Великие француженки полюбили сниматься в Японии. Совсем недавно на европейские экраны вышел фильм «Сидони в Японии» с Изабель Юппер. Несколько лет назад в Токио состоялись последние концерты Джейн Биркин, которые были засняты ее дочерью Шарлоттой Генсбур для фильма «Джейн глазами Шарлотты».
И вот теперь новый франко-японский фильм «Йокаи. Мир духов» с участием Катрин Денев. И снова стареющая белая женщина, снова «трудности перевода», снова Япония - несбыточный рай, последнее прибежище, где только и можно обрести самых молчаливых и деликатных спутников, самую понимающую и преданную публику и самую легкую, некалорийную еду.
Накануне парижской премьеры Катрин встретилась с писателем Филиппом Лансоном, чтобы записать интервью для французской версии журнала VANITY FAIR.
По словам главного редактора, они обивали пороги Катрин в течение нескольких лет, пытаясь добиться ее согласия. Но она была неумолима и неприступна, как скала. То тяжело хворала, то пандемия, то новые съемки… У таких женщин всегда найдутся отговорки. Но писатель Филипп Лансон - это был ее выбор. Как выяснилось, они в разное время лежали в одном и том же военном госпитале при Дворце инвалидов. Катрин восстанавливалась там после ишемического инсульта, перенесенного на съемках фильма «После меня» (De son vivant) в ноябре 2020 года, а Лансона едва вернули с того света после того, как он получил пулю в лицо во время атаки исламских террористов на редакцию сатирического журнала «Шарли Эбдо» 7 января 2015 года.
Впрочем, о здоровье в их интервью ни слова. Как и о новом фильме, которого Лансон пока не видел. Вся беседа - случайные и бессвязные воспоминания, как всполохи света или вспышки на ночном небе.
Катрин путает даты, не помнит имен, не узнает в лицо мировых знаменитостей. Например, не узнала Вупи Голдберг, сидевшую рядом с ней на модном показе, не поздоровалась с Милен Фармер, которая подошла к их столику в ресторане поприветствовать Катрин и извиниться за свою собачку, то и дело принимавшуюся скулить и лаять.
- Снимите с нее поводок, - строго приказала Катрин, не глядя на хозяйку. Она терпеть не может поводки, ошейники и все, что ограничивает чью-либо свободу.
Но еще больше она не любит неожиданных вторжений и фамильярных нарушений дистанции, которую она установила со всеми живущими на земле много лет назад. По этой причине она давно перестала вести дневники. Обязательно найдется кто-то, кому непременно туда надо будет залезть и что-то такое выведать. На случаи нежелательных контактов у нее припасено одно и то же выражение лица - ледяная непроницаемость, удивленно поднятая правая бровь. И молчание…
В кино все самое интересное с ней происходит в паузах между словами. Она последняя великая немая. Так молчать на экране, как она, умела только Грета Гарбо.
Моя первая встреча с Катрин состоялась ровно пятьдесят лет тому назад в далеком 1975 году. Она приехала в Москву инкогнито в свите певца Максима Ла Форрестье. Пел он в Театре Эстрады, и делал это, на мой вкус, вполне посредственно. А в первом ряду сидела сама Катрин в белом свитере со своей гривой цвета спелой пшеницы, рассыпанной по плечам. И весь зал пялился на нее, не веря своим глазам: она – не она?
Потом была много лет спустя премьера фильма «Восток-Запад» и прием в отеле «Метрополь», на котором она появилась в белом норковом пальто внакидку, сразив всех наповал. Помню, как она под руку с Олегом Меньшиковым совершала круги почета по залу, как бы даря себя, а оркестр наигрывал «Шербургские зонтики».
«Она мне говорила, - воспоминал потом Олег: «Ну что, пошли еще раз ?» - «Пошли», - говорю я. - И мы идем, будто рассекая волны. А от нее такое сияние, как от тысячеваттной люстры. Задымиться можно».
Катрин это умеет – затмить всех. Чтобы рядом никаких женских особей не было видно вообще. Ни старых, ни молодых. Она должна царить в одиночестве. Одна в кадре, одна в жизни. Представляю, как намучился Франсуа Озон, собравший для своего фильма «8 женщин» уникальную женскую труппу, включая четырех звезд первой величины, которые по сюжету должны были существовать с Денев на равных.
