В одном очень странном и старом замке жили шесть волшебников. Жили они в шести башнях, и некоторые из них соединялись тайными подземными проходами.
Однажды, в сильную грозу, волшебники колдовали в большом зале на первом этаже замка. Взявшись за руки, склонив головы, они хором произносили слова заклинания. Один волшебник, самый неувуренный из шестерки, запнулся на середине стиха. Энергия в виде огромного переливающегося неземными цветами шара, которая собралась под потолком зала колыхнулась и ее поверхность пошла рябью, но сфера не разрушилась, удерживаемая силами остальных волшебников. Вместо того чтобы продолжить читать заклинание, запнувшийся волшебник испугался и разорвал круг. Сфера обрушилась страшной бурей прямо на волшебников. Они успели разбежаться по своим башням, но гроза снаружи и магаческая буря внутри раскололи замок на две части. Волшебники соорудили веревочный мостик , соединяющий две части, но чем больше времени проходило, тем ненадежнее он становился.
Вскоре на замок опустился густой туман и волшебники из своих башен не могли видеть соседниие. Каждое их собрание становилось все опаснее из-за ломающегося мостика и тумана. Волшебники собирались все реже и реже.
а вскоре и вовсе позабыли друг о друге. Лишь изредка самый мудрый из них призывал всех к действию, делился тайнами волшебства, но остальные реагировали очень вяло.
Вскоре обрушилась одна из башен. никто так и не узнал, был ли волшебник внутри.
Потом стали отваливаться куски второй башни. Ее волшебник старался заклинаниями поддерживатэ ее целостность, но вскоре и она обрушилась.
башня третьего волшебника тоже стала разваливаться. он еще старался колдовать, но, как и тогда, в большом зале, запинался на середине заклинаний. Вконце концов, магия покинула его и башня рухнула.
сидя на обломках своего дома, он слышал, как падают тяжелые камни - части других башен. Слышал, как волшебники их восстанавливают. раз или два ему показалось, что в тумане промелькнули волшебники, чьи башни развалились первыми, иногда он даже слышал их голоса.
Лишенный магии, он перетаскивал тяжелые каменные глыбы, сдирая кожу на ладонях. Кое-как он построил себе крошечную комнатку, вместо крыши он использовал свою мантию.
он воостановил часть своей магии, но ее хватало только на то, чтобы разводить костер под котелком. он мог бы уйти в город, к другим людям, но все еще надеялся, что их шестерка снова соберется и все вместе они восстановят замок, что все будет как раньше. но, каждый вечер разжигая костер и немного рассеивая туман вокруг себя, он понимал, что ничего уже не вернется.

Жизель
Ты сидишь в ресторане со своим кавалером – мальчишкой, который едва ли не вдвое младше тебя. Ты хорошо выглядишь для своего возраста. В модно уложенной прическе ни единого седого волоска, черные блестящие локоны свободно рассыпаны по плечам. Элегантное черное платье чудесно подчеркивает твою безупречную фигуру. Носком узкой туфельки ты поглаживаешь ногу этого мальчишки, смотришь на него влюбленными глазами. Ты не знаешь, что ему от тебя нужны только деньги. Мои деньги, те, что ты отняла у меня, моя дорогая женушка.
Подлая воровка, а я ведь любил тебя! А ты бросила меня ради этого мальчишки! Нет, не этого, другого. Какая разница, ты всегда влюбляешься в них, они всегда тебя бросают – жизнь тебя ничему не учит, Жизель.
А может тебе не любовник нужен, дорогая? Мне не хочется думать, что я был настолько плох. Может ты мечтаешь о сыне? Я мог подарить тебе сына, но ты отказалась от меня. Ты смотри, у тебя взгляд матери, которая любуется, как хорошо кушает ее дитя. Гляди, он же просто маменькин сыночек!
Был когда-то. Сейчас он умело играет эту роль, зная, что тебе это нравится. Ты испортила его, старая развратница! Готов поспорить – вы живете в твоей квартире на мои деньги. Он не работает, зачем? Ведь у него есть такая добрая мамочка как ты. А ты делаешь вид, что тяжело работаешь. На деле же – кропаешь статейки о туфлях и поясках в своем псевдомодном журнальчике. Но вряд ли тебе за это много платят – пишешь ты довольно посредственно. Но тебе же надо создать видимость честной жизни.
Официант приносит напитки. Твой мальчик даже не смотрит на тебя, тогда как ты буквально сверлишь его взглядом, пожираешь, прости за банальность. Ты даже не притронулась к еде.
Вы встаете, мальчишка, опомнившись, берет тебя за руку. Дорогой автомобиль ждет вас на парковке ресторана. Мой любимый черный автомобиль. Его ты тоже отняла у меня. Мальчик открывает перед тобой водительскую дверцу и помогает сесть, затем шустро обходит машину и садится рядом. Конечно, ты не разрешишь ему вести. Конечно, это же опасно. Он же может угнать машину и сбежать от тебя навсегда. Ты понимаешь это. Не веришь и не допускаешь таких мыслей, но где-то в глубине души ты понимаешь это.
Ты заглядываешь ему в глаза и поглаживаешь руку. Он, наконец, соображает, что нужно что-то сделать и целует твои губы. Ты как-то грустно усмехаешься и заводишь машину. У вас билеты в театр. Не первый ряд, конечно. Не потому что ты не можешь себе этого позволить, просто ты мало внимания обращаешь на сцену во время спектакля, предпочитая заниматься своим юным кавалером. А зря иначе ты бы заметила меня.
В темноте ты шепчешь мальчику всякие милые глупости на ушко, щекочешь его шею своим язычком, обжигаешь дыханием. А он молчит. Он хочет посмотреть спектакль, он устал от тебя, твое внимание ему приелось. Он замечает прелестную девочку на сцене. Возможно, он даже мечтает о том, как принесет ей букет свежих цветов после спектакля. Готовит целую речь с признанием в любви – молодые так быстро влюбляются! Но потом он вспоминает – нет, милая Жизель, не о тебе, - о деньгах. Где он возьмет деньги на букет? Ведь ты полностью содержишь его. Мамочка все купит, только пальчиком покажи.
На лице мальчишки, на миг всего, появляется выражение усталости и раздражения. Он быстро берет себя в руки, ты не успела заметить. А я успел. Я уже за кулисами, немного сбоку от сцены и наблюдаю за тобой, милая. Ты надоела бедняге, Жизель! Оставь бедного ребенка! Впрочем, он приползет обратно на коленях, будет целовать твои ноги до тех пор, пока ты не примешь его. Он не привык к простой жизни, мальчику нужно богатство.
Ты продолжаешь отвлекать его от спектакля, некрасиво с твоей стороны. Я позволил тебе сыграть свой до конца. Я послушно стал марионеткой в твоем театре, а из тебя вышел отличный кукловод, молодец, Жизель, у тебя получилось. У меня пока нет своего театра, но хоть дай мне внимание публики в этом спектакле.
На вас уже оборачиваются, вы привлекаете больше внимания, чем актеры на сцене.
Нет, моя милая, это мое представление. Но если тебе так уж хочется быть в центре событий…
- О, Элизабет! Любовь моя!
Я подскакиваю к тебе и становлюсь на одно колено. Благо ты сидишь не в центре ряда, а возле прохода – на случай если твой мальчик или ты (разумеется, это всегда ты) больше не сможете себя сдерживать, и вам захочется уединиться. Луч прожектора направлен прямо на нас, ты щуришься из-за яркого света, в то же время глаза пытаются широко открыться от удивления. Забавная гримаса. Я люблю противоречия.
- Ч-что? – бормочешь ты.
Конечно, ты не узнала меня. Я сам себе гример, я упорно учился и достиг определенного уровня мастерства в этом деле.
- Милая леди, подыграйте мне, - шепчу я. – Это часть спектакля. Я потом объясню.
Ты киваешь. Ты просто милашка.
- Почему ты здесь, Элизабет? Почему ты сбежала?
- Я не могла больше там оставаться, - неуверенно отвечаешь ты. – Мой отец… Мой отец убил бы тебя!
Отец! Она влезла в роль молодой девушки. Ох, Жизель…
Я киваю еле заметно, но чтобы Читать далее...

Спал я плохо, но не потому, что мне было холодно, неудобно или просто непривычно. Проблема была в искусственном глазу, который ночью продолжал следить за окружающим миром и поэтому перегружал информацией неприспособленный к этому человеческий мозг. У этого глаза вообще была масса достоинств – он имел стопроцентное зрение, способность приближения, слежки, видения в темноте. Но у него был один огромный недостаток – он не был своим, и когда-то давно, когда я задумал все это, вызывал огромное отторжение у тела. Свой «родной» я потерял в лабораториях Пчеловодова, когда был еще молод и глуп, он просто не выдержал перенапряжения в работе и ослеп, его пришлось заменить. В тех же лабораториях, примерно тогда же я и заменил руку, изуродованную взрывом оборудования. Память о тех временах навсегда останется на моем теле. Впрочем, я не о чем не жалел, разве что только о том, что не модернизировал свое тело до конца, пока у меня была такая возможность. Пока я был молод, и организм мог справиться с приращением идентичных натуральным органов и конечностей. Теперь это не имело смысла. Смысл имело только желание выжить. Любыми способами.
Хоть я и не спал нормально уже трое суток, проснувшись, после короткого тревожного сна, я чувствовал себя бодро. В номере было темно, киборг толи спал, толи прикидывался, проверять я не стал. Для начала мне нужно было найти ноутбук, как следует продумать свои действия, чтобы не обложатся и в этот раз.
Он все-таки не спал. Я краем своего искусственного глаза засек короткое слабо заметное движение, когда я остановился у двери.
- Куда это ты!? – спросил он раздраженно. Голос был совсем не сонным.
- Пойду поищу себе мальчика, - ухмыльнулся я, и мне не нужно было смотреть на него, чтобы знать, как он поморщился.
В коридоре было непривычно тихо. После вчерашнего шума казалось, что все живое здесь вымерло, иначе просто не может царить такой тишины. Она была страшной и противоестественной.
Но мои мысли были заняты другим. Мне вспомнилась одна история, больше напоминавшая выдумку или легенду, которую рассказывали в лабораториях, где я работал, старшие товарищи. Ее бережно передавали из уст в уста и всячески почитали, без сомнения веря в ее подлинность. Я никогда не задумывался о том, насколько это может соответствовать правде, хотя слышал ее много-много раз от совершенно разных людей. Эта история рассказывала про ученого, который был основателем нашей – уже не нашей – лаборатории. Он был очень увлечен своим делом, верил в то, что однажды создаст идеальную машину, найдет лекарство от бессмертия и рецепт всеобщего счастья. Много кто из известных мне людей бредил подобными идеями, это меня не удивляло.
Но когда его бросила любимая женщина – кто-то говорил, что жена, ушедшая к другому, кто-то, что просто абстрактная особа, которую он любил, не менее сильно, чем свое детище, он немного спятил. Точнее совсем спятил, разочаровался в идеях гуманизма и захотел создать что-то для себя. Идеальную женщину, идеальную машину, идеальное существо, которое никогда не пойдет на измену и всегда будет хранить ему верность и любовь. Поговаривали, что он работал над этим проектом год, не выходя из лаборатории, где он заперся и месяц из этого года без еды и сна. В конце-концов ему удалось создать то, что он хотел. Он дал своему детищу имя Альфа, первую букву греческого алфавита и был чрезвычайно горд собой. Альфа была точной копией человека, только лучше, чище, мудрее, прекраснее. Конечно же ученый влюбился в нее и искусственная женщина отвечала ему такой взаимностью, какой не ответила бы не одна, созданная богом.
Но Пчеловодов узнал об этом и обвинил в том, что ученый создал себе игрушку для любовных утех, плевав на долг, перед городом и в наказание забрал у него Альфу, а ему велел разработать партию новых в его личное пользование. Ученый покорно согласился и меньше, чем через неделю свел счеты с жизнью – он сжег себя заживо в собственной лаборатории, чтобы никто не мог восстановить его чертежей. А Альфа так и осталась в руках Пчеловодова, ожесточилась от горя и стала орудием казни для всех, кто ослушается его воли, ведь, как любили говорить мои коллеги, чтобы красиво завершить эту историю «тот, кто умеет любить лучше всех, лучше всех умеет и убивать».
Мы по молодости частенько блуждали в лабиринтах наших лабораторий в поисках места последнего пристанища того ученого. Мы верили в подлинность этой истории и однажды нам даже удалось найти какой-то замурованный ход, за которым мы, как нам казалось, видели обгорелые руины былого великолепия. Мы готовы были залезть туда, восстанавливать из пепла какие-то данные, лишь бы получить себе чертежи идеального человека, которые нам приходилось создавать с нуля...
Я спустился вниз и застал мутанта за прилавком, он протирал грязные мутные стаканы. В зале царил порядок, как будто вчера здесь не произошло бойни.
- Доброй ночи, - улыбнулся он мне своим изуродованным лицом, - не спится?
- Угу, - кивнул я, интересовал меня собственно, один вопрос. Хозяин «ночлежки» сам Читать далее...

