Стенания искалеченного Фили утихли с наступлением сумерек, - ему наложили на рану лист подорожника и дворня до рыгачек объевшаяся конским гуляшем, потянулась занимать места на берегу Суры. Там уже были врыты в песок пыточные столбы для подсудимых, и приготовлен полковой барабан, в центр которого торжественно установили пузырек с чернилами. Тут же, на барабане поменьше, с необычайно мрачным видом сидел Агафон, которому как единственному (кроме гетмана) письменному человеку велено было: во время суда записывать все достойное внимания. - За ухом у него, как у заправского писаря красовалось гусиное перо, а руках он держал лист бумаги, не смотря на его сказочную дороговизну, выделенный Ружинским для ведения записей допроса. Принесли еще барабаны - эти уже для почетных гостей. Запорожцы, мурза и Боплан пришли тотчас же и едва расеслеись по местам, как послышался людской ропот - ведут, ведут! - Козацкая стража с саблями наголо вела на суд кобявателей, без особой на то необходимости, связанных общей веревкой. Тем самым недвусмысленно подчеркивалась их общее блядство и специфика предстоящего судебного разбирательства, и гетман одобрительно кивнул бунчужным, по своему усмотрению так все наладивших. Первым шел Петр Кириакович, по всему видно - уже начавший перевоплощаться обратно в человека вслед за убывающей луной, но подзадержавшийся в волчьей ипостаси, из-за о полученного на стадии перехода ранения. Он все еще был очень и очень волосат, время от времени порывался стать на четвереньки, но из волчьего у него уже оставались лишь уши и хвост.Все остальное было вполне людское, только очень грязное.
Обвиняемых торжественно ввели в образованный зрителяи круг и несильно, больше для порядка, притянули к пыточным столбам. В сопровождении бунчужных появился наконец и гетман. Козаки из гетманской стражи выбили грозную дробь и воздели к небу колотушки, как бы призывая в звезды засвидетельствовать - здесь все будет по честному.


- Во имя Отца и Сына... Гетман прочитал «Господи, Владыко живота моего», и во время молитвы все, кроме мурзы, вся встали и истово, со всей серьезностью перекрестились – мурза тоже встал, но не крестился понятное дело. Во время моления он уважительно, переминался с ноги на ногу и от того казалось и его голос слышан в общем гудении.

- Мы начинаем наш суд над врагами рода человеческого - Митрием Сирко, Глафирой Разъебен и колдуном-характерником не пожелавшем открыть свое имя – выкрикнул Ружинский, поворачиваясь с права налево и обращаясь ко всем присутствующим. - Секретарь, запишите имена обвиняемых, он ткнул указующим перстом в бумаги - Агафон написал Сирко через «е», а Разъебень - раздельно и в творительном падеже - так что вышло и вовсе нечто несуразное - Глафирой Раз Ебеной, - вслух по слогам прочитал он написанное.
- Да не Разъебеной!– голова ты садовая, - осерчал Ружинский, что монах так скоро бумагу перепортил.
- А сколько, - выпучил глаза горе-писарь.
- Тьфу ты, прости Господи, - среди зрителей пробежал смешок - не раз ебена, а Разъебен!
- Кто раз ебен - наш Митрий Кириакович? - окончательно растерялся инок.
- Все, все - никто не это самое, - возвратив голосу приличествующую моменту торжественность Евстафий подавил несерьезные настроения в толпе: - Суд продолжается! Снимите с оборотня оголовник, - деловито велел он козакам, и, уже Сирку, - строго - ты, Митрий не бузи, понял? Веди себя достойно, - он хотел сказать: «по-человечески», но одумался и договорил - «как подобает». И хотя как подобает вести себя оборотню перед судом, Митрий Киририакович не знал, все же кивнул, соглашаясь с условиями Ружинского.
- Первым обвиняется в злостном ведовстве выразившемся в обрастании шерстью и пренебрежении человеческим обликом, являющимся подобием Творца нашего – Петр, Кириаков сын, бывший козак Войска Низовога из гниздюков, вдовец, крещеный в младенчестве в церкви Св. Троицы слободы Мерефа, Орельской паланки, - в данный момент полоборотень. Признаешь ли вину свою - Митрий, Кириаков сын?
- У чем моя уина люудии? - чуднО подвывая, обратился к народу, не вполне перешедший из волчьей ипостаси в людскую Митрий Кириакович и ожесточенно почухал ногой под мышкой. - Дворовые ахнули и девушкам кухаркам сделалось дурно.
