Пишу это в электричке.

Я проснулся в окружении совершенно незнакомых людей сорок восемь минут назад. Я не уверен наверняка, но, кажется, квартира была наша, нет, это не похмелье, просто ничего нельзя было распознать сквозь тот мусор, сваленную кучами одежду, пустые бутылки и пластмассовую посуду. Ничего.

Итак, я поднялся на локтях, обнаруживая себя лежащим на бежевом ковролине, тридцать пять минут назад. Кто все эти люди? Что я делаю здесь? Как все это начиналось и почему закончилось именно здесь и именно так? К тому времени, как я задался этими вопросами, поблизости не было никого достаточно вменяемого, чтобы ответить. Все спали.

Мне вдруг стало страшно. По сути, я лежал, полураздетый, в незнакомом месте, и отчетливо понимал, что вчера наступила зима. И вот как будто она не просто наступила, а наступила мне на горло. Я почти не мог дышать, думая, что зима грязным сапогом упирается в мою шею, что сквозь тонкую кожу сеткой проступают голубые вены, что сейчас она опустится всем весом своей снежной туши на точку приложения силы, а я задохнусь к чертовой матери, посреди чей-то квартиры, в окружении чьих-то друзей. Мне вдруг стало противно. Я вскочил, как ошпаренный, натягивая куртку, походя пиная ногу Хидана.

Пятнадцать минут назад я толкнул дверь вокзала, семь минут назад прибыла пыхтящая паром электричка, натужно выдыхая.

Только зима в грязных сапогах не считается со временем, студя город месяцем раньше календарного срока.