Я долго лежала в темноте, настороженно прислушиваясь к каждому звуку. Все время мне казалось, что сейчас он вернется и мне придется делать вид, что я сплю, а на самом деле ждать удара.
В конце-концов я все-таки уснула и впервые за долгое время мне снились сны, настолько яркие и глубокие, каких я не видела уже, наверное, больше года. Меня поразило чувство, которое я испытала во сне – защищенность, тепло, уют. Кажется, это был дом... Мой дом и в нем у меня были родители, еще до того, как они погибли, все было иначе. Мне было тепло и спокойно, кто-то обнимал меня и расчесывал мои волосы, кажется, это была мама. Она заливисто смеялась, перебирая белоснежные от природы пряди, уже тогда такие длинные. Я чувствовала тепло ее рук... потом я видела своего отца, он писал что-то за своим столом на втором этаже нашего дома. Среди его бумаг горел красивый старый торшер из зеленого стекла. Дымилась его трубка. Из окон кабинета было видно поле, лес и руины церкви... А потом все потемнело. И небо, и весь мир и родители куда-то исчезли, меня оглушила тишина, сковал холод... Голоса... незнакомая речь... кто-то хватает меня за руки, тащит, я вырываюсь, потом за волосы, которые еще совсем недавно так любовно перебирала мама...
Я распахнула глаза и обнаружила, что уже наступило утро. К моей величайшей радости в комнате я была одна. Я смотрела в потолок и пыталась вспомнить, что за место я видела во сне – двухэтажный дом, странная церковь... Где это? Разве не всю жизнь мы с родителями провели в двухкомнатной квартирке на краю нашего города. Впрочем, теперь это не имеет значения. Есть вещи куда более важные, например, выжить и сбежать от этого полоумного маньяка, пока он не взялся за исполнение задуманного.
Я проверила дверь, которая, конечно же, оказалась закрытой и вышла на балкон. Дневной свет слепил глаза и причинял мне нестерпимую боль, но я быстро привыкла к этим неприятным ощущениям. Небеса были серыми, а под ними маленький старый городок в несколько десятков домов, неуютный, незнакомый.
Мне стало так тоскливо, что я даже удивилась глубине собственных чувств. Раньше мной владело ледяное равнодушие, покорность своей судьбе – и чтобы со мной не происходило, все эмоции все равно проваливались в эту пучину, будь то смерть тети или похищение маньяком.
- Я должна выжить, - зачем-то сказала я себе и огляделась – кругом не было ни души.
Я ощущала прилив сил и неожиданную бодрость, впервые за долгое время в моей голове царила такая ясность, как будто я действительно проснулась ото сна.
Я перелезла на соседний балкон и попробовала попасть в номер. Так я проверила все балконы на этаже, пока не дошла до того злосчастного, на котором мне посчастливилось побывать вчера.
Без тени страха я толкнула дверь и поморщилась от запаха, царившего в комнате. Я никогда не думала, что трупы пахнут так омерзительно, впрочем, откуда мне знать!? Как будто он пролежал здесь неделю... Или, правда, прошло не меньше недели?
Я наклонилась над телом человека, который вчера неудачно выбрал себе жертву и, перевернув его лицом вверх, отпрянула от отвращения. В гниющей коже копошилось множество разных червей и жуков, глаза вытекли, только зубы торчали в приоткрытом рту, не начавшие разлагаться и портиться.
Это сделала я? Как такое вообще возможно?
На плохо слушающихся ногах я вышла в коридор и огляделась – никого.
В моей голове роилось множество совершенно разных мыслей, но главными среди них, пожалуй, все-таки были чувство раскаяния за содеянное и смятение. Я пыталась понять, что с ним произошло и как это связано со мной, но у меня не получалось. Это не умещалось в мое понимание.
Неужели я могу сделать такое с человеком? Как сделала с тетей... Но кто я, кто?
Я вышла на пожарную лестницу, почему-то испугавшись ехать на старом скрипучем лифте и торопливо стала спускаться вниз. Наверху послышались чьи-то шаги, кто-то гнался за мной, я испугалась, забежала на этаж и все-таки вызвала лифт.
В лифте помимо меня была какая-то женщина средних лет с чемоданом. Она была немного полной, очень недовольной и, похоже, опаздывала куда-то, и злилась на меня за то, что я отняла ее время, заставив лифт лишний раз остановиться. Она смотрела на меня с плохо скрытой ненавистью, я просто смотрела на нее.
И вдруг она начала задыхаться, схватилась за горло, потом за голову, выронила свой чемодан, ее глаза потонули в серой пелене.
Я пыталась заставить себя остановиться, но не могла. Что-то внутри меня желало поглотить ее жизнь, точно также, как сделало это с тетей и тем человеком. И это что-то не знало жалости.
Она сползла на пол. Двери открылись. Я стояла в углу, пряча лицо в ладонях.
Кажется, она была еще жива – к ней подбежали какие-то люди, потащили куда-то, стараясь привести ее в чувство. Меня трясло, я медленно вышла следом и вдруг кто-то схватил меня за руку.
Иван.
Мне показалось, или он улыбался?
Я попыталась проделать с ним тоже самое, что и с этой женщиной, но получила неожиданный отпор, как будто его от меня отделяла какая-то стена. Читать далее...

8
- Вы утомляете меня, леди, - проговорил я несколько устало, глядя на нее. – Врываться в номер к незнакомому человеку, угрожать, размахивать ножом… Вам не кажется, что это несколько невежливо? – слушать меня она, конечно же, не стала.
-Заткнись! – закричала она и бросилась на меня, ее ослепляла ярость, и это сильно сказывалось на ее способности рассуждать, да и на координации движений тоже. Я сперва поймал ее запястье, потом с легкостью вывернул его, заставляя девушку бросить нож снова, и прижал ее к себе, не позволяя двигаться.
- А теперь послушай ты, истеричка, - начал я шепотом. – Мне абсолютно наплевать на то, что ты себе там за любовь выдумала, ясно?! То, что я переспал с какой-то там Марикой, не касается тебя вообще! Если у вас все так взаимно, иди и предъявляй претензии ей, ясно? – я смотрел ей в глаза, а она закусила губу от отчаяния. Было очевидно, что девочка просто придумала себе дивный мир и верила в него, но грубая реальность рушит любые воздушные замки, и в ее возрасте, пожалуй, пора бы это уяснить. – Я не насиловал твою ненаглядную Марику, она сама пришла сюда, сама решила провести со мной время именно так. И тебя не касается это, пойми. И уж тем более тебя не касается моя жизнь, я тебя вообще не знаю. И моя смерть подавно. Так что либо ты успокоишься и уберешься отсюда к чертовой матери, либо я вызову полицию, и тебе придется как-то объяснять все это властям, - второй вариант мне нравился меньше, но был куда вероятнее. Конечно, это очень не в моем духе, прибегать к чьей-либо помощи, но тем не менее я хотел оставить о Праге приятные воспоминания, и если я причиню вред этой чокнутой, едва ли воспоминания останутся приятными. К тому же… и без того за моей спиной всегда пожар или потоп, и слишком мало мест, куда я мог бы вернуться, не рискуя быть изгнанным в тот же день.
- Да мне все равно!.. – завопила она так истошно, что мне стало не по себе, и опустилась в моих руках, будто бы силы покинули меня, я удержал ее, тяжело вздохнул, усадил опять на кровать и снова вздохнул. По ее щекам мчались неудержимые ручейки слез, дрожали ее губы и подбородок, она сидела теперь, заламывая тонкие пальчики, и вся содрогалась от ощущения своего несчастья. Более жалкого зрелища я не видел давно.
- Ну послушай… - я потянулся к ее плечу ладонью, проклиная себя за это вот дикое желание – утешить, но она дернулась, вдруг закрыла лицо руками, царапая кожу короткими ногтями, и завыла. Если бы я не знал, в чем тут дело, я бы решил, что кто-то умер, но нет, черт возьми, все живы, а у моей полоумной гостьи столько скорби, будто она оплакивает одну из сгинувших империй.
- Я хочу, чтобы ты умер, я хочу тебя убить, ее убить хочу, чтобы ее совсем не было, чтобы… - невнятно бормотала она. Сидя рядом, я слышал, как стучит маленькое сердце у нее в груди. Оно было очень живое. А все слишком живое вызывало во мне мучительную боль. Но к чему сейчас об этом? Девочка и впрямь была очень живая, таких все меньше. И тем печальнее то, что живой в ней была не радость или любовь, а только ненависть и желание разрушения. Не важно, разрушения себя или чего-либо еще.
- Ну успокойся же ты… - еще одна глупая попытка достучаться до ее несуществующего разума.
- Я хочу умереть… - сквозь слезы, рискуя ими, солеными, подавиться, сказала она очень серьезно, даже серьезнее, чем заявляла о том, что хочет меня убить, и теперь меня действительно охватило что-то вроде жалости. И мне стало мерзко от осознания этого.
- Да черт возьми! – я решительно поднялся с кровати, достал из пачки сигарету, закурил, немного походил туда-сюда, опустился в кресло и посмотрел на нее внимательно, инстинктивно рассчитывая, сколько секунд понадобится ей, чтобы снова взяться за нож. – Давай поговорим. Прежде, чем ты убьешь меня ли, Марику или себя, давай поговорим, - произнес я, она подняла на меня взгляд, наконец, оторвав руки от лица. – Если хочешь, можешь считать это моим последним желанием. Я ведь имею право на последнее желание? – я улыбнулся, она заторможено кивнула. Я затянулся дымом, спустя несколько мгновений выдохнул его в напряженный воздух, витавший в номере, и посмотрел на нее, пытаясь понять, зачем вообще вожусь с человеком, который хочет убить меня. Скорее всего, потому что она такая вот живая. И мне не хочется становиться свидетелем того, как смерть снова одержит победу над жизнью. Впрочем, к чему искать себе доблестные оправдания: мне просто нечем заняться. – Эта твоя любовь… Она…
- Что?! – я не успел даже закончить свой вопрос, как она перебила меня, снова вспыхнула как спичка. – Да что ты можешь понимать в… - я приложил палец к своим губам, и девушка, к моему удивлению, правда замолчала.
- Я всего лишь хочу спросить тебя: любовь, которую ты испытываешь к Марике, приносит тебе счастье? – наконец поинтересовался я. Мне не раз приходилось видеть человеческие чувства, самые разные, но настоящие. Любовь, да. Мужчины к женщине. Мужчины к мужчине. И чаще и сильнее – любовь женщины к женщине. Только девушка, которая сидела сейчас напротив, едва ли Читать далее...