- Видете себя подобающим образом – подсудимый, - сделал замечание Сирку гетман. - Вы не ... он хотел, было, укорить своего бывшего тиуна, но поскольку судили оборотня за то что он оборотень - вроде и глупо было требовать от него пристойного поведения. Но порядок - есть порядок. Гетман вышел на середину образованного зрителями круга и извлек из кармана шаровар – свои любимые хонджары.
- В интересах следствия проводится эксперимент по перверзии пол-оборотня в человека, - гетман, воткнул ножи в песок и велел казакам:
- Развяжите-ка его – мы над ним ставить опыты сейчас станем. - Развязанный Петр Кириакович тут же опустился на четвереньки и подогнув по человечьи колени сладко потянулся всем телом. - Пришедшие было в себя кухарки опять слабо вскрикнули и пали на руки мужчин, которым от всего происходящего захотелось выпить буряковой.
- Давай, Митрий, а то у нас балаган какой то выходит, а не суд, гетман поднял руку и скомандовал: - Раз, два, три!

- На счет три - оборотень перескочил через торчащие из песка рукояти кинжалов и став на две ноги осмотрелся по сторонам, наблюдая за реакцией окружающих. Облик его стал неуловимо меняться - вид его все еще оставался диковатым, но в нем уже небыло ничего волчьего - просто грязный волосатый мужчина. И женщины в обморок от вида его больше не падали, а наоборот признавая в голом мужике, бывшего своего начальника, улыбались и кивали одобрительно: - Вот так то лучше Митрий, не робей Кириакович - донеслись из толпы сочувственные женские голоса. По-домашнему прикрывая руками свой мощный козацкий муд, Митрий вернулся на свое место к столбу пыток, и подняв с полу канат показал жестами страже, что предпочел бы быть привязанным.
- Эй, стража, исполните – волю обвиняемого, - велел гетман и указал а бумажный лист – запишите, секретарь: «Опыт перверзии удался». - «Опет переверз Иуда се!» старательно вывел Агафон и посыпал чернила специальным песочком – чтоб не расплывались.
- Готов ли ты, Митрий Криаков сын, сейчас отвечать на вопросы следствия.
- Да, ваша светлость, мотнул головой Петро.
- Готова ли ты Глафира, дщерь козака низовога Никифора Разъебеня, отвечать на вопросы следствия?
- Да Ваша Светлость, - выдохнула горько девушка, и груди ее накрест перетянутые грубыми ремнями взволновались, а карие очи наполнились слезами от того, что так сухо, так бездушно задал этот вопрос тот, кто столько раз засыпал усатым младенцем у нее на груди, нямнямкая во сне и требуя сисечку в сладкие минуты пробуждения. – Гетман и сам мучался обязаностию судить ключницу, но понимал - не возьмись он за это - утопют дворовые девку, ни за милую душу, и свою, глумлением над беззащтитной наувек погубят. Знать-то он знал, но чего делать - ума не мог приложить. Спасти Глашу он и не надеялся, - девка сильно и перед ним и перед людями провинилася - а так, чтоб и наказать, и чтоб другим наука и без мучений, вот с этим предстояло потрудиться - вот он и стал - придумки разные придумывать, гнуть по-своему:
- Готов ли ты, облудный характерник, пожелавший остаться безымянным, отвечать на вопросы следствия без применения пыток. – Пытки! Пытки! Пытки будут! - заволновалась толпа. - Маг пренебрежительно скривился и отвернулся от Ружинского, но его взгляд наткнулся на щедроты ключницыного тела, что по-видимому, не годилось видеть для его дерзкого на суде поведения и он, гордо подняв подбородок стал глядеть прямо впереди себя туда где, непреклонные и неотвратимые как судьба стояли, постепенно погружаясь в песок под тяжестью собственной мощи, братья бунчужные. Тут его видимо посетила какая-то богатая мысль - так что он весь просиял, но по своему просиял, нехорошей колдовской злой радостью:
- Я мил, человек если начну говорить то вы меня пытками НЕ ОСТАНОВИТЕ! - Вы меня так, без суда бы спалили или, там утопили – и без этой галиматьи, и всем вам опять же лучше. Вот провозитесь как обычно, а потом будете рвать на жопе волоса – «как же так вышло та-а-а!». –последние слова характерник произнес глумливо – издевался, гад!
- Секретарь, запишите – безымянный характерник в грубой циничной форме высказывает неуважение к суду, отказывается от сотрудничества со следствием.
- Можно я запишу кратко - «маг борзеет»? - Агафон обмакнул перо в чернильницу.
- Пиши, Афоня, все пиши! - Евстафий недобро прищурил левый глаз и те кого он водил в атаки под Кодымой, сразу бы понял – колдуну не умереть легкой смертию. А бунчужные те даже сабли до половины повытаскАли из ножен, но никто из подсудимых не напугался - так как суд был еще в самом начале.