Впрочем, он не упустил возможности подразнить ее в эпизоде, когда горничная, которую играла Эммануэль Беар, протягивала ей фотографию со словами: «Эту женщину я обожала».
Камера скользит по снимку, и мы видим лицо покойной Роми Шнайдер – единственной реальной соперницы Денев за шестьдесят лет ее беспримерной карьеры. Сейчас уже трудно сказать, в чем заключалась суть их артистической дуэли. Как актриса, Роми была ярче, обаятельнее и драматичнее, но поле битвы все равно осталось за Катрин. И дело не только в безвременном уходе Роми. Победил другой женский тип, другая модель актерского и человеческого существования.
Роми – это страсти взахлеб, жизнь на пределе, боль и отчаянье, переставшие быть актерской игрой. Она сжигала себя в каждой роли, теряя ощущение границы, за которой кончается кино и начинается реальная жизнь. Катрин другая. По натуре – она типичный стайер. Каждый раз она умно и зорко рассчитывает свою дистанцию, знает, где стоит замедлить ход, а где, наоборот, прибавить скорость, чтобы прийти первой.
К тому же так, как Роми, она никогда не зависела от мужчин, которых любила, а свою личную жизнь ни разу не пыталась подменить опасным и гибельным иллюзионом. Поэтому, наверное, так и сохранилась! Тевтонскую безудержность победил галльский расчет. Француженка Денев взял вверх над австриячкой Шнайдер. И все-таки у этой ее победы есть смутный привкус какого-то поражения, как будто своей внезапной смертью Роми перечеркнула все усилия Катрин считаться первой, лучшей и единственной на законных основаниях. И обязательно найдется какой-нибудь насмешник Озон, который признается во всеуслышание, что всю жизнь обожал Роми Шнайдер, а ей останется лишь надменно и многозначительно молчать.
С Катрин Денев у меня была еще одна встреча на террасе отеля Martinez в Канне. Это было интервью по заказу косметического гиганта L’Oreal. Катрин была в хорошем настроении. С бокалом шампанского в руках, с новой короткой стрижкой, в легком летнем платье, она встретила меня с сияющей, безмятежной улыбкой под стать небу и морю за окном.
Вокруг сновали визажисты и стилисты в белых халатах. После интервью ей предстояла рекламная фотоссесия вместе с другими дивами L’Oreal Энди Макдауэлл и Вирджини Ледуаейн, которые сидели тут же перед ярко освещенными зеркалами и ждали, пока им поправят макияж.
— Это было ужасно. Как будто я лично была виновата в том, что ему присудили первый приз. Фестивальная публика бывает очень агрессивной и жестокой как к победителям, так и к побежденным. Вообще ненавижу любые формы агрессии. В любви, кстати, она бывает так же отвратительна, как и в нелюбви. С годами все больше начинаешь ценить хорошее воспитание, такт, деликатность. Мне кажется, воспитанных людей в мире становится с каждым годом все меньше.
Всех интересует, как вам удается так хорошо всегда выглядеть?
— Я умею высыпаться в самолетах. Легко могу заснуть на 10 минут практически в любых обстоятельствах и даже в гриме на съемочной площадке. Мой единственный рецепт красоты на все времена: вставать надо попозже, работать поменьше. И будет вам и молодость, и красота. Только, пожалуйста, не цитируйте мне Интернет про какие-то «золотые нити», которыми я то и дело себя опутываю. Теперь половину своих интервью у меня уходит на опровержение всей той чуши, которая про меня там понаписана.
А что вас больше всего раздражает?
— Когда обо мне говорят, что я высокомерная, холодная… Но вы же знаете, что это не так.
Вы, кажется, единственная из французских звезд, кто никогда не играл в театре. Более того, вы часто признавались, что испытываете безумный страх перед сценой. Это все в прошлом?
— Да нет, я по-прежнему боюсь сцены. И вряд ли когда-нибудь отважусь на ней играть. Более того, признаюсь, не очень-то я люблю ходить в театр, особенно когда там выступают мои друзья или родственники. Я так за них волнуюсь, что, кажется, у меня выскочит сейчас сердце. Только и думаю, скорей бы это уже закончилось. У меня был опыт, когда на вечере, посвященном нобелевскому лауреату по литературе Патрику Мондиано, меня попросили прочитать небольшой прозаический текст. Я согласилась, а потом извелась. Как же это было тяжело!