9
Э… Что все это, черт побери, значит!?
…поцелуй — прикосновение человека губами к чему-либо с целью выражения эмоций, а при половых отношениях — для возбуждения себя и своего партнера…
- Чертов извращенец… - прошипел я, лежа под ним. Моя рука рефлекторно быстро отыскала его горло, и теперь мои пальцы сжимались на его шее. На моих губах был этот вкус… Дьявол! Я никогда не чувствовал себя так омерзительно! Господи, ну за что?! Я же хорошо выполнял свою работу, я служил мэру и Городу! А теперь из-за этой фатальной ошибки, которая лезет ко мне со своими гомосексуальными фантазиями, мне приходится терпеть это!
…отношения между гражданами Города, не ведущие к появлению потомства, бессмысленны…
Этот чертов чокнутый извращенец мгновение назад целовал меня в губы, теперь он хватал воздух ртом, как рыба, и должно быть, задыхался, но это не столь важно! Мои губы, навсегда испорченные этим моментом сладости… нет, это какое-то не то слово. Моментом позора! Мои губы дрожали, и от этого только множился мой гнев. Какого черта я не убил его тогда!? Может, убить сейчас? Когда у меня есть свой личный повод? Но…
…у граждан Города не может быть личных врагов, кроме названных мэром…
Нет, если я не сделал этого по приказу Пчеловодова…
…да будет благо мэру Пчеловодову, вечное счастье и вечная радость, счастье мэра – счастье народа…
…то я не имею права делать это по своей прихоти! Мои желания ничего не значат. Еще меньше значат желания этого проклятого Вольфа. Тем более такие пагубные. И это желание жить, которое он сейчас наверняка испытывает особенно остро, тоже. Губы дрожат и горят.
- П… Пусти… - просипел с трудом Вольф, а я был в замешательстве. Я не понимал, что нужно делать до тех пор, пока он не произнес. – П… Пусти… именем мэра!..
Мои пальцы как по команде разжались, и он смог наконец отдышаться. Я смотрел на него как-то заторможено, а он усмехнулся.
- Купился! Купился! На имя мэра! – сказал Вольф, и я почувствовал новую волну ярости, я вскочил и бросился на него, мы поменялись местами. Теперь он лежал подо мной, а я вжал его в кровать и смотрел ему в глаза, пытаясь унять головную боль.
……………………………………………………..
- Чертов старый… - я не успел договорить, робокот, проснувшись, громко зашипел не то на меня, не то на своего хозяина, и я не мог понять, кого машина пытается защитить. Впрочем, о чем я говорю? Это всего лишь машина. Ненавижу роботов. Да, больше всего в этой жизни я ненавижу роботов. Они отнимают у горожан рабочие места, там, в Сити и в других районах, из-за этого здесь, на Окраинах, все так печально. Ведь все эти люди не от хорошей жизни идут на преступления, не от хорошей жизни…
…мэр творит благо для всех, и каждому жителю Города он дает то, что ему необходимо. Во всех районах люди счастливы. Задача отдела – избавить Город от тех, кто мешает счастью остальных…
Черт, ничего не понимаю! Если мэр действительно старается ради всех, то почему здесь… Неужели все, кто живет на Окраинах враги мэра?! Они ведь угрожают счастью остальных!
…да хранит мэра судьба! Его милосердию нет равных…
Да, действительно! Мэр просто настолько добр, что простил их, простил их всех и дал им шанс на новую жизнь, шанс, который они должны использовать правильно!
…мэр всегда принимает верные решения…
И все-таки… если бы роботов было меньше, кто-то из этих людей мог бы выбраться на новый уровень жизни! Да для любого из них работа уборщика была бы счастьем! Ненавижу роботов. Как хорошо, как мне повезло, что в отдел не берут роботов! Ну, конечно. Разве машина бы справилась с моими обязанностями? Конечно, машина лишена чувств и эмоций, и это ее плюс, но все же для машины такая работа не подошла бы. Какая-нибудь ошибка, вирус или просто сбой программы – и все! Весь Город мог бы оказаться под угрозой! Да кто этих роботов знает? Вирус может сделать с ними, что угодно. А я контролирую себя, и ничто не заставит меня отказаться от службы мэру. И даже тот факт, что я теперь и сам вне закона. Впрочем, я уверен, все это какая-то ошибка, недоразумение, которое обязательно разрешится. И мэр еще похвалит меня за то, что я не убил этого проклятого…
- Мальчик, будь решительнее в своих действиях, я устал просто лежать, - усмехнулся Вольф. Да ему что не стыдно даже?!!
- Ах ты, чертов старый гей! Я тебя ненавижу!! – опомнился я, занес руку, чтобы ударить его, но он сумел увернуться, и вместо его головы я продырявил матрас. Вольф ловко высвободился из-под меня и снова оказался сверху, его железная – фу, какая гадость, человек с органами машины, ненавижу роботов и все, что с ними связано – рука сжала мои запястья у меня над головой, а на его проклятых гейских губах засияла улыбка.
- А это интересно, - заметил он, вторая его рука потянулась к моему лицу, но я ударил его ногой в поддых с такой силой, что он упал на пол, я встал с кровати и приготовился к новой схватке. – Ты ведешь себя как маленький, - проговорил Вольф, и я бросился на него, но мужчина снова успел увернуться, и я проклял его мысленно еще тысячу раз, когда его железная рука опять Читать далее...

12
- Приятного аппетита… - вполголоса проговорил я, глядя на нее. Моя глупая девочка, кажется, сумела найти себе жертву. Ну что же… Похвально, Ленор, ты все еще на что-то способна. Теперь она выглядела весьма бодренькой, хоть и взволнованной, напуганной и истеричной. К таким сценам я привык когда-то и уже успел от них отвыкнуть. Я выдохнул в сторону сигаретный дым, а она заторможено подняла на меня взгляд, нет, нет, глупенькая, тебе послышалось. – Что случилось, Лена? – как ни в чем не бывало спросил я, пристально глядя на дверь. Она послушно захлопнулась, и Ленор обернулась на нее, потом снова посмотрела на меня. – Сквозняки, - пожал плечами я. – Так что же случилось? Почему ты хотела сбежать?
- Пожалуйста… уедем отсюда! Скорее! – ее голос дрожал, и если бы во мне осталось хоть что-то человеческое, мне бы стало ее жаль, но, к несчастью, не осталось. Однако же, я не мог, решив играть свою нелепую, но такую забавную роль, отступиться. К тому же довольно весело наблюдать за ней, за этой паникой. Ну что такое, девочка, первое убийство никогда не бывает последним, не так ли? И ты наконец снова понимаешь это. Или не понимаешь еще, но скоро поймешь. Очень скоро, если, конечно, захочешь выжить. А ты захочешь, я так хорошо знаю тебя, Ленор, гораздо лучше, чем ты сама.
- Что случилось, Лена!? На тебе лица нет! – в моем голосе столько участия, что я едва держусь, чтобы не рассмеяться. – Пожалуйста, скажи мне, как есть! – я схватил ее за плечи и заставил посмотреть себе в глаза. Заметишь или нет в них фальшь? Впрочем, я неплохой актер, как показывает эта интересная чертова долгая жизнь. – Иначе, я не смогу тебе помочь, Лена! – можно подумать, я так хочу! Ха. Или… зачем я вообще приехал в этот чертов город? Чтобы спасти тебя или чтобы снова погубить? Да кто меня знает.
- Я… Я не знаю, как это вышло! Я… - паника, паника. Как мило. Милая девочка вне себя. Может, тебя отвлечь от мыслей об убийстве каким-нибудь из моих излюбленных способов, а? Ах да, я же - как бы! - не знаю ни о каком убийстве! Пойдем путем наводящих вопросов, ничего другого не остается. Хотя будь моя воля – я бы просто повалил тебя на эту кровать и, несмотря, как обычно, на все твои протесты и истерики, напомнил бы тебе обо всем, что было. Черт возьми, не для этого ли я приехал?! Не для этого ли нашел тебя снова? Считай меня сентиментальным, но, ей-Богу, я скучал. По твоим крикам. По твоим чертовым стонам. И, знаешь, по твоим нелепым попыткам избавиться от меня тоже. Без этого меня берет тоска, Ленор.
- Постарайся успокоиться, Лена, - посоветовал я и, так сказать, предположил. – На тебя кто-то напал? – о, дорогая, у тебя поразительный инстинкт самосохранения. И если бы ты только могла, ты бы убила меня, как и того извращенца. Впрочем, в сущности, я не могу его осуждать, и его дурной вкус тоже. Но мне и не жаль его. Я бы и сам убил его, если бы вдруг ей не удалось. Нет, не ради нее, просто потому что я ненавижу, когда трогают то, что принадлежит мне. Не ревность. Я бы и за часы убил. Нет разницы.
- Д-да… Но я! Я… Боже, что же я наделала?.. – бедная овечка, иди скорее в объятия волка, он тебя утешит, залижет твои сладкие ранки… прежде, чем разорвать на мелкие кусочки.
- Тише, Лена… Все будет хорошо, тебе ведь не причинили вреда, так?.. – меня тошнит от своего мягкого тона заботливой мамаши, но игра стоит свеч. Я приобнял ее за плечи, и она, судя по всему от шока от содеянного – а могла бы уже привыкнуть! Что? Не в первый раз человека убила, что теперь жалеть?! – не стала сопротивляться. По бледным щекам даже побежали слезы. Как глупо, бедная моя овечка, показывать свою слабость голодному волку, который только и ждет, чтобы этим воспользоваться!
- Да, но… он! Я… как я могла!.. – содрогнулась крошка в моих объятиях. Как хорошо, что она уткнулась мне в рубашку, как сущий ребенок, и не видит улыбки на моем лице. Как ты могла. Плохая девочка. Очень плохая.
- Лена, - прошептал я ласково так, ну что? Чувствуешь себя родной и защищенной уже? Или продолжим играть с твоими чувствами? – Ну что ты так… Не плачь, - она подняла взгляд, хотела, должно быть, возразить, мол, я и не плачу! Но не успела, я погладил ее ладонью по волосам и продолжил. - Ты просто защищала себя, вот и все. В конце концов… - я выдержал паузу, чтобы добиться наибольшего эффекта и, едва сдерживая смех, сказал. - …ты же не убила его, правда?.. – Ленор посмотрела мне в глаза очень долгим и страшным взглядом, а потом просто разрыдалась. Нервы шалят, да? Привыкнешь.
- Пожалуйста… мы должны уехать!.. Пожалуйста!.. – говорила она между рыданиями, будто кричала. Истеричка. Я обнял ее покрепче, прижал к себе, гладил по волосам. Боги, я был идеальным. В отличие от моих весьма коварных мыслей.
- Ну тише, тише, Леночка, все будет хорошо, ничего страшного не произошло, - настойчиво говорил я, хотя от этих слов она только больше плакала. Глупая девчонка, моя рубашка едва высохла от дождя, так теперь она со своими чертовыми слезами не хуже ливня. Не мой день. Или все-таки мой. Главное, не Читать далее...