- Признаешь ли ты Митрий Кириаков сын, свою вину, в отказе от облика человеческого, в попытке покушения на казаков низовых Самийлу Коржа, Семена Белого и инока самаро-пустынского Агафона, сына Еремеева?
- Было дело, покушался, по своей волчьей сущности и покушался, - козак понурил голову.
- Облика людского избегал, ли ты Митрий волхвованием облудным или же сделано тебе то было кем?
- Не не избегал - само получалось без моего самостоятельного хотения. – Може и пороблено – кто его знает, - мысль о наваждении, как видно поразила оборотня и он затих погрузившись в размышлениях о новом объяснении своих непрятностей.
- Поясни, Митрий, Кириаков сын. –вывел его из задумчивости голос Евстафия.
- Вся наша порода такая - сына мово Ваню видели, горбатенького - едва спас я его, во младенчестве. РодилсЯ с зубкам, повитуха бывалая баба, а спугалася – сбежала. А после всем раззвонила. Ну народу только дай - с дрекольем понабежали. Спасибо братья прискакали с тони – пьяные – кричат: а вот мы вас жидов! - Дошло до самопалов тогда. Бекством мы спаслися. Аж на Самотканные воды побег я и сынка моего, кровинушку мою ненаглядную, зайчика мохнатенького за пазухой понес, собственной кровью поил-кормил в степи ребеночка мово..
- Что же мать его некормила грудями?
- Дык, он покусал маму свою за сисю - Ванюша-то! Она и сбежала све за очи, мама наша, - Митрий сухо и неискренне зарыдал. – Но бабы как ни странно прониклись к нему состраданием – заохали, зашептались сочувственно.
- Значит вы там в Мерефе не ужились?
- Не ужиться волкАм с людями. Бежали мы тогда из Мерефы-Слободы. ГОНИМЫ ОСКОРБЛЯЕМЫ И ЗАУШАЕМЫ как отец наш небесный в саду Гефсиманском, - стоически закончил свое скорбное повествование Митрий.
-Вы подсудимый, от того помянули Священное писание, что веруете в Бога нашего Исуса Христа, или в самом деле в вашей слободе проживали жиды и вы от них претерпели?- теперь уж мужики насторожились – волк-оборотень – нехорошо, но чтоб жиды козаку притеснение сотворили – это совсем уж неслыханно.
- Было там промеж ними несколько носатых, - избегая евангельской темы, стал припоминать оборотень.- Однако ж утверждать шо они из жидов не стану.
- А у церкву, у церкву – те, ну обидчики твои носатыи – ходили или как?
- Та не было в нашей слободе-Мерефе церквы, ну и я уж тогда –это, ну уже тогда порченый был – думал – какая может быть церква для таких как я, обездоленных. – У-у-у – загудел люд – теперь уж все ему сочувствовали и бабы и мужики.
- Ну хорошо - вас обидели, от вас жена ушла, на вас навалились заботы по содержанию и воспитанию сына – это понятно. – Ну а как вы объясните эту вашу волчью ипостась.
- Порча, как есть порча - Митрий с жаром ударил себя кулаком в грудь, - я ж не по своей воле Ваша Моцност!
- Подсудимый опишите как обычно происходили ваши превращения из человека в волка.
- Мои превращения происходили в полнолуние.
- Уточните - всякий раз на полную луну?
- Это в волка-то?
- А что были и другие перверзии? - гетман сделал попытку приоткрыть новую страничку в общем-то ясном деле.
- Не, не было. Я только в волка - это самое, и то не на всякое полнолуние.
- Была ли какая нибудь закономерность - в этих облудных превращениях.
- Може и было что, да только я человек простой - из козаков, - так что мне про такое недоступно понимать - то есть про то, о чем вы сейчас спросили, Ваша Моцность. Я иногда думал: «Вот полнолуние, погодка славная - как накатит на меня «напасть» (это я так про себя называл свою проклятию) пойду сегодня ночью в степь гулять» - а оно и не накатывает и не накатывает. Другой раз по морозу, да поветру нос на улицу не высунешь - а оно - на тебе, пожалуйста изволь не прогулку. Так что - это дело такое - когда как, Ваша Моцность, когда как!
- Но все таки и от вас зависило что-то? Не так ли?
- Может и зависило... - обвиняемый задумался. - Это как бабу ебсти - вроде и зависит, а вроде и не зависит, - если уж не пойдеть так не пойдеть- хоть ты тресни. - Митрий покаянно вздохнул - только не понятно было в чем он винится – в том ли что с какой-то женщиной у него не пошло, то ли в том что не удосужился разобраться как и что у оборотней происходит.