Я могу напомнить вам как минимум еще один эпизод, когда вы выступили в роли чтицы. На похоронах Ива Сен-Лорана в церкви Сан-Рок. Я был там. Вы замечательно читали стихи Уолта Уитмена.
— Там я была как в тумане. Вначале дали запись Марии Каллас Casta Diva, потом Бреля «Le Chanson des Vieux Armants», я выступала где-то посередине. Но это было небольшое стихотворение, которое выбрал для меня Пьер Берже. По счастью, я не сбилась, ничего не перепутала. До сих пор удивляюсь, как это я смогла? Нет, нет, я не театральная актриса. И уже точно никогда ею не стану.
Вы сказали, что у вас такой сейчас период, когда вы избавляетесь от всего лишнего, ненужного… А какие воспоминания вам сейчас больше всего доставляют радость?
— Я почему-то сейчас вспомнила сорокалетие моей мамы. Еще все живы: отец, моя сестра Франсуаза, наши друзья. Лето. Был удивительный, длинный летний, солнечный день, который казался таким бесконечным и таким прекрасным. Еще у меня был хороший период в середине 70-х годов. Я была одинокая мать с двумя детьми. Было очень трудно. Так много работы, обязанностей. Но мне хватало сил на все. И на профессию, и на детей, и на отношения. Какой-то очень интенсивный, трудный и счастливый период. А потом, в начале 80-х, встреча с режиссером Андре Тешине, определившим мою жизнь в кино. Я ждала его новых сценариев и знала, что там будет новая роль для меня. Это совершенно непередаваемое ощущение для актрисы. Как в детстве, будто ждешь и находишь подарок под елкой. Что еще? Наверное, могу вспомнить съемки «Индокитая». Тогда меня не покидало чувство, что я снимаюсь в лучшем фильме моей жизни. И даже если это не так, все равно счастлива, что это было дано мне пережить.
Я-то думал, что вы обязательно назовете имя режиссера Франсуа Трюффо…
— Но вы же спросили меня о приятных воспоминаниях? А все, что связано с Франсуа, для меня до сих довольно болезненно и мучительно. И даже успех нашего фильма «Последнее метро», в который он почему-то не верил, ничего не изменил. Я помню, как он подошел ко мне после премьеры, которая, как мне казалось, прошла очень хорошо, и сказал: «Тебе не кажется, что от этих комплиментов несет соболезнованиями? Это ведь похороны, самые настоящие похороны». Он меня так тогда расстроил, что на обратном пути я с размаху въехала в клумбы на Елисейских полях.
Сегодня любимая тема Катрин, на которую помимо воли она то и дело сворачивает во всех своих интервью и разговорах: кто когда умер и кому сколько было лет.
«Трюффо умер в день моего рождения», - скажет она со значением Филиппу Лансону.
Почему она всегда первой уходила от мужчин, которые ее любили и хотели на ней жениться? Почему предпочла вне брака воспитывать своих детей? Почему, будучи по воспитанию и типажу типичной буржуазкой, оказалась такой упрямой феминисткой и вечной незамужней «мадмуазелью»?
Справедливости ради стоит сказать, что замужем Денев была. Правда, один только раз - за англичанином Дэвидом Бейли, известным фотографом-летописцем эпохи Битлз и Твигги. Раньше я часто встречал его в Лондоне, на London Fashion Week. Седой старик в кроссовках с камерой в руках. Как будто немного под кайфом. Представить их вместе сейчас невозможно. Впрочем, они и прожили недолго: что-то всего год.
А до этого был Роже Вадим, отец ее единственного сына Кристиана. Самый знаменитый плейбой минувшей эпохи, создатель незабвенной ББ — Брижит Бордо, по образцу которой он и собирался сотворить свою новую Галатею – Катрин. Ничего из этого не вышло: другая порода, другой материал. Упорная, несгибаемая, неподатливая. Не женщина – кремень. Такой она предстает в его мемуарах. В фильме у него снялась, ребенка родила, а замуж за него не вышла. Похоже, Вадим так и не понял, почему?
На его похоронах в феврале 2000 года сошлись все его жены, законные и незаконные. И Брижит Бардо в платочке, и простоволосая, спортивная Джейн Фонда, и его последняя жена Мари-Кристин Барро. Катрин тоже пришла. Она всегда исправно ходит на похороны своих бывших любовников, друзей и коллег. Она – женщина строгих правил. Даже если кому-то неприятно там ее видеть, все равно придет. В темных очках, непроницаемая. С цветами. Все как полагается.