8
- Чертов зэк! – удар в поддых, резкий и неожиданный.
Нет, я вовсе не жестокий.
Просто.
Я.
Ненавижу.
Когда меня игнорируют!
- Дорогуша, у Вас не слишком сильный удар, - холодно заметил Принц, мой взгляд, как бы он наверняка выразился, озарился злобой, я ударил снова, на этот раз по личику, которое так было бы здорово испортить, а с другой стороны – даже жаль. Он только вытер кровь подушечками пальцев со щеки и все так же уничтожающе смотрел мне в глаза. Бесит, честное слово.
Я схватил его за шкирку, поволок за собой к пустырю. С этим местом у меня были связаны до этих пор только светлые воспоминания. Да-да, именно здесь, глядя на последний луч заката, я валялся пьяным у железной сетки, за которую весьма удобно цепляться пальцами, которая сверху была празднично и по-новогоднему украшена колючей проволокой. Да-да, здесь мне в пьяном бреду виделись красивые женщины, кажется, одна из них когда-то была… или не была… черт, я что-то потерял мысль в этой эпилептической атаке ностальгии, бр-бр.
Я ударил мальчика снова, чтобы вернуть себе хоть какую-то трезвость мысли, но не особенно получилось. Ему явно было не очень хорошо, он едва держался на ногах. Ну, конечно же. Сперва эти, а теперь я. Мне тоже стало не очень хорошо, ведь получается, что я просто доделываю грязную работу за своих сладеньких маленьких уголовничков.
- Дорогуша, я и подумать не мог, что Вы так любезны, чтобы сделать все за тех, за кем присматриваете. Может быть, после того, как закончите эти бессмысленные пытки… - говорил Принц, а во мне уже кипело негодование. Да что ты знаешь о пытках, чертов мальчишка! Да что ты вообще знаешь! И не смей, черт возьми, читать мои мысли, то, что я все время обращаюсь к тебе, не значит, что ты имеешь на них право! - …Вам стоит вернуться в столовую и доесть кашу за тех, кто не сделал этого сам?.. – нет, ну он просто выбора мне не оставляет. Я бил его, да. Нещадно бил, то по почкам, то по лицу, и он выбешивал меня еще и тем, что стоял и совершенно спокойно, смиренно принимал эти удары судьбы. Нет, ну не судьбы, а меня. Но я же твоя судьба, Принцесса, разве нет?! Наша встреча, мой друг, просто роковая. И я уничтожу тебя быстрее, чем ты уничтожишь меня своим проклятым голубоглазым взглядом. Может, мне и глаза твои вынуть из орбит, а? Аккуратненько так. Чтобы ты меня не вводил в смятение.
- Ты говоришь, пытки, Принцесса… - прошептал я, схватив его за волосы. Мягкие такие, приятные. Ммм. Какой у тебя шампунь, крошка Принц? – Ты еще ничего не знаешь о пытках. Но я устрою тебе шоу.
- Я не боюсь Вас, дорогуша. Единственное что… Купите себе одеколон, прошу Вас. Запах дешевых сигарет, - надменно говорил он. Нет, ну совсем он совесть потерял!! - …запах дешевого алкоголя, запах Вашей дешевой жизни… мне неприятен.
Этот мальчишка, что он о себе думает?! Я его вывел любезно на прогулку, а он вышагивает и делает вид, что меня здесь нет!? А потом еще и нарывается своими проклятыми фразочками! Этим своим чертовым тоном! Этим своим идиотским сладким голоском! Черт возьми, я его ненавижу. Господа, вы верите в ненависть с первого взгляда?! Она существует, уж поверьте мне. Чертов убийца, так не похожий на убийцу. Слишком хорошенький. О, как я ненавижу всех этих смазливых мальчиков с лицами, похожими на девчачьи! О, как я ненавижу все эти манеры, всю эту напускную мишуру! Черт возьми, черт возьми! Никто меня не выбешивал так! Ваше Высочество, Вы, черт Вас дери, единственный в своем роде! Да… Сколько я видел людей, сколько я уничтожил зэков… но тебя я запомню, черт возьми, надолго! Тебя я не забуду, уж поверь. Можешь считать меня сентиментальным идиотом, но я вырежу твое проклятое имя, которого даже не помню, ножом на коже, чтобы никогда не забыть! Разумеется, потом. После. Когда твоя никчемная жизнь оборвется в моих руках.
Я ударил его снова. И снова. И снова. И снова. И снова, но почему-то никакого удовлетворения мне это не принесло. Не знаю, в чем тут дело. Не то в Вас, Ваше Высочество, не то во мне, не то в том, что я хочу курить, или пить, или женщину, или… Не знаю я уже, чего хочу. Наверное, раз и навсегда стереть надменную улыбку с его окровавленных губ. Не знаю, зачем. Раздражает просто. Я вообще теряю мысль сейчас, потому что… Не знаю почему. Со мной что-то не так. Эй, Ваше Высочество, я, кажется, заболел. Может, на Вас покашлять и заразить какой-нибудь дрянью? Впрочем, мне тебя даже заражать нечем, не так и много было случайных связей. Боже. О чем это я?! Боже, боже, дай по роже.
- Спасибо, конечно, Вам, дорогуша, за прогулку, свежий воздух пойдет мне на пользу, - нет, смотрите-ка, ему тяжеловато говорить, ну наконец-то хоть какой-то прогресс. – Но боюсь, что мне пора возвращаться в мою камеру, - ээээй! Что за дела?! Ты совсем сдурел?! Какого дьявола?! Он разворачивается, воспользовавшись тем, что я его не держу уже, потому что бить и держать – это как-то не по-джентльменски, ха-ха. Все для тебя, Принцесса, а ты разворачиваешься, дрянь, и уходишь!?! Шаг, еще шаг. Хватит. Ты превысил позволенный тебе шаг в Читать далее...

У меня кружилась голова, и подкашивались ноги, снова и снова возвращались приступы тошноты, темнело в глазах. Одним словом чувствовала я себя все лучше и лучше и уже практически висела у него на плече, с трудом перебирая ногами, пока мы шли до номера. Здесь отвратительно пахло – на вокзалах и в подъездах и то более приятный запах. Стены местами потрескались, всюду была ветошь, торчащие из стен провода, пятна краски с последнего ремонта, который был здесь, судя по всему, не менее ста лет назад...
В общем-то, из одного ада я попала в другой. И вместо мучительницы-тети я получила какого-то полоумного маньяка, действия которого было сложнее предсказывать, чем поступки невменяемой алкоголички. Чего ему нужно? Зачем все эти душещипательные речи, зачем он притащил меня сюда? У него нет дачи или подвала, чтобы запереть меня там? Или ему больше нравится интерьер этой мерзкой гостиницы? Конечно, он куда больше подходит для забав маньяка и его жертвы.
Мы остановились около обшарпанной двери номера. Меня почему-то воротило от одного ее вида и померкших цифр – шестьдесят четыре.
- Кто сказал вам, что я туда пойду!? – зло осведомилась я, смерив Ивана уничтожающим взглядом. Он откинул с лица темные густые волосы и снова напустил себя такой вид, как в столовой, когда нес какой-то невнятный бред.
- Лена, прошу тебя... – сказал он. Я закатила глаза, не смущаясь скрывать скептицизма, вызванного его словами.
- Только посмейте... – я недоговорила, слова повисли в воздухе. Я поймала в его взгляде что-то такое, что мне вдруг стало не по себе. Холод, насмешка и презрение и что-то еще... жестокость?
Кому я пытаюсь угрожать?
Он открыл эту чертову дверь и я, повесив голову, вошла в темный номер, полная безразличия к тому, что ждет меня. Все равно я ничего не смогу изменить. Сейчас я слишком слаба, даже чтобы бежать.
- Только не говорите, что у них не было других номеров! – простонала я, как только увидела, что внутри оказалась всего одна комната с не слишком то широкой кроватью. В углу роились тараканы, которые испуганно бросились в стороны, потревоженные нашим появлением. Я подошла к окну и тряхнула занавеску, с которой в воздух полетели клубы пыли. Я закашлялась.
- Они здесь все одинаковые, - попытался оправдаться Иван.
- Конечно! – воскликнула я, - это гостиница для маньяков. Особой привередливостью они, а точнее вы, не отличаетесь. Главное, чтобы кровать и батарея были! – в порыве гнева я пнула холодную как лед батарею ногой и сама пожалела об этом.
- Лена... – грустно сказал Иван, но сам почему-то улыбнулся. Мы немного помолчали, я нервно вертела в руках штору, пытаясь заставить себя успокоиться. Потом он проговорил, старательно изображая заботливость, - пожалуйста, Лена. Ты промокла, тебе нужно принять горячий душ и лечь, чтобы не простудиться...
- Можно подумать вас волнует мое здоровье, - перебила я, - но в чем-то вы правы. Я хочу спать. И я буду спать здесь, а вы, где хотите. Побудьте джентльменом.
- Тебя когда-нибудь учили уважению к старшим? – поинтересовался он все с той же странной улыбкой, толи насмешливой, толи издевательской.
- Уважение надо заслужить, - заявила я, села на кровать и стала стаскивать с себя старые кеды, сделав это я остановилась, - может вы уйдете? Или отвернетесь хотя бы?
- Хорошо-хорошо! – он поднял руки вверх демонстративно и направился к двери, - спокойной ночи, Лена.
Я ничего не ответила, с головой забралась под одеяло так и не раздевшись до конца. Лежать в мокрой одежде мне было как-то неприятно, и постель была холодной, но это не продлилось долго. Стоило двери за ним закрыться, как я выбралась обратно и побежала к ней, чтобы подергать ручку. Великолепно! Он меня запер. Конечно же, он подумал о том, что я попытаюсь сбежать.
Я почувствовала, что меня снова начинает подташнивать, кружится голова и темнеет в глазах. Я присела обратно на кровать и задумалась.
Эта ночью у меня есть шанс сбежать, только нужно придумать, как и куда я побегу. Возвращаться обратно нет смысла, скорее всего меня будут искать за убийство тети... Да и дорогу я не найду. Затеряться в городе? У кого просить защиты? Все закончится тем, что я просто попаду в руки к другим маньякам.
По-любому оставаться наедине с этим ненормальным мне не хотелось, никакого доверия, и симпатии он мне не внушал. Может его даже не так зовут, у меня нет оснований ему верить...
Я порылась в карманах его куртки и вытащила оттуда документы и кошелек. Деньги... Это уже шанс, которым я обязана воспользоваться. Я небрежно сунула все обратно и подошла к окну и выходу на балкон.
Высоко ли здесь?
Я разобьюсь, если прыгну?
Или сделать веревку из простыней?
Но я ведь никогда раньше этого не делала... Я попробовала на прочность простыню и поняла, что лучше отказаться от этой идеи. В моих руках была ветошь, на этой ветоши, наверное, можно было спать, но даже вес моего дистрофичного тела она едва ли была способна выдержать, рассыпаясь в пальцах.
Я с трудом открыла дверь и выскочила на балкон, нервно оборачиваясь на Читать далее...