- Вот вы о женщинах заговорили, подсудимый, - гетман не удержался про Глашу спросить. - Расскажите нам о своей связи с ключницей Глафирой Разъебен. Как вам удалось ее совратить? Какие чары применялись при этом?
- Не было никаких чар, - ваша Светлость, - возмутился Митрий. - Она, сама змея подколодная меня окрутила. Она однажды случайно подглядела, как меня моя «напасть» скрутила. - Митрий недобро посмотрел в сторону понуро свесившей голову Глаши . - Я тогда ночью курей в курятнике беспокоил - для успокоения волчьей своей натуры. Она, курва, вошла, дверь за собой заперла и говорит: «Ты не про курей думай, волчара, а про мое пышное тело мечтай, и на волчий манер, давай, говорит, ко мне, говорит, залицяйся.
- И вы согласились? – Гетман пошатнулся и вытер со лба холодный пот.
- Как не согласиться - я ж тогда - волком был. - Митрий затравленно посмотрел вокруг ища сочувствующих. - По рядам зрителей прошел смешок.
- Так ты Митрий Кириакович Глашкин срам пообнюхал что ли?
- Он не только пообнюхал, братцы - он и полизал!
- Ой, люди, это ж надо - блядство-то какое!
- Порядок, тишина - Ружинский постучал согнутым пальцем по барабану, - или суд будет проходить в закрытом режиме. - Народ знающий что гетман словами не бросается - мигом попритих с насмешками. - Продолжайте подсудимый! Как вела при этом Глафира Разъебен?
- Она нагнулася, - еле слышно произнес Митрий.
- Что вы там шепчете, подсудимый?
- Она нагнулася и задрала юбку, - громче, но все также убито повторил Митрий-оборотень.
- И что же? - гетман был непреклонен в своем решении докопаться до истины.
- Я до ней стал залицятыся на волчий манер. - Покаянно выдавил преступник. – Но на том и всё – не дала она мне, Глашка-то. –У-у-у – загудело из мрака. – У-у-у! - Гетман обессилено присел на барабан и если бы не заботливае руки стражников, подхватившие его под руки – вполне бы мог сесть мимо.
- Секретарь - запишите: - Глафира Разъебен НЕ ДОПУСТИЛА половой близости с оборотнем, несмотря на его назойливые приставания и попытки совратить ее .
- Последний вопрос подсудимому - приходилось ли вам в обличии волка нападать на людей причиняя им какой вред и убийство.
- Причинял людЯм вред. – Твердо и искренне, выказывая готовность к расскаянью, отвечал подсудимый. Приходилося мне Ваша Моцность, пугать людей и убыток им причинять. Пугать - пугал, было дело. Кур давил - случалось - не я мог отказать себе в этом, а загрызать кого или там куснуть даже - это нет - не приходилося, нету на мне такого греха.
- Значит вы напали на козачий разъезд в Домачинке из озорства, и из озорства же следили за его передвижением по степи.
- Белый и Корж люди известные и был у меня интерес их видеть в ихнем козацком поведении, а этого - он показал на без устали строчащего Агафона я попугать токмо желал, поелико он чернец. - Агафон удивленно поднял глаза на говорившего - чего это он так его не возлюбил, но оборотень отвернулся избегая взгляда инока.
- Ясно! Секретарь дайте я распишусь в протоколе допроса и пусть обвиняемый собственноручно поставит крест рядом с моей подписью. – А мы приступаем к допросу Глафиры Разъебен. - Домоуправитель, велите всем по чарке горилки громада заморилася. - Гетман улыбнулся народу и когда принесли водку первый маханул со словами: Да здравствует суд правый!
- За суд правый! - нестройно грянула громада.

- Кто нибудь из присутствующих имеет вопросы до подсудимого? Желает свидетельствать в его пользу? - Гетман обвел взглядом притихшую громаду.
- Вопросов нет, свидетельств нет, народ безмолвствует, -скороговоркой подвел итог Ружинский.
- Pjublikue vuj - alije Giyomme Boplane - nue! - Поднялся со своего барабана кавлер Лэ Вассер. - Заговорил по французски с гетманом. - Ваша Светлость я уже высказывал свою точку зрения по поводу ликантропии. Современная медицина со всей определеностью относит ликантропию к ряду тяжелых наследственных недугов. И обвиняемый нуждается в наблюдении и уходе. Стрелу я извлек, но он весьма, весьма слаб. И я бы не был достоин имени славного рода Ле Вассеров, если бы позволил себе молчать в такой ситуации. Ликантропия предмет медицины, но не юриспруденции.
