куда мертвец делся! Пес его знает – может я и взаправду перезахоронил их в горячке. - Гетман задумался гляди на огонек плошки. А Агафон надулся за «некрофила», - Самийла наоборот развеселился:
- И вправду, - дался тебе этот душегуб, Агафон, будь он хоть трижды чей-то брат, – гетман даже не обернулся на эту дерзость, продолжал смотреть на огонь. – Тут, брат Агафон, золото, богатство неслыханное, о ты заладил: « куды упокойники подевалися... куды упокойники подвелися...»
- Я не заладил - просто спросил, - еще больше надулся монах.
- А что же они листву золотую не обнесли – хлопцы-то?- вернулся к золоту Самийла.
- А не нужно было и обносить - весь пол был ею усеян, – пояснил гетман. – Как раз мирно премирно было в степи – желуде-ей, листьев...
-Это сколько ж за тыщи лет то должно было понабраться! – Схватился за голову Белый.
- Золота было много, очень много – собрали сколько в сундуки да кадушки вместилось– глазам своим не верили... – здесь же и оставили на хранение, на зиму. Дыру в потолке заколотили, засмолили – и стали ход рыть – по которому мы с вами сюда попали. А когда докопались - глядь, а сундуки-то все и пустые. И стали мы ссорится, поднялись наверх, в курень и да-вай торбы перетряхивать друг другу, а после началась про меж нами злая сеча и никто кроме меня в той сечи не выжил. Ну а мне одному да наученному не так много уже было надо, а тут наследство, за ним богатство, за богатством слава и власть. Вот так-то.
- Так вы ваша светлость давно уж как помереть должны.
- Ничего я на самом деле не должен, - мне девяносто и до возраста Авраама мне еще далеко, хотя есть
- Кто-то и до вас листики подбирал, - тот кто по сундукам ихним и кадушкам прошелся, он и раньше тута ошивался - не браты же покойники козаков пообворовали – раздумчиво рассудил Самийла.
- Они здесь и вправду не при чем, - покачал головой Евстафий, - они ключом к кладу заложному послужили только-то и всего
- Вот так дерево,- в восторге воскликнул Белый, - всем деревьям дерево! Жаль не яблоня и не груша – то-то плоды были бы СЛАДКИЯ!
- Люди, – это ж просто поганское капище, - что вы так восторгаетесь - придумали себе какую-то скатерть-самобранку, понимаешь! Дубовая колода золотом сорит – это ж надо!... -Возмутился монах. - Я вот не возьму это, - он потряс кулаком в котором сжимал дар гетмана, – не возьму и все! – Грех это! –Он и швырнуть размахнулся, но раздумал – прошел к стволу дерева и всыпал все к корням.
- Да что-то мы разлакомилися с тобой Корж, пристыжено признал Белый.
- Ты меня сюда не путай, - это все ты блеял: – Тыщи лет!.. Золото! - Я только-то и сказал : «кто-то приходил и подбирал, то что на дереве росло и вниз падало ».
- Нет вы только себя послушайте, что вы несете, козаки! – Вы же взрослые люди, - пуще прежнего возмутился Агавфон. - ОНО НЕ МОЖЕТ ПРОСТО ТАК нападать! Если его кто-то туда, он ткнул пальцем вверх, не подвесит, оно не и напАдает.
-Может – не может... - У вас, попов, иконы мирром плачут – здесь листики золотые опадают. Везде - свое! - Поддел инока Белый.
- Ну, ты Белый, говори да не заговаривайся, - то иконы, а то идолы паганския! – Со серезностию возразил монах и отошел подальше в темноту от шутника.
- Не ссорьтесь, друзья! Все правильно - кто-то вешает наверху и кто-то убирает внизу, подтвердил Евстафий – листики повисят повисят и опадут в свое время на пол – опоздаешь - все до листика подметут, успел –твое! Кто метет - до сих пор не известно.
- Так надо это, - сразу как развесют - так тотчас и пооборвать! – сделал хватательное движение Корж.
- Были и такие предложения, - кивнул Гетман, но поначалу как то небыло нУжды – довольно и с полу подобрали... Ну а потом был наредкость несчастливый морской поход, из которого вернулся только один из всех знавший про золото мой дед. незалеченной раной... Повезло что вообще вернулся... Их чайки поразметало бурей и вдобавок они попали в засаду в Олешьях на обратном пути – из нашедших клад, в живых остался один только Осип Григорьевич и тот вскоре преставился, едва успев поведать тайну этого подземелья своему сыну - моему отцу. – Из живущих– пятеро, по крайней мере - посвящены сейчас в тайну существования ЭТОГО храма – это я сам, вас трое и преподобный Тихон. Я подчеркиваю - ЭТОГО, поскольку он не единственный. Но обэтом позжее. Есть еще кто-то изготовивший этот нож - гетман извлек из складок кунтуша необычной формы, с расширяющимся, как у албанского баделера лезвием хонжар. - На рукоятке все тот же орнамент – сплетение ветвей Иггдрасиля. Этот кто-то тоже знает про храмы Всемирного древа – знает что они существуют и жаждет их отыскать. - Идемте наверх друзья – больше здесь смотреть нечего. –А колодец, - отозвался из темноты Агафон, - что там, кто его выдолбил?
– Кто выдолбил? - Откуда же мне знать! А в колодце как и должно быть – вода! Пошли что ли наверх, к солнышку! – Евстафий стал одну за другой гасить плошки.