Меня продолжало трясти, но я мучительно старалась успокоиться. Я чувствовала себя так глупо, так отчаянно глупо, что мне хотелось провалиться под землю или продырявить себя этим самым ножом и умереть быстро, не задумываясь ни о чем. И тем более о Марике...
Она... как она могла? Как она может играть так моими чувствами, так издеваться надо мной, тем более зная, что я люблю ее, так безумно и отчаянно люблю... Да лучше бы я утонула в водах Влтавы или утопила ее, черт ее дери! У меня снова начиналась истерика, и я стала плакать сначала тише, потом громче и громче.
Незнакомец попытался меня утешить, но я оттолкнула его, когда он полез ко мне со своими омерзительными объятьями.
Я сползла на пол и стала рвать на себе волосы, он с удивительным терпением затащил меня на кровать и скрутил руки за спиной, чтобы я этого не делала. Похоже, он подумывал о том, чтобы вызвать охрану или лучше скорую.
Психиатрическая лечебница? Почему бы и нет? Мне там хотя бы будет спокойно.. А Марика, она будет меня навещать? Я же не смогу без нее...
- Вы ее любите? – между паузами в рыданиях прохрипела я. Мужчина отрицательно покачал головой, мне до ужаса захотелось снова броситься на него с ножом. Или без ножа и просто наносить удары... Но, к сожалению, руки мои были заняты и держал их он очень крепко, как я не пыталась освободиться. Как же его звали то? Как его звали? Девяносто девятый? Да нет же... У него было имя... Какое-то не местное имя, я таких не слышала редко... Вроде бы итальянское... Да какая к чертям разницу? Девяносто девятый.
- Нет, - честно признался он и отвел взгляд, кажется, наконец-то его хоть что-то смутило. Тень раскаяния? Да какое может быть раскаяние, если все были довольны. Кроме меня.
- А я ее люблю, - горестно прошептала я, заливаясь обжигающими слезами, - люблю! – не знаю, зачем я повторила это, зачем вообще сказала. Какое-то время я просто тихо плакала, а потом на меня снова накатил приступ агрессии.
- Мне очень жаль, - равнодушно бросил он. Подонок! Сволочь! И она... моя королева... глупая шлюха! Ненавижу ее! Ненавижу! С этого момента понеслось. Мне хватило силы, чтобы вырвать руки и я воспользовалась его минутным замешательством и начала лупить его как только могла.
- Ненавижу, ненавижу, - повторяла я, уже даже и, не зная кого именно я ненавижу. Марику или этого человека. Девяносто девятого... Он отчаянно пытался скрутить меня снова, но я вырывалась так, будто в меня вселился дьявол и была чрезвычайно собой горда. Остановить борьбу нас заставил аккуратный стук в дверь.
- Кофе, сэр, - сказал приятный женский голос на английском с сильным чешским акцентом. Я вдруг почувствовала агрессию даже к этой незнакомой девушке, потому что она не потрудилась избавиться от него, когда шла сюда работать. Небось, такая же самовлюбленная идиотка, как моя королева... моя Марика... моя шлюха! Да гореть тебе в аду!
Мы с девяносто девятым испуганно переглянулись, как будто мы были маленькими детьми и нас застали за тем, как мы воруем вишню в чужом саду или делаем какие-то другие непростительные глупости. Я решила, что меня сейчас заберут в психушку прямо на месте и я не успею расквитаться не с девяносто девятым, не с Марикой и быстро юркнула в ванную, закрылась там и припала ухом к двери.
- Ваш кофе... – повторили снаружи.
- Спасибо, - сказал девяносто девятый, судя по звукам и шагам, он забрал кофе.
- У вас все в порядке? – спросил услужливый голос персонала.
- Да, конечно, - невозмутимо ответил он.
- Но я слышала крики...
- Дорогуша, не все крики предвещают беду, - усмехнулся мужчина, и она противно захихикала, оценив его шутку и предпочла удалиться. Скатертью дорожка. Убирайся! За эту шутку и мысль о том, что я с ним могла здесь чем-то таким заниматься, мне снова захотелось его убить, но я отчаянно старалась держать себя в руках.
- Можешь выходить, - девяносто девятый постучал костяшками пальцев по двери, - или это и было твоей целью?
- Что? – я вышла и недовольно и непонимающе уставилась на него.
- Запереться в моей ванной, - улыбаясь, ответил он.
- Как смешно, - скривилась я и он проводил меня обратно в комнату и протянул чашку кофе. От этого запаха меня начало тошнить, он напомнил мне про кафе, в котором мы работали с Марикой, а значит и про Марику. Сердце забилось в бешенном ритме и голова загудела.
- Да я ненавижу кофе! – закричала я и швырнула чашку о стену, только хорошая реакция спасла девяносто девятого от разлетевшихся осколков и брызг черной горячей гущи. Обои в номере теперь были безнадежно испорченны, но это меня не волновало.
Мужчина страдальчески вздохнул, поставил свою чашку на столик от греха подальше и шагнул ко мне, но я вскочила и выставила перед собой руки, оглядывая комнату в поисках того, чем можно было бы вооружиться.
- Не приближайся ко мне, ублюдок! – сказала я, - иначе я убью тебя! Убью уже только за то, что ты к ней прикасался... Мерзкая тварь! Здесь же? В этом номере?! На этой постели!? – я шарахнулась от нее как от огня в сторону, дотянулась до своего ножа и Читать далее...

Хорошо.
И что мы имеем теперь? А ничего хорошего мы не имеем. Я нервно подошел к узкому маленькому окну, проделав пару кругов по маленькой комнате. Киборг сидел на кровати, погрузившись в свои мысли настолько, что не замечал моего присутствия. Убить он меня больше не пытался, кажется, его что-то остановило. Надо бы узнать что... Когда он уже ляжет спать? Впрочем, я и сам знал, что очень не скоро – внизу царил такой хаос, что крики и шум было слышно в нашей комнате так хорошо, будто все происходило именно здесь. В такой обстановке отключиться, наверное, не смогла бы даже стиральная машинка.
Голова моя, к сожалению, под аккомпанемент такого грохота тоже работать отказывалась, впрочем, сказывалось еще и нервное возбуждение. Я уже и не знал, как себя успокоить и куда себя деть. Мальчишке хорошо, он сидит себе и пытается уловить приказ от начальства, когда он его наконец-то получит, он или сотрет меня в порошок, или расчленит или придумает еще что-нибудь более зверское. Поэтому я должен его опередить. Смешно смеяться – человеческий мозг против компьютера. Понятное дело у кого преимущество в этом соревновании! Но ведь его создали люди... Такие же люди, как я! Ведь он не способен создавать себе подобных, значит человеческий мозг все-таки на что-то годен... Только вот, в отличие от меня, он еще и способен прострелить мою голову. Как жаль, что я не поставил протез и вместо мозга!
Лучше пока отсюда убраться. Я решительно направился к двери, он поднял на меня голову и я почувствовал какой у него испепеляющий взгляд, даже через очки. Да не виноват я во всех твоих проблемах, друг! В проблемах с начальством, тем более.
- Собираешься сбежать? – холодно осведомился он.
- Мне некуда, - грустно поделился я, - хочу посмотреть, что там внизу происходит.
- Ты без головы вернешься, - предупредил киборг.
- Для тебя это не большая потеря, - ухмыльнулся я и бросил на прощанье, - присмотри за ним, - кивнув в сторону робокота. Он хмыкнул.
Я закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. На меня нахлынула волна тоски и горечи о том, что скорее всего, мою лабораторию разнесут к чертовой матери солдаты, которых пустили по моему следу, и меня они не будут искать слишком долго. Тем более при том, что со мной один из них и скорее всего в его голову вживлен датчик местонахождения... Если я смогу его отключить мои шансы выжить станут немножечко больше, нужно подчеркнуть слово немножечко, потому что особенно ничего не меняется.
Все мои разработки, программы, собранные модели, чертежи, сворованные со складов и добытые с большим трудом детали – все, все будет уничтожено! Результат многолетних трудов, работы, занявшей больше двадцати лет моей жизни! Все крошечные шажки для достижения своей цели... все. Я буду отброшен назад, к самому началу. Впрочем, спасибо и на том, если я хотя бы смогу выжить и выйти из воды сухим. А для этого сейчас предстоит очень постараться.
Я, конечно, поступил очень глупо, когда, убегая, не догадался взять с собой ноутбук и какие-нибудь простейшие инструменты. Теперь я даже не представляю себе, как отключать этот датчик в голове киборга и как вообще внедряться в эту голову.
Надо поставить перед собой задачи и попытаться их как-то решить. Начнем. Найти ноутбук, найти инструменты, хоть что-нибудь острое, раздобыть оружие. Перепрограммировать киборга так, чтобы он стал со мной дружелюбным и дальше защищал меня от злых прихвостней мэра. Свергнуть мэра и захватить власть в свои руки. Свергнуть всех, кого можно и стать императором мира. Ну вот, опять комплекс бога. Нужно на чем-то остановиться и, скорее всего, на поисках ноутбука и инструментов.
Я аккуратно по стеночке спустился вниз и увидел, что бойня уже почти сошла на нет – мутант и тот клиент воевали с последними пятью налетчиками. Я решил поучаствовать в этом процессе, незаметно подкрался к одному из нападавших на мутанта и огрел его по голове своей железной рукой, а силу она имела куда большую, чем, если бы ударил обычный человек. Кажется, я его убил, впрочем, меня не особенно волновала судьба свалившегося на пол человека. Мутант, увидев во мне союзника, сразу же мне заулыбался полным благодарности изуродованным лицом. Вместе мы разобрались с оставшимися и выкинули их тела (мертвые или живые, не знаю, я в анатомии роботов разбираюсь куда лучше, чем в человеческой) на улицу.
- Ну что, рожа, - обратился к мутанту клиент, - с тебя выпивка мне за помощь.
- Хорошо, - грустно сказал хозяин ночлежки и побрел к развороченной стойке, чтобы взять швабру и веник. Он обернулся в мою сторону и обреченно спросил, - а вы что хотите?
- Мне бы у вас отвертку одолжить, - признался я, глаза мутанта расширились, он был уверен, что номер мы сняли с определенными целями и теперь пытался представить себе как отвертка может пригодиться в этих целях.
- Ну извращенцы, - хохотнул клиент, проверяя обойму своего пистолета, она оказалась пустой и он недовольно покачал головой.
Мутант сходил к стойке мне за отверткой, на мое счастье принес мне целый набор отверток и Читать далее...