- Porkjuae, Boplane ? - Ну что же , воля ваша - секретарь, - отметьте это в протоколе допроса особое мнение кавалера Боплана, полагающего оборотничество не ведовством, но болезнью. – Агафон кивнул и вывел каллиграфически: «Хранцуз брешет, как сивый мерин». Тем временем Ружинский продолжил:
- Разбирается дело Глафиры Разъебен, - он подозрительно покосился на Агафона, но тот справился не стал спрашивать кто кого и сколько раз – аккуратно вывел сообразно с церковным обыкновением сокращать гласные. «Дпр.Гл. Рз-бн.»
Гетман набрал полные легкие воздуху, как перед прыжком в ледяную воду и начал:
- Глафира Разъебен! Уличенный в оборотничестве Митрий, Кириаков сын. Известный, исчо и как козак Сирко, показал, что вы разоблачив его как оборотня, не испугались, не дали знать охране, а затеяли недостойные шалости с опасным существом, каким несомненно является волк-оборотень. Я сейчас не затрагиваю религиозно-нравственную сторону проблемы – это прерогатива церковного суда – задача нашего суда выяснить мотивы кобявательства и ... - гетман не без труда сформулировал – потворства «залицяниям» нелюдя, каковым несомненно являлся Митрий Кириаков во время обострения болезни ликантропии. - Итак первый вопрос: - Осозновали ли вы, подсудимая, предосудительность вашего поведения, выразившегося в... - гетман опять с усилием сформулировал - в потворстве к противуестественным «залицяниям» оборотня, по факту коих он уже дал признательные показания?
- Зараз осознаю, а тогда не понимала. – вяло, с безразличием к происходящему и прошлому своему, Глаша пожала шикарными плечами. Она как бы и сама себе удивляясь, и тому что ее судят сегодняшнюю все осознающую и понимающую, за то что она сотворила будучи давнишней, не понимающей и не осознающей.
- Подсудимая, согласитесь что довольно странно с вашей стороны сперва такую вашу фантазию нафантазировать, а потом и оборотня-нелюдя сделать избранником в этом срамном времяпрепровождении.
Я девушка простая, грамоте необученная - но с пониманием и со сочувствиями к обходительному отношению. - Не дура какая-нибудь деревянная. Мине мусье Боплан так душевно, так сладко рассказывал, и про море и про горы, и про обхождение приятное в добрачии, лобзания сладкия, музыцирание брень, брень, брень ... - девушка мечтательно смежила вежды.
- Что ж, лобзание не есть блуд - кавалер Гийом тут ничего нового не открыл... хотя, опять же стыдливость приличествует девице в добрачии. – Ружинский покраснел, - вся его челядь не имела повода усомниться в том, что что стыдливых да несговорчивых гетман не жалует. Напротив интересовался, а не появилася ли в округе какя-нибудь новая смешливая хохотуха, дескать такие до работы хваткие, и находились, ясное дело, такие! Пристраивал их Евстафий Григорьевич к какому-либо не тяжелому делу в усадьбе, сметану колотить да грибы солить, ну и известно чего потом – в баню всех этих смешливых хохотать до колик. эти хохотушки д впрочем и не задерживались быстро их замуж разбирали – чего ж было не брать с гетманским приданным-то! Но сейчас недоволен был Евстафий –пошли, пошли про меж громадой смешочки – и вот уже тебе допрос не допрос, а разговор-беседа - ага, стыдливость, - машинально, без воодушевления повторил Евстафий.
- А я о чем толкую... - фыркнула девушка, - в лобзании, ежели лобзание со стыдом, преступления нету.
- Оборотень, оборотень при чем здесь? – прикрикнул Ружинский на ключницу, - говори, понимаешь, по существу!
- А я и по существу - сперва мне мусью рассказали, что в этом ничего плохого нету в лобзаниях. И не токмо губы у человеку для лобзания дадены, а и все что ни есть у него. Понеже весь человек от макушки до пят по образа и подобию Божьему сотворенный есть!
- Да что ж это такое, - с мукой воскликнул гетман, – все как сговорились – цитируют, понимаешь, Священное Писание. Это ж почти што и богохульство, кощунство, то есть! И одно дело с парубком, с женихом, так сказать с будущим мужем, а другое дело с оборотнем животным.
Гордо вскинула голову ключница: -
- Я Митрия Кириаковича пригласила поухаживать, с обхождением, от того, что так и душевно, и кротко. Он человек безневестный, а я девушка на выданье - имеем полное на то наше право. Он сперва отказался по серости, по темности своей - сказал, не к лицу, мол, мне как домоуправителю такое, а после согласился - так и сказал, мол, в волчьей шкуре - оно ведь самое то! А по мне – кротость и нега ломит крепость, вот! Люб он мне, лохмоногий!- Убежденно закончила спич ключница.
