Из безмятежного забытья сна меня вырвал назойливый и грубый стук в дверь. Я проснулась и еще некоторое время лежала с закрытыми глазами, слушая, как беснуется тетя в коридоре.
- Лена! – она была еще больше не в духе, похоже столкнувшись с последствиями выпитого вчера, - ты не забыла про школу, маленькая мразь!?
«Как грубо» - попыталась усмехнуться я, но вышло совсем не весело. Я села на кровати, торопливо одела очки и посмотрела на серое пасмурное небо за окном.
Ничего не изменилось за эту ночь в моей жизни, больше подходившей под словосочетание «бессмысленное существование», в этом сером небе, в этой черно-белой реальности. Дождь все также неторопливо накрапывал, оставляя хрустальные капли на запотевших стеклах.
Мне было немного страшно открывать дверь – я не знала, чего ждать от взбешенной и измученной головной болью и «сушняком» тети, поэтому я некоторое время просто не решалась выйти из своей комнаты. Я бы вообще с радостью осталась здесь и не выходила больше никогда, а лучше наоборот ушла бы из этой тесной квартиры с низкими потолками, не разбирая дороги, растворилась в пелене безостановочно идущего дождя.
Вы думаете, я никогда не думала о самоубийстве? Вы немного ошибаетесь, потому что однажды я просто устала от мыслей о нем, и о том, что я никогда не умру, сколько не глотай таблетки, сколько не выпускай крови из этого немощного, но такого удивительно жизнеспособного тела.
Я не могу этого объяснить, никто не может этого объяснить... просто смерть старательно обходит меня стороной, может быть остерегаясь. А может быть, желая еще больше поиздеваться, оставив в таком незавидном положении, как оставила тогда в живых, в ужасной аварии унесшей жизни моей семьи. Жаль, что моя тетя не ехала в том автомобиле. Ее обществу я с радостью предпочла бы сиротский приют. Или колонию для несовершеннолетних? – вторая попытка пошутить оказалась не менее провальной.
Я все-таки открыла дверь и все-таки вышла в коридор, по полу волоча за собой школьную сумку. Тетя уже поджидала меня, нетерпеливо кусая бесцветные губы. Вместо теплого приветствия или обычных слов «доброе утро» меня ожидала сильная и жгучая пощечина.
Я потерла обожженную ударом щеку и сняла очки, зная, что сейчас последует еще один удар. Она была до отвращения предсказуема, вцепившись мне в волосы и попытавшись разбить голову о стену с аляповатыми еще советскими обоями.
- Еще раз закроешь дверь, чертова сука, будешь жить на улице, - прошипела она, дополняя слова поразительной для женщины жестокостью. «Я бы с радостью» - подумала я, и, кажется, она прочитала это в моем взгляде. Что-то заставило ее остановиться, хотя это взбесило ее еще больше.
Она задрожала мелкой дрожью, и хотела попятиться от меня, но я схватила ее за руку, цепко сжав пальцы вокруг ее широкого запястья.
Мне не было больно ничуть. Мне было легко, словно я невесомое перышко. И с каждым мгновением мне становилось все лучше – по моему телу словно проходило электричество, оживляя и обновляя каждую клетку. Ей, в свою очередь становилось все хуже, ноги у нее подкашивались, в глазах темнело, и головная боль, мучившая ее с утра, стала просто нестерпимой.
Мне ничего не стоит убить ее... Но нет!
Я в ужасе отдернула руку и с отвращением посмотрела на свои пальцы казавшиеся такими чужими и мерзкими после того, что я только что сделала. Каждый раз я ненавидела себя за это все больше и больше, хотя понимала, что глупо противостоять своему естеству.
Она дышала часто и тяжело, и смотрела на меня так, будто перед ней сейчас стоял сам дьявол. Я готова была поклясться, что сейчас она хочет только одного, просто умоляет про себя, взывая к богу, о котором вспоминала крайне редко, или к дьяволу, это не имело значения.
Сгинь, - кажется, это прошептали ее губы, которые слушались ее плохо. Конечно, все тело сейчас было скованно каким-то холодным оцепенением. Я же, напротив чувствовала себя на удивление хорошо, словно меня еще несколько минут назад не лупили исступленно головой о стену.
Мы смотрели друг другу в глаза с одинаковой ненавистью, только к ее ненависти примешался еще и ужасающих размеров страх, заставлявший ее ненавидеть меня еще сильнее.