10
Ну что же… Отличный план, герр Иоганн Зигхард Краузе! Просто шикарный. В моем духе, в общем-то. Забавляться с ней на асфальте глупого серого города, потом сделать вид, что… как бы это сказать правильно? Обознался? А теперь и вовсе привести ее в отель. Ну конечно же! Чего еще стоило ожидать. Я же, черт возьми, такой заботливый! Не мог же я взять ее прямо там на улице под дождем! Ну разумеется, девочка же заслужила чертовы белые простыни или что-то там еще полагается для проведения досуга более романтично, чем всегда бывало? Какие-то, ей-Богу, глупости. И особенно она – как главная глупость этой чертовой прекрасной жизни! Нет, в этом нет никакой иронии. Я очень люблю свою жизнь. И сюрпризы, которые она преподносит, хотя бы в виде охотника, тем более. Это же так интересно.
- Что значит переночуем?.. – заторможено спросила Ленор. Девочка слаба. Та выходка, которую она позволила себе в машине и которой так напомнила мне саму себя, что еще труднее было не наброситься на нее, забыв обо всем на свете, отняла у нее много сил. Бедняжка, неужели ты думала, что сможешь так просто от меня избавиться? Твое чутье притупилось за годы, моя милая Ленор, моя чертова Ленор. И что я в ней нашел? Ума не приложу. Дурной вкус. Хотя по другим моим женщинам не скажешь, они были красавицами. Впрочем, зачем обобщать их так? В прошедшем времени? Не все же они уже умерли.
- Все будет хорошо, - отвлеченно сказал я в ответ, вовсе забыв, что она там спросила, да и какая разница?! Лучше буду думать о том, как спасти свою, а заодно и ее шкуру. Охотники порой такие назойливые, до отвращения. Конечно, нам – нам?! Да вы только посмотрите на меня! Нам! – удалось оторваться от него. Он не так силен, чтобы не потерять след, но попыток он не оставит. Интересно, это просто энтузиаст, возомнивший себя Ван Хельсингом? Или его кто-то нанял? Глупый этот ваш мир, все продается, все покупается. Людишки, вам должно быть стыдно, да-да. А что я? У меня несколько другие критерии смысла. Деньги не значат ничего, как бы приятно ни было их иметь. Куда лучше иметь что-то живое и теплое. Ну кто о чем, а я опять о Ленор. Впрочем, не обязательно именно о Ленор. Что мне женщин мало что ли?! Да когда это все закончится, я просто брошу ее как обычно и свалю из этих серых мест в другие, не менее серые. К тому же, не стоит питать иллюзий. Когда девочка хоть что-то вспомнит, ее былые чувства тоже возродятся из пепла, чертов феникс. А эти чувства едва ли назовешь светлыми. Ну неужели я правда заслужил? Ха-ха-ха.
- Что значит переночуем!? – громко переспросила Ленор, решительно остановившись на крыльце дешевого мотеля, впрочем, архитектура здесь милая, определенно. Так что же значит переночуем? Детка, купи себе толковый словарь. Проведем ночь, черт возьми. Ну что такое? Что это за выражение на бледном личике? Представляешь себе, что я затащу тебя в номер, где обязательно будет запах сырости, достану наручники, прикую к старой батарее и изнасилую? Нет, это конечно неплохой вариант, но оставим подобные фантазии на потом.
- Послушай…те, - не забывай про вежливость, Иоганн, и играй свою звездную роль так, чтобы не оставалось сомнений. Ах, как для этого образа не хватает очков в глупой оправе! – Ле… - она настороженно подняла взгляд, нет-нет, она мне не представилась! Какая невежливая девочка! Нужно было получше выбирать для нее семью, а не бросать к первой попавшейся тетке. Впрочем, ее характер все равно бы проявился. – Вам угрожает опасность и…
- Это я уже поняла, достаточно посмотреть на Вас, Иван, - ах, этот острый язычок… Ну нет, я снова начинаю думать не о том, не сбивай меня, девочка, с праведного пути, вдруг я и впрямь хочу не хотеть тебя и все время с собой сражаюсь! А вдруг я и впрямь хочу тебя спасти? Хотя зачем строить такие длинные фразы. Можно короче и правдивее: я хочу тебя. И не важно все остальное. Разве что наша с тобой новая интересная игра. Ролевые игры, детка, ты же их любишь? Наша с тобой жизнь всегда ролевая игра, заканчивающаяся каждый раз одинаково.
- Сергеевич. Иван Сергеевич, - уточнил я. Девочка, тебе не говорили, что к взрослым нужно обращаться уважительно и по имени-отчеству? В следующий раз поиграем в учителя и школьницу, а? Если ты выживешь, родная. – Пойдемте, я все объясню внутри, - а что? Без куртки здесь вообще-то зябко! Это ей хорошо, тепло, светло и мухи не кусают! А мне еще простудиться не хватало, ха.
Ленор кивнула, и я открыл перед ней дверь, галантно пропустил вперед, зашел сам. Пока я разбирался с администратором, она сидела на старом диванчике, который, кажется, был ровесником здания, и о чем-то думала. Держу пари, о своей несчастной жизни, может, немного о тете, которую убила, а может, и обо мне. Пока что как о маньяке или о сумасшедшем, впрочем, одно другому не мешает. Ключи я небрежно бросил в карман, а девочку повел в столовую. В этом мотеле вместо ресторана – столовая. Страшное место, ей-Богу. Но девочке не помешает стаканчик горячего молока, чтобы лучше заснуть. А что? Не могу же я просто взять и взять ее?! Это Читать далее...

4
Мне снова 10 лет. Передо мной стоит мужчина в белом халате. На улице тепло, апрель, 10-е число. Беззаботно чирикают воробьи, распускается все зеленое и живое. Мужчина кладет руку на мое плечо в знак поддержки, но сообщает совершенно равнодушно:
- Их больше нет.
Эти слова стучат у меня в висках, эти слова застревают в венах, в капиллярах. Острая боль пронзает маленькое сердце, спрятанное под хрупкими детскими костьми. Я стою недвижимо, перестаю видеть, перед глазами – лишь расплывчатые силуэты. Стихает шум машин и скрип детских качелей. Все замирает, и растянутый стук сердца напоминает о том, что я еще жив. Мне кажется, что напрасно. Я медленно, заторможено понимаю, что единственное мое желание – быть там, вместе с мамой, папой и братишкой. Я очень хочу умереть вместе с ними. Я до жути хочу умереть вместе с ними. Я думаю о том, что я виноват. Чертовски виноват в том, что остался в живых, а их уже нет. Я думаю, что хочу умереть. И уже не с ними, а вместо них. Я безмолвно обращаюсь к Богу и прошу его забрать меня, а их вернуть обратно. Я повторяю это трижды. А потом чувствую, как душа отторгается телом. Я понимаю, что забыл дышать.
Резкий вдох, всей грудью. Воздух пробивает образовавшийся вакуум. Мне больно от этого вдоха. Возвращаются звуки, обрушиваются волной, цунами. Шум машин, скрип детских качелей. Я растерянно и очень медленно гляжу по сторонам: мужчина в белом халате давно ушел, и я остался совсем один. Как всегда один. Посреди чуждого мира. Мне кажется, что я умер вместе с мамой, папой и братишкой. Как тошнота, к горлу подкатывает комок ненависти ко всему, что еще живо. И к этим проклятым маленьким клейким сочно-зеленым листочкам.
Я падаю на колени, на мокрый асфальт, колени разбиты в кровь. И запах крови ударяет мне в нос, мне хочется не дышать, но вместо этого я делаю глубокий судорожный вдох, потом еще один, еще, еще. Я проклинаю жизнь и в то же время из последних сил цепляюсь за нее. Мне кажется, что я умер, а вокруг меня вдруг вертится все это, вся эта чертова весна. Как карусель. Без остановок.
- Плакса! – восторженно восклицает детский голосок. Я чувствую, что на меня показывают пальцем. Голосок звонко смеется. Голосок радуется. Голосок счастлив моему горю. Я только теперь замечаю, что по щекам бегут неудержимые ручьи слез, и невыносимо болят глаза. Мне кажется, что как в есенинском стихотворении про собаку я просто выплачу все глаза, и не смогу больше видеть. Они выльются вместе со слезами. Мне становится гадко, и в то же время внезапный приступ жалости к ним и к себе, оставшемуся в одно мгновение круглым сиротой, раздирает мне душу. Я начинаю кричать, чтобы не слышать детского смеха. Я кричу так, что мой крик становится похожим на вой волка.
- Плакса! Плакса! – повторяет детский голосок, смеется, заливается смехом. Я опускаюсь все ниже, словно хочу прижаться к земле, разрыть асфальт и закопать себя, чтобы только не оставаться одному. Меня пронзает страх одиночества. Я хватаюсь за волосы, кричу, рву волосы, кричу, кричу и не могу удержать слезы. Мне кажется, что от них начнется второй всемирный потоп. Мне кажется, что я сам утону в своих слезах. Мои короткие ногти скользят по лицу, оставляя глубокие следы. Я кричу.
- Плакса, плакса! – вторит смеющийся голосок, я впервые чувствую приступ агрессии. Я хочу сжать пальцы на тонкой шейке ребенка. Но у меня нет сил. Мне хватает сил только на то, чтобы успевать дышать между рыданиями и криками. Получается не всегда. Задыхаюсь презрением к себе. В голове стучит: «Почему я жив?! Какое право я имею жить!?». Я задыхаюсь желанием убить и желанием умереть. Я рву короткими ногтями кожу на своем лице. От слез щиплет.
- Плакса! Плакса! – радуется голосок, я опускаюсь ниже к земле. Я хочу прижаться к асфальту, хочу обнять его, потому что понимаю, что больше никто не обнимет меня. Некому больше обнять меня. Некого больше обнять мне. Я хочу немного тепла, я хочу вернуться на пару часов назад, прижаться к маме и сказать, что люблю их с папой, я хочу поиграть с братишкой в его дурацкие любимые кубики. Но я хочу невозможного. Я понимаю, что хочу невозможного, и опускаюсь ниже к земле. Я приоткрываю глаза, наполненные слезами, и вижу лакированные красные туфельки.
- Плакса!!! – ликует смеющийся голосок. Я задыхаюсь от презрения к себе. Задыхаюсь от жгучей ненависти к голоску и лакированным красным туфелькам. Я задыхаюсь. Я хватаю воздух ртом, пытаюсь заглотить, но он ускользает, убегает, спасается от меня, он хочет жить, а я уже не хочу. Я понимаю, что не хочу жить, не хочу. Я пытаюсь схватить за щиколотку ножку в лакированной красной туфельке, но она тоже ускользает. Я издаю истошный вопль, и мне кажется, что меня вывернуло наизнанку, и я лежу на асфальте уже без кожи, внутренностями наружу. Мне становится мерзко, гадко, и жалость раздирает мне душу. Я перестаю дышать. Я намеренно, специально, нарочно перестаю дышать.
- Плакса! Плакса! – провожает меня смеющийся голосок. – Плакса! Плакса! – последнее, что я слышу перед тем, как провалиться в Читать далее...