- Тоскует Глашка, что Митий Кириакович не ломанул ее!
- Ото ж, - по волчьи сзади - хо-хо!
- А как промазал бы – что тогда?
- Та ништяк и так и этак! –
- Правильно Митрий Кириакович – ломай солому пока трещит, а девку пока верещит. Так и надо с ними. – Кричали сторонники бывшего тиуна.
- Так и не спортил девку тиун-тихоня, прохиндей безневестный – только зря ходил хоровод водил! - Возмущенно гудели сторонники решительного обхождения со слабым полом. Иные в знак неодобрения стали швырять в освещенный пламенем костра круг пустые чарки. –
- Вы это, - поднесите людЯм, еще беленькой – чтоб они не бузили с устатку, - махнул гетман козакам. - Вот оно значит как...– он даже подрастерялся от такого Глашиного сотрудничества, - Митрий ты подтверждаешь ею сказанное? Ты действительно говорил: «что в волчьей шуре это самое - самое то!»
- Я нелюдем был – может что и брякнул... – уклонился от прямого ответа Митрий.
- Кавлер Боплан - вы что скажете?
- Могу сказать, что я никогда не выходил за рамки общепринятого поведения, общаясь с этой молодой особой, никакой - бойко ответствовал по-французски месье Гийом.
- Афоня ты там запиши у себя: - Кавалер Боплан отрицает какие-либо близкие отношения с подсудимой равно как и доверительное с ней общение. - Мersi, mon ami! Мersi! Агафон кивнул и вывел каллиграфически: «Мусью поново збрехал» – Кавалер Боплан, вы можете сесть - секретарь записал ваш комментарий. Есть ли еще желающие что-либо сказать? - гетман обвел взглядом притихшее собрание. - Что нет желающих?
- Есть! - В один голос откликнулись Самийло и Семен, вставая со своих барабанов.
- Прошу! По очереди, естественно...
- Он скажет! - Семен показал на Самийлу и сел, - Самийло прокашлялся и сказал то что все, наверное, включая гетмана, хотели бы сказать или хотя бы услышать:
- Глафира - блядь еще та, слов нет! - Он ни к селу ни к городу придал себе молодцеватый вид и подкрутил ус. - Так за это живота не лишают – у нас законы христианские, а не этот... не как его, блядь? - Корж поморщился вспоминая.
- Не шариат. – подсказал Семен.
- Да, у нас слава Богу не шариат. За блядство, не казнят и это правильно. Запуталася она по бабской слабости - я все! - Сказал и сел красный как рак на свое место. - Ружинский подергал себя за ус, как обычно делал в минуты особенно глубокой задумчивости. И машинально исполняя обязанности председательствующего в суде, спросил есть ли желающие выступить свидетелями защиты или обвинения Глафиры Разъебен? - Из желающих защищать был один мурза – он то привставал, то садился, намереваясь вмешаться в ход допроса, но гетман только посмотрел мрачно в его сторону и ничего не сказал - мнение пленного не могло повлиять на решение суда, да и не положено татарину слова! Он пытался настаивать, но Самийло с Семеном его одернули: «Куда лезешь татарская твоя рожа!» и мурза притих.
- Ну что же, секретарь - запишите и мнение низовых казаков. А мы переходим к допросу последнего обвиняемого. - Поднесить громадянам еще по чарочке - становится прохладно! Будем выносить решение: Кто за осуждение Митрия Серко, сына Кириакова? - Тишина...
- Вот как?!- удивился гетман. – Поймите сейчас речь не идет о суровости наказания. Об этом позжее, а сперва нам нужно установить виноватый он или не. Так что ж - виновный Митрий?! – Евстафий повысил голос. – Опять тишина. –Только едва слышно –бу-бу-бу-бу....
- Ну, ладно... – Еще больше удивился гетман. Давайте по-другому: Любо ли вам козаки и остальной народ христианский, чтоб суд признал Митрия Серко, Кириакова сына, НЕ-ВИ-НО-О-О-ВНЫ-ЫМ-М-М!
-Любо! Любо! – взорвалась криками летняя ночь.
-Что ж будь по-вашему! Засмеялся, махнул рукой Евстафий – ему и нА руку – если Митрий оправдали, так и Глаша выходит не должны осудить строго. Ну блядь, ну курва, но не преступница – вот и славно что так!
Эй, там!- ни к кому не обращаясь позвал он во мрак, - велите подбросить плавника в костер - заседание продолжается.- Кто за то шоб признать невиновной Глафиру Разъебенъ? – Тишина...