И на похороны Марчелло Мастроянни она тоже пришла, где впервые встретила его законную вдову Флору, ту самую, которая когда-то заявила, что ребенок от чужой женщины – это еще не повод для развода. Имелась в виду, конечно же, ее Кьяра. Все газеты писали, что перед смертью Марчелло хотел видеть только их двоих: Катрин и Кьяру. Он и умер у них на руках – у незаконных. Так что все это весьма условно. Ахматовские строки «Чужих мужей законная подруга и многих безутешная вдова», — сказаны как будто о Катрин Денев.
Поразительно, но все, с кем она по-настоящему была близка, кто любил ее и кого любила она, сейчас или в могиле, или совсем уже старые, вышедшие в тираж. А Катрин продолжает сниматься, председательствовать в жюри кинофестивалей, получать и вручать почетные премии, участвовать в рекламных компаниях модных брендов. При этом ее никак нельзя причислить к фанатичным заложницам фитнеса и модных диет. Катрин слишком любит жизнь, чтобы зацикливаться на своей «неувядающей» красоте или отказывать себе ради нее в скромных удовольствиях. Она не скрывает, что любит выпить, вкусно поесть и провести вечер в хорошей компании. Она любит жизнь.
Ее сын и дочь тоже стали актерами. Известно, что Катрин была категорически против.
— Но тут они оба оказались даже более упрямыми, чем я. Да и гены их родителей, наверное, сказались. В общем, я смирилась с тем, что оба стали актерами. Хотя ничего специального, чтобы помочь им, не делала. За что иной раз себя сильно виню. Соперничества с собственной дочерью я никогда не чувствовала, как и со своей сестрой Франсуазой Дорлеак, которая была гораздо талантливее и ярче меня. Наверное, мое актерское честолюбие не распространяется на самых близких.
Портрет сестры Франсуазы, похоже, у нее всегда перед глазами. Как и ее мученическая смерть — сгорела заживо в своей машине вместе с собачкой. Торопилась на рейс Ницца-Париж.
И свою филиппинскую домработницу Милдред, которая умерла несколько лет назад во время ковида, Катрин тоже не забыла помянуть («За ней приехала скорая, но я по ее лицу поняла, что все кончено»). И еще целый ряд имен, совсем безвестных для широкой публики, но с каждым из которых связана своя нить, уводящая в ее прошлое. Ее жизнь, ее молодость… Прощай!
Ее часто спрашивают, пересматривает ли она фильмы со своим участием?
— Я вообще люблю старое кино. Не могу сказать, что провожу все свое свободное время в этих просмотрах. Но иногда такая потребность вдруг возникает. Много раз замечала, что выбираю как раз те фильмы, которые не имели успеха в свое время у зрителей и критики. Например "Русалка с Миссисипи" Франсуа Трюффо. Мы-то были уверены, когда снимались, что будет шедевр, а прием получился более чем кислый, и фильм провалился в прокате. Сейчас подсознательно я как будто пытаюсь понять причину, почему и что не сложилось. Но в какой-то момент забываю о своих намерениях и просто получаю удовольствие от самого кино. Если это еще возможно спустя столько лет, то значит, наши усилия были не напрасны.
Ее новая героиня из нового фильма Yokai – le monde des esprits («Йокаи - мир духов»), певица Клер Эмери, летит в Японию, чтобы дать концерт и в тот же вечер умереть, сидя за стойкой бара. Правильно, чего тянуть?
Правда, потом она будет много раз являться этим грустноглазым японцам то ли во сне, то ли наяву. Впрочем, это же Япония! Здесь не принято задавать лишних вопросов.
Все слова давно сказаны. Кофе допит. Пора попрощаться. И только золотой купол Дворца инвалидов, на который они с Филиппом Лансоном вволю успели насмотреться во время своего лечения в военном госпитале, сверкает на солнце, как напоминание о том, что пережитые боль и страдания сближают больше, чем даже самое великое кино.
— Кстати, сколько было Наполеону, когда он умер? - спросила Катрин, вспомнив, что как раз под этим куполом находится гробница императора.
— 52 — без запинки ответил Филипп. По истории у него в лицее были всегда превосходные оценки.
— Как Трюффо… - вдохнула Катрин.
Автор: Сергей Николаевич