3
- Добрый день, так это Вы играете Пьеро? – она спросила именно так. «Играете». Будто я не клоун, а настоящий актер. Это так необычно прозвучало, исполненное ее тихим, заставляющим прислушиваться к каждому слову, и в то же время на удивление приятным грудным голосом. Она говорила сердцем. Я поднял на нее взгляд, и что-то пронзило все мое существо, как молния. Или кинжал. Она неуловимо напоминала мне кого-то из детства. Что-то в ней было таким знакомым, что-то… Может быть, эти светлые глаза? Она приходила не в первый раз, и эта встреча была не первой тоже, но небольшое дежавю, и эти молнии, кинжалы – всякий раз неизменно.
А она стояла такая светлая, с лицом невинного ангела, и терпеливо ждала кого-то. Не сложно было догадаться, что не меня.
- Я, - просто кивок головы и неслышная буква. Я смотрел на нее и не мог понять, почему не могу отвести взгляд. Да, она была красива как ангел, но я никогда не верил светлым глазам, а она будто гипнотизировала. Мальвина.
- Я восхищаюсь Вашим мужеством, - призналась Мальвина, и ее очерченный алой, как кровь, помадой рот приоткрылся, когда она хотела сказать что-то еще, но наш разговор был прерван. Пришел тот, кого она ждала. Арлекин. Он небрежно целовал ее красивые губы, так, будто это не было удовольствием, а было необходимостью. Мне стало противно. Я хотел, чтобы он немедленно ушел, я хотел остаться с ней наедине. Да, она была ангельски красива, безупречно непорочна, и это вызывало во мне противоречивые чувства.
- Зачем ты пришла? – осведомился Арлекин. Волна гнева в моей душе. Почему? – Я терпеть не могу, когда ты приходишь ко мне на работу!
- Извини, пожалуйста… - прошептала Мальвина, бросив на него виноватый взгляд таких знакомых мне светлых глаз. – У меня некоторые проблемы, и… - она не стала продолжать, снова попросила прощения и повернулась к дверям. За мгновение до того, как она переступила порог, я шагнул к Арлекину. У него ровно 10 красно-черных ромбов на головном уборе. Ненавижу цифру 10.
- Тебе не кажется, что ты слишком жесток? Неужели ты не любишь свою девушку, раз так равнодушен к ее проблемам? – спросил я, мои зрачки сузились. Арлекин отступил на шаг и ответил мне демонстративно грубым голосом.
- А тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?! Она моя, - он яростно указал на Мальвину, ее хрупкая фигурка замерла и вздрогнула. – И никого не касается то, что я делаю с ней. Даже если я подниму на нее руку, это не твое дело, так что заткнись и рисуй свои черные слезы, плакса.
Ответить я ему не успел. Нас торопили к выходу, нужно было заканчивать гримироваться. Я выходил на манеж раньше, чем Арлекин, поэтому оставил его одного и направился в коридор. Мальвина сидела на полу, прислонившись к стене. Ее тонкие ладошки закрывали красивое ангельское лицо. Я рухнул на колени рядом и потянулся пальцами к ее волосам. Она подняла взгляд, и заплаканные светлые глаза впились в меня, разрывая на части.
- Послушайте меня, - потребовала она. – Никогда не смейте лезть в мою жизнь, мои проблемы не интересуют моего молодого человека, так с чего Вы взяли, что они как-то касаются Вас?! Мы с Вами даже не друзья, и едва ли будем ими когда-то, - сказала Мальвина. Что-то сломалось. Я поднялся и пошел прочь. Почему я вспоминаю сейчас именно это? Потому что это самое недавнее мое прошлое? Или же потому что это было наиболее важным? Но почему, почему?..
Цирк, в котором я работаю, очень популярен. Потому что здесь все по-настоящему. Нет иллюзии боли, есть боль. Разве что слезы – вода. Но я не умею плакать с тех пор, как… автокатастрофа, мама, папа, братишка. Мне было 10. Я ненавижу цифру 10. Этот цирк находится в доме номер 10. Я ненавижу цифру 10. Сегодня 10-е число апреля. Я ненавижу цифру 10.
Публика взревела от радости, когда я покачнулся, и брызнула кровь на манеж. Публика замерла, когда я рухнул на спину, и мой партнер по номеру занес в очередной раз палку с торчащими головками ржавых гвоздей. Но вот он начинает шутить, его красный нос довольно фыркает, и публика хохочет по его указке над поверженным глупцом.
Я лежу, глядя на разноцветные полосы купола, и чувствую, как под кожей кровоточат порванные волокна мышц. Боль не дает мне думать. Боль тупая, гнетущая боль, она усиливается с каждым мгновением, с каждым вдохом. Вдох – это так больно. Я открываю рот, размыкая окровавленные губы, и заглатываю воздух. Мало, катастрофически мало. Боль накрывает меня. Я мечтаю об одном: укол двойной дозы обезболивающего в вену, но пока я слышу хохот публики, пока я слышу, как захлебывается восторгом мой зритель, я не могу крикнуть, не могу позвать на помощь, ведь публика платит деньги не за это. Нужно зрелище. Колизей. Палец вниз. Колизей…
Я лежу, чувствуя, как растекается кровь. Тонкие ручейки по лицу смешиваются с гримом. Из-за крови я не вижу ничего левым глазом. В правом все медленно расплывается. С краев к центру движется темнота, но я отгоняю ее, я не хочу терять сознание. Боль охватывает меня изнутри, сжимает внутренние органы. Трепещет загнанное ударами в клетку сердце, Читать далее...

Меня очень невежливо, но все-таки аккуратно запихали на заднее сидение темно-вишневого, казавшегося черным из-за дождя автомобиля и там я свернулась калачиком и затихла, пряча лицо в ладонях. По рукам стекала вода, с меня стекала вода прямо на роскошную обивку салона, но он сам виноват, стоило подумать об этом, когда решил везти грязную промокшую девчонку не в багажнике, существующем для таких случаев.
Мне было абсолютно безразлично, куда меня везут, и что со мной собираются делать. Страх покинул меня в то мгновение, когда я оказалась в западне.
Клетка захлопнулась и теперь мне нечего бояться. Что еще мне может угрожать? Насилие, побои и в конце-концов заслуженная смерть. Может быть, он потом расчленит мой труп или будет измываться над ним дальше, но какое мне до этого дело? Проиграется и даст мне то единственное, что еще имеет значение в этом мрачном пустом мире под тусклым светом зажигающихся фонарей.
Я медленно отняла руки от лица и прижала голову к тонированному стеклу, с тоской следя за тем, как гаснут вдали огни родного города. Я знала одно – я не вернусь сюда больше никогда, и больше я не знала ровным счетом ничего.
Если я вернусь сюда меня ждет расплата за убийство тети, впрочем, едва ли в уголовном кодексе есть подходящая для меня статья. Зато для моего похитителя, скорее всего, их там найдется не меньше дюжины.
- Эй? – он попытался привлечь мое внимание, я ненадолго оторвала глаза от огней и бросила взгляд в его сторону. По его волосам тоже стекала вода, мокрые пальцы лежали на руле и я видела его глаза в зеркало заднего вида, - с вами все в порядке?
- Как уважительно, - усмехнулась я и отметила, что вернувшаяся ко мне способность шутить скорее дурной знак, чем хороший, - со мной все замечательно. Я сижу в машине у какого-то ненормального маньяка и наслаждаюсь жизнью...
- Прошу прощения, если мое поведение могло напугать вас, - его глаза мне улыбались какой-то странной улыбкой, губы я не видела, но видела, как он достал сигарету из пачки одной рукой и закурил. Салон наполнил терпкий сигаретный дым, мне захотелось кашлять и меня начало слегка подташнивать, кружилась голова. Я вспомнила о том, что совсем недавно сделала своими руками, и приступ тошноты стал сильнее, мне хотелось тут же умереть от всех этих приятных ощущений.
- Мне хотелось бы объясниться, - продолжал мой похититель, мне хотелось отобрать у него сигарету и выбросить в приоткрытое окно, так меня раздражал дым.
- Ну, попробуйте, - не скрывая насмешки, бросила я.
Что на меня нашло, потом я не знаю, мое плохо слушающееся тело вдруг стало таким сильным и гибким, я рванулась вперед и в мгновение оказалась над ним, схватила его за горло и сжала пальцы изо всех сил, чувствуя в них прилив энергии и жизненной силы, откачанной у тети. Он был не готов к такому повороту событий, и автомобиль сильно занесло на мокрой трассе, на наше счастье встречная полоса была свободна.
Я очень старалась выпить жизнь и из него, но у меня почему-то не получалось, пальцы начали ослабевать и скоро он легко скинул их и выровнял управление, а меня второй рукой резко оттолкнул назад.
- Ты что, с ума сошла?! – сейчас он говорил немного другим тоном и даже голос казался мне другим. Некоторое время мы молчали, только влажный разбитый асфальт шуршал под колесами машины, и отстукивали по бокам мелкие камушки.
- Я не хочу вам зла, - снова начал мой похититель, я только хмыкнула. Я заторможено как наркоман разглядывала свои руки, словно видела их впервые. Я больше не чувствовала прилива сил, меня снова подташнивало, темнело в глазах от голода. Я почувствовала себя разбитой, слабой и беспомощной, мне захотелось убежать к кому-то большому и теплому, зарыться лицом в его мягкую шерсть и укрыться в ней от всех невзгод. Только не было на свете такого существа, у которого я могла бы искать защиты и просить помощи.
- Мое поведение было просто ужасным...
Я кивнула.
- ...мне очень стыдно, просто вы очень похожи с одним человеком...
Я снова кивнула.
- ... которого уже нет в живых...
Меня тоже уже нет в живых, - захотелось признаться мне, - мою жизнь едва ли можно назвать жизнью, это всего лишь существование, бессмысленное и жалкое, с каждым днем все более и более жалкое. Чтобы не думать об этом я снова отвернулась к окну и уставилась в глубокую непроглядную темноту, где далеко-далеко и быстро-быстро проносились огоньки чужих жизней, согревавшие мое замерзшее лицо своим теплым светом на несколько жалких мгновений, пока они летели мимо.
- ...я был готов поверить, что она вернулась из мертвых... ты не представляешь себе, как больно потерять...
- Представляю, - спокойно перебила я, - и что с того?
- Мне казалось, что передо мной она. Я прошу прощения, - наконец-то закончил он свою оправдательную речь, потянулся за новой сигаретой. Я чувствовала, что сейчас меня точно стошнит от дыма, и готова была броситься душить его снова.
- Хорошо. Вы меня с кем-то перепутали, я это поняла, - озвучила я свои наблюдения, - но куда вы меня везете!? Зачем!? Вы могли бы Читать далее...

6
Удивить меня чем-либо – занятие неблагодарное и непростое, я даже не могу вспомнить, когда в последнее время был по-настоящему удивлен, но это было что-то из ряда вон по своей неожиданности и, пожалуй, глупости.
Я неспешно открыл дверь - и в номер влетела девушка, я даже не успел рассмотреть ее или заметить хоть какие-то детали ее внешности, как она, сжимая что-то в ладони, занесла надо мной руку. О, Боги. Как это бесстрашно, наивно и глупо. Я с легкостью увернулся и отступил на несколько шагов, моя незваная гостья резко обернулась – взгляд светло-голубых глаз пылал яростью, боюсь, боюсь – и бросилась на меня. Ее тонкие ножки несли свою хозяйку ко мне, а я только улыбнулся, поймал ее запястье, отводя его в сторону, и девушка просто врезалась в меня и едва не упала, я вовремя приобнял ее за талию и, едва заметно усмехнувшись, заметил:
- Ну и сервис в вашем отеле.
- Замолчи! – раздосадовано крикнула она по-чешски, попыталась высвободить руку с зажатым в пальцах обычным кухонным ножом, но это привело лишь к тому, что я крепче прижал ее к себе, лишая возможности двигаться. Какие тонкие запястья. Девушка кричала что-то еще, но я не мог разобрать ни слова больше, потому что ее выкрики все больше походили на всхлипывания, она разжала руку и выронила нож. Он с характерным звуком упал вниз, а я пяткой захлопнул дверь: ни к чему лишние свидетели, все, что происходит в моем номере, мое личное дело, особенно, если я с женщиной, и не важно, хочет она меня или хочет меня убить. И тем более не важно, что я уеду сегодня же.
Незнакомка рванулась прочь, воспользовавшись моей задумчивостью, схватилась снова за ночь и опять ринулась ко мне, я резко схватил ее за плечо и развернул к себе спиной, обнимая за плечи, а заодно не давай возможности вырваться. Другая моя рука проскользила к ее ладони от предплечья и, сжимая ее пальцы, завладела и ножом, я снова развернул ее к себе, неожиданно и резко, так, что она, кажется, и вовсе забыла, что подобает сопротивляться, я обнял ее крепче, а она совсем расстроилась из-за неудавшегося преступления. Обнимая ее, я думал, кто же она такая, зачем пришла и кому нужна такая мелочь, как моя смерть.
Между тем, прерывая мои мысли, девушка в моих объятиях сорвалась на рыдания. И моя рубашка с одной стороны стала влажной от ее слез. О, женщины, вам имя вероломство. То хотят убить, то плачут в жилетку. Лучше всего такие, как Марика, ни истерик, ни претензий, только взаимное удовольствие. А истеричек я не люблю.
- Девушка, эй… - тихо обратился к незнакомке я, она дрожала, дрожали ее худые плечи под невзрачной кофтой. Я осторожно отпустил ее запястье, приобнял второй рукой и погладил по рыжим волосам. Мягкие.
- Ненавижу… ненавижу… - шептала моя гостья, прошло еще какое-то время прежде, чем мне удалось успокоить ее хоть немного, она с трудом уняла свою дрожь и предприняла попытку отстраниться, я с удовольствием выпустил ее из своих объятий и усадил на кровать.
- Слушай, может, кофе? – предложил я дружелюбно и уселся на стул напротив. Она неопределенно передернула плечами, я все решил за нее. Взял трубку, попросил принести две чашки, мне ответили, что сейчас нет свободной прислуги, и мой заказ будет исполнен, как только кто-то освободится. – Тогда, может, поговорим? – я достал из пачки сигарету, покрутил ее в пальцах и наконец закурил, откинувшись на спинку стула. Она смотрела на меня своими, кажется, голубыми глазами как дикий зверь, загнанный в клетку. Ну вот-вот опять набросится, я весь дрожу. Забавное какое приключение в завершение путешествия по Праге. – Ты… Ах, простите, Вы, барышня, пытались меня убить, не так ли? Но зачем? Мы с Вами даже не знакомы, - может, она что-то знает обо мне? В таком случае, я совсем не завидую бедняжке. Ну, а что тогда? Может, какая-нибудь сектантка? Или просто полоумная. Сейчас же осень, обострение отклонений, все может быть, да к тому же, кто знает этих чехов. От людей, которые начинают работать в 6 утра, всего можно ожидать. И нож в спину, ну или в сердце, кому как удобнее. Ей вот удобнее было спереди. Это можно было бы запомнить, ха.
- Зато с ней ты, Вы знакомы, черт возьми, слишком близко! – выкрикнула моя гостья и тут же закрыла лицо руками, но сдержалась, на мое счастье, от нового приступа истерики и принялась снова сверлить меня взглядом дикого зверька. «С ней»? Хм. У нас появилась зацепка, Ватсон, самое время применить какие-нибудь логические методы. Из всех жителей Праги в последнее время я общался близко разве что с Марикой. Ну и какое дело этой сумасшедшей девчонке до того, кто побывал в моей постели? Да мало ли кто там бывает. Марике вообще повезло, что я запомнил ее имя на срок немного дольше суток. Обычно такого не бывает. И мне пора бы паковать чемоданы, а не тратить бесконечное вечное и тягучее время на эту сумасшедшую.
- О ком Вы говорите, леди? – поинтересовался я, затягиваясь сигаретой. – У меня в Праге не так уж много знакомых… Должно быть, речь идет о Марике? – предположил я вслух, и незнакомка будто вспыхнула, встрепенулась, Читать далее...