Э!.. Э!..Что такое?! – не понял Ружинский. – Любо ли вам козаки и прочая, чтоб наш суд признал невиновной Глафиру Разъебенъ?!
- Любо!
- Любо!
Невлад выкрикнули Корж и Белый. – Да-а-а... Не ожидал такого гетман.
- Так что ж она по вашему преступница что ли, люди? – Решительно уже стал на сторону бывшей полюбовницы князь.
- Преступница – не преступница, а проучить надо сколько ни-то, - прозвучал из темноты бабский голос. - Нехай в клетке посидит исчо блядина этакая – может одумается.
- Да, да – пускай подумает.
- А то что ж – нам только с мужем, только под рядном, только в сорочке и только на спине, а она выходит особенна – ишь ты!
- Да, да – и в пост батюшка невелит.
- И замедляться не велит.
-И руками брать не велит.
- А мне моему подмахивать запретил и я слушаюся всегда... почти... иногда...
- В клетку, ее!
- В клетку. Пусть там голая посидит.
Заголосили зашумели бабы.
- Да! Да ! Голую ее в клетку! Любо! Любо!- Поддержали дружно мужики!
- В клетку – так в клетку. – Сдался гетман. – Запиши, Афоня!
«Глашку раз ебен в клетку» - записал секретарь и не угадал.

- Производится дознание злокозненного характерника и блудодея, не пожелавшего открыть суду свое имя. Промыслом Божьим преступник изобличен в идолобесии, и демоноговении - стража пронесите по рядам вещдоки. - Двое козаков пошли по кругу, показывая сидящим восковые слепки конских следов и горелочку для плавления воска. Особое негодование и отвращени у всех присутствующих почему-то вызвало именно это приспособление. Одну особенно чувствительную скотницу даже вырвало. Впрочем она тут же связала эту внезапную свою рвоту с крепостью выпитой горилки. Скажем по секрету - это она придумала, такое оправдание - стеснялася своей тонкой натуры, а зря - некоторые бывалые козаки и те едва подавили тошноту, накатившую на них при виде омерзительных медяных трубочек.
- Секретарь, вы там пишете? - гетман больновато ткнул средним пальцем между лопаток своего писаря заглядевшегося было на мощно раскинувшийся над Порогами млечный путь.
- Пишу, пишу - а как же! - спохватился Агафон, - и высунув кончик языка вывел - «блудоговение с идолобесием»
- Пиши, пиши - писака неожиданно злобно пролаял характерник.
- Подсудимый не пытайтесь оказаывать давления на работников правосудия - не выйдет, - строго одернул подсудимого Евстафий. - Но ведьмак на то и ведьмак - не указ ему светская власть:
- А как ты такое запишешь, писарюга?! - он забился в опутавших его по рукам и ногам ремнях, и вспухая поросшим седыми колючками горлом страшно не по-людски и не по-волчьи завыл. - Разблаженный самогоном люд прянул во мрак, от освещенной светом костра поляны.
- Не пытайтесь оказывать давление на публику! - Уже не столь твердо сделал замечание преступнику опешивший Ружинский.
- Народ, говоришь?! Народ?! - не по здешнему окая, глумливо поинтересовался обвиняемый. Кончилася сила твоя и народа этова твово гетман. Не убил ты меня тогда на дороге, пожелал судилище над колдунишкой учинить, а теперь вот МОЯ теперя сила! - И он завыл снова, да так, что вздрогнули бывалые бунчужные, посыпалась глина с сурских обрывов, а в прянувшем в небо пламени кострища, метелью закружились сгорая, семена татарского явора.
- Текле мене упарсин! Ремиз! - захохотал как умалишенный ведьмак – Ко мне, ко мне мои верныи кунаки мои хоробрые джигиты, мои черные конярники!
И увидели изумленные гетманские дворовые люди, как взволновались и расступились черинильно-темные воды Суры и на прибрежный песок вышли ведя в поводу конские скелеты разложившиеся утопленники - козаки, татары и еще какие -то не знакомые с виду но, при жизни, сразу видно, не из последних воины.
- Поцелуй меня в жопу Ружинский! Иггдрасиль! Иггдрасиль! - торжествующе рявкнул колдун и разодрал как тесемки ремни из воловьей кожи.
- Хуйня это все братцы - не робей! А ну-ка стельните этому крикуну в башку серебряной пулей, - скомандовал Евстафий как буд-то только и ждал от характерника чего-то эдакого. Но тот скаля черные пеньки зубов и плюясь во все стороны желто-гнойной пеной, скрылся за спинами нежитей и хуля одновременно и православную, лютеранскую и католическую церкви погрузился в воды взволновавшейся реки, а за ним и его защитники с конями, пиками, да саблями.