В следующий раз я точно ее убью, - подумала я и быстро стала натягивать носки и до сих пор не высохшие кеды, чувствуя спиной ее обжигающий взгляд.
Я вылетела из прихожей так, словно за мной гналась стая голодных диких собак, чуть не упала с лестницы в подъезде, перелетев через пару ступенек, и вздохнула облегченно только на улице, под тихо накрапывающим дождем.
Я ненавижу ее, я так ненавижу ее, черт побери... Но я не хочу становиться чудовищем, не хочу! – я рукавом вытерла предательские слезы, водрузила очки на место и торопливо пошла по улице.
Все было бы так просто... выпить ее до капли, и никому бы не пришло в голову, обвинять меня в случайной смерти этой алкоголички, я стала бы свободна... но... Не ценой человеческой жизни, даже такой. Я вообще запрещала себе «пить» людей! Я...
Мне совсем не хотелось идти в школу – к горлу подступил какой-то неприятный ком, и за то, что я сделала этим утром мне хотелось провалиться под землю. Я просто не смогу... не смогу сейчас смотреть людям в глаза.
Я дошла до пустующего парка, где так часто проводила время, и устало опустилась на лавочку, к которой уже начала привыкать за все это время и спрятала лицо в ладонях.
Я чувствовала себя так хорошо, словно только что родилась на свет, но при этом внутри бушевала целая буря совсем не радостных эмоций, главной из которых было раскаяние.
«Браво, - похвалила я себя, - может быть еще пойти к тете и извиниться?» Уже третья попытка отнестись с юмором к своей жизни опять не увенчалась успехом, и я совсем приуныла.
Дождь опять становился сильнее, словно соответствуя моему настроению. Холодные капли стекали по волосам за шиворот, от чего по коже распространялась приятная свежесть – это определенно нравилось получившему заряд бодрости телу. В такие минуты оно казалось мне совсем чужим, особенно когда оно радовалось тому, за что я себя казнила.
В этом теле действительно было что-то чужое – какие-то совсем не человеческие инстинкты, и сейчас какие-то из них вдруг оповестили меня о близкой опасности. Я резко отняла ладони от лица и огляделась – в парке кроме меня никого не было, но, тем не менее, напряжение не становилось слабее.
Рядом находился кто-то, кого мне стоило опасаться, куда страшнее моей пропитой родственницы, ее глупых упреков и болезненных перепадов настроения.
Я встала с лавочки и почувствовала на своей спине чей-то взгляд, мне стало действительно страшно.
Сознание твердило – еще только паранойи тебе не хватало, но инстинкты все равно стояли на своем, и, ускоряя шаг я спешила к выходу из безлюдного парка.
Что может мне угрожать, это же смешно!?
Я свернула в сторону летнего театра, где сейчас не было никого, кроме уныло завывающего ветра, быстрой походкой прошла между рядами выцветших деревянных лавочек, сокращая путь.
Дождь превратился в настоящий ливень и из-за его шелеста об асфальт и опавшие листья я не могла различить шагов преследователя, как не прислушивалась. Но я была уверенна в том, что следом кто-то идет, кто-то, кого стоит бояться... Определенно.
В какой-то момент разум одержал победу, и вместо того, чтобы выйти через дыру в ржавой чугунной ограде на оживленную улицу, я повернула в глубь парка, к исписанной граффити стене когда-то работавшего здесь, а ныне закрытого и заброшенного, шахматного клуба.
Зачем беречь жизнь, которую ты сама мечтаешь прекратить? – сказал мне мой разум, перекричав голос спасавшегося бегством тела, - у тебя наконец-то появилась возможность... умереть.
Сладкое желанное слово таяло на языке. Я подошла к стене, зная, что веду себя очень неожиданно для жертвы, бросила сумку на землю, и обернулась, бесстрашно встретив своего преследователя.
Передо мной стоял высокий мужчина, и если бы он не гнался за мной с какой-то сомнительной целью, я могла бы по-другому оценить его внешность, которой можно было отдать должное – он был чертовски красив. Его темные холодные глаза из-под промокших прядей таких же темных волос цепко и внимательно изучали мое лицо, а на губах играла какая-то странная улыбка, по которой сложно было понять, собирается ли он убивать меня или нет.
«Можете сделать мне одолжение? – подумала я, не решившись сказать этого в слух, все-таки страх оказался сильнее здравого смысла, сжав горло в стальные тиски, - сделайте это... быстро».