- В воцарившиеся полной тишине прозвучал озадаченный голос Самийлы:
- Ты что ж Остап Григорьич - серьезно про пули-то сребряны? Не осуди, батька - нету у нас такого - он с недоумением вертел в руках килеврину, как буд-то силясь понять - как мог попасть в ствол его самопала серебрянный шарик.
- Да нет - гетман сплюнул и перекрестился - прости Господи - какие там ишшо серебряны пули... - Так, крикнул первое, что в голову пришло, но характернику- то знать откудова!
- Убёг, убёг злодей - гетмана нашего спугался и убег! - зашумел, возликовал люд.
- Слава, слава гетману Ружинскому!
- Ружинский одолел демона, надурил его наш Остап Григорьич - послашался из мрака нарастающий людской ропот и люди опустившись на колени стали стекаться к своему замершему у костра, погрузившемуся в какие-то свои возвышенные гетманские мысли хозяину. Только запорожцы, да бунчужные со французом не преклонили колен - они просто встали и тоже, как завороженные, на негнущихся ногах приблизились к Евстафию. - Так незаметно для себя, тянется к раскочегаренной голландскай печи, озябший на зимнем степном шляху путник и думая: «эх и угораздило же меня родиться в этой забытой Богом стране с моим-то умом и талантом». И уж не сочинить ему книгу, не придумать мост, не поднять целину и просто не сослужить уж никакой правильной службы, как не сослужили свою службу, потрясенные необыкновенной победой гетмана бунчужные - просмотрели они как сперва оборотень приник к прутьям клетки и Глашу покорную да сговорчивую сперва пооблизал по волчьи, а облизав, вполне по людски оприходовал. И клетка, выходит не помеха, если любов! Пытался оборотень отворить Глашино узилище но спугнули его - и он шубоснул в балку. Только-то сошел со слуха, а тут Солхат-мурза - тихо-тихо отворил клетку куда, да и свел блудницу во мрак ночи. Там уже в темноте набросив ей на плечи свой кунтуш парчовый, и впервые расцеловал ее, желанную свою, пылко да пресладко на недоступный нашему пониманию тонкий крымский фазон, хотя если подумать хорошенько – ну на какой еще такой фазон целоваться крымскому мурзе?
Ну что, да как там было - доподлинно даже мне не известно – ночь, знаете ли! Думается, не обошлось без помощника, а может и ПОМОЩНИКОВ – сами знаете, что у нас за народ - незадорого службу сослужит. - Короче ускакал в степь гетманский заробленник мурза Солхат-Аргын и Глаша с ним ускакала, пока народ гетмана-то славил.
Ружинский едва успокоил - так всех разобрало! - Дождался тишины и речь хотел, было, сказать - начал уже: - Народ! - Потом слезы вытер и - опять проникновенно так воззвал: - МОЙ НАРОД! - И тут, на самом интересном месте - та штобы я так жил, ей-Богу: - барабан этак то-о-ненько-претоненько - тю-дю-дю-дю! - Все и оглянулися - что за звук такой? - Оглянулися и обалдели от увиденного: Петро-тиун - мужик не промах! - Пока, значит, вся эта катавасия крутилася-вертелася и он себе, ловчила, отвязался. Через ножики гетманские-то, в песке позабытые, видать, перекувыркнулся - себе волком назад и оборотился. А как оборотился - так подошел к барабану на котором Агафон вел протокол допроса, да на бумаг голландскую, задрав по собачьи ногу и ... ну это самое, вы ж понимаете - короче, - метку произвел. От того-то барабан и загремел - тю-дю-дю-дю.
- Гля, народ, Петро на бамагу судейскую-т нассял! - тонким голосом сказала чувствительная скотница, та которую, если помните, рвало от вида колдовской медной горелки. На этот раз ее не вырвало – она от удивления икать принялась, а за ней и все остальные и такая глубокая, всенародная одолела их икота, что гетман даже раздумал речь говорить. Слово-то «народ» он произнес широко-о-о, возвы-ы-сив голос... - что-то важное сказать мнил, а как все-то поразикалися, тотчас и передумал - махнул рукой и обыденно, вполне, закончил: «Идите все спать...» - и сам, подобрав хонжары пошел в опочивальню, а за ним и стража, и гости, и дворовые люди. А оборотень посмотрел на них на всех грустными глазами и потрусил спать в яруги, там где ему и было, в сущности, место! - Не простили ему люди этого его с Глашей experjemenaljeur - ну оно и понятно - кто ж такого-то на порог пустит, осрамившегося всепрелюдно, да к тому же волка.