В квартире я спала не одна, таких как я –  потерянных и объявленных вне закона – было здесь ещё человек десять. Мне упорно не спалось, всю ночь я читала странную агитационную книгу, славным лозунгом которой было: «Обличи мага – спасибо Город от гибели».

Глупый Город. Он гнил не из-за нас – так называемых магов, а из-за собственной болезни. Город гнил от собственной внутренней эпидемии, стрежнем которой можно считать центральную башню.

Я швырнула бесполезную книгу, написанную наспех и без должной проверки (тут и там она сияла орфографическими и синтаксическими ошибками). Книга врезалась в стену и как-то нелепо «брызнула» листами, плохо проклеенными в переплёте.

– Офелия, ты чего? Дай поспать… – промямлил только проснувшийся Миша, смахнув несколько упавших на него листков.

– Всё, всё, спи, – тихо сказала я, убаюкивая непутёвого мага.

Меня зовут Офелия, я живу в окрестностях Города – в Окраинах. Живу я в тайной квартире, потому что вынуждена скрываться от Департамента по Борьбе с Несанкционированными Магическими Элементами, но такова моя судьба, ничего не поделаешь – я прирождённый маг (человек, владеющий какой-нибудь необычной способностью). Этого никак не исправить, единственное лекарство, которое придумали – это отстрел. Простая и не требующая особых затрат дезинфекция города. Как же меня бесят эти неучи из департамента, они не задумываются о том, что мы можем быть новой ступенью этой грёбанной эволюции? Но стоп, надо успокоиться, а то ещё натворю что-нибудь.

Мне необходимо сейчас было уже уходить из логова, нужно было кое-что разведать в «стане врага».

Я направилась в ванную комнату, она была настолько маленькая, что было удивительно, как люди, находясь в ней, не страдая клаустрофобией. Самой ванной здесь не было (не было для неё здесь места). Была лишь скромная душевая, напротив которой красовалась раковина и расколотое пополам зеркало. Я умылась, привяла себя в порядок. Поменяла колечко в нижней губе на маленький серебряный «гвоздик». Жёлто-карий глаз сверлил кривое отражение, в то время как мозг пытался предугадать, что же сегодня может случиться с обладательницей этого глаза. На мир я смотрела лишь левым глазом, правый скрывался за чёрной повязкой; он прекрасно видел, но на его «сокрытие» были свои причины.

– Филя, ты завтракать будешь? – донеслось из гипотетической кухни. Это был Беня, точнее Бенджамин – только он осмеливался меня звать Филей.

– Да нет, я в Центре что-нибудь перехвачу, – отмахиваюсь я, но всё же иду на голос. На завтрак у нас ничего аппетитного – какая-то непонятная каша, а точнее серая вязкая жижа, лишь носящая гордое имя «овсянка».

– Ну, как хочешь, – юноша, носящий имя бывшего президента уже не существующего  государства был в полосатой рубашке и облегающих джинсах. Он смерил меня оценивающим взглядом:

– Я бы на твоём месте лиф носил в тон трусам, – резво отметил он.

Я была в красной майке, из которой вылезали чёрные бретельки бюстгальтера, который я, к слову, носила из исключительного удобства переноски денег, шифров и другой макулатуры, которую не желательно было «светить» при обыске. На шее был красный клетчатый платок в тон майке, старая привычка никогда не оставлять шею открытой. Трусы и, правда, не вписывались в ансамбль, потому что были белого цвета, но:

– Бень, а тебе какое дело? Ты же вроде бы не интересуешься существами противоположенного пола, –  ни капельки не смутившись, подколола я юношу.

– Да, не интересуюсь, но и не люблю, когда эти существа за собой не следят.

– Ой, какие мы педантичные неженки, пролепетала я и сгребла со стула не понятный комок тряпок.

Бенджамин был геем – его интересовали мужчины значительно старше его. Юноша этот никогда не спал и проводил бесчисленные ночи за чтением книг, благо источником света был она сам (поэтому и жил он отдельно ото всех).

– Ладно, Беня, мне уже пора, может тебе что-нибудь принести из Центра? – спросила я, снимая майку. Из кучи тряпок, я выудила чёрную майку и длинную «цыганскую» юбку деревенской клетчатой расцветки. При Бене не стоило стесняться – его пытались совратить почти все девушки-маги и не только (кроме меня, конечно же), но он не поддавался на попытки и был верен себе.

Вообще я ненавидела юбки в любых проявлениях, но эту юбку я сейчас надела исключительно из-за удобства маскировки – под юбкой было удобно прятать кинжалы в кружевах подвязок. Надев длинные перчатки без пальцев и чёрные изношенные кеды, я попросила Бенджамина закрыть за мной. Тот, обдумав, промолвил:

– Принеси мне «Человеческое,

Читать далее...

- Я бы с большим удовольствием сейчас поприсутствовал на похоронах, - унылым голосом проворчал я, потому что никакого самообладания не хватало на то положение, в котором я оказался. Только сейчас мне вдруг стало грустно, но отнюдь не от того, что моя «преступная деятельность» была пресечена законом, не от того нескончаемого срока, на который меня приговорили, не от разбитого лица или перспективы снова и снова повторять эту нелепую ситуацию, произошедшую сегодня в столовой. Единственная вещь, которая беспокоила меня – искусство.
Я знаю, что очень странно с моей стороны оказавшись в тюрьме думать об искусстве, но я вообще очень редко делаю что-то предсказуемое и обычное. Поэтому сейчас, ступая по сухой выжженной солнцем земле рядом с отнюдь не дружелюбно настроенным надзирателем, я думаю о том, что находясь здесь я рискую сгинуть бесследно, не оставив после себя ничего, что могло бы вызвать восторг или ненависть, уважение или ужас. Мне очень печально от мыслей о том, что никто не понимает меня и едва ли сможет понять, и все, на что я могу рассчитывать – холодное призрение, осуждение и упреки.
Мерзкий преступник! Убийца без совести и раскаяния! Душегуб, маньяк, выродок... Сколько сладких слов я услышал в свой адрес? Сколько еще услышу? И все же... все же...
Мне вдруг вспомнилась моя последняя жертва, мне вдруг так мучительно захотелось прикоснуться к струнам скрипичным, ощутить легкую вибрацию в ответ, если слегка нажать. Моя последняя жертва играла на скрипке. Это была очень тонкая и очень тощая девушка, но она не была слабой и сердобольной, а наоборот какой-то жилистой и слишком живой.
...Легкое черное платье открывало ее острые плечи и ключицы, напоминающие скрипичные струны. Или нет же? Смычок? Так они были натянуты и так дрожали при дыхании. Она обнимала бокал пальцами и совсем не боялась смерти.
- Мне почему-то кажется, что я не переживу сегодняшний вечер, - сказала она в какой-то момент и слова словно ударили меня по лицу, я встал из-за стола, подошел к окну и прижав мундштук к губам вдохнул сладкий опиумный дым, потом выпустил остатки в воздух. Он закружился по комнате легким облаком.
- Мне почему-то кажется, что вы хотите меня убить, мой любезный принц, - продолжала она и я чувствовал, что она смотрит мне в спину, когда хочет посмотреть в глаза, хотя бы в последний раз.
- А я не боюсь смерти, - вдруг бросила она резко, и поставила бокал на стол, я слышал звук удара, сколько силы она вложила в этот жест, - и не боюсь вас...
- И правильно, моя дорогая... – прошептал я, выпуская в воздух новую струйку опиумного дыма, - я лишь художник... я лишь игрушка в руках вечности, скульптор... – мне было мучительно грустно в тот вечер, мне очень сильно, как и сейчас, хотелось коснуться скрипичных струн, - подумай... зачем мы живем?... зачем, зачем? Чтобы наполнять свою жизнь отвратительной грязной суетой, разолгаться, умирать каждый день, чтобы однажды умереть навсегда, навечно, оставив после себя все то, бывшее нашим миром... надоевшую работу, пустую квартиру, выросших детей, множество ненужных вещей... а что останется тогда от нас... что останется?
- Я не знаю, - сказала она.
Я курил опиум, она сидела за столом и ее резкие ключицы в худом теле как и все мышцы были напряжены до предела, хотя ее сознание уже мутнело под действием сладкого дурманящего яда.
- Нам смерть кажется чем-то отвратительным, страшным, противоестественным... потому что мы так боимся расстаться со всеми этими ненужными вещами, с этой пустой квартирой, надоевшей работой... Нам все кажется страшным, противоестественным за пределами этого убогого квадратного мирка... Боже мой, боже... ты так прекрасна, неужели ты хотела бы такой судьбы? – я продолжал курить и говорил не оборачиваясь. А тем временем она перестала сидеть и сбросила все со стола – я слышал звон стекла и посуды, и забралась на него, легла, кажется, сложив руки на груди. У нее были очень большие руки с широкими ладонями и длинными пальцами.
- Ты выйдешь замуж, будешь работать до позеленения, слушать упреки мужа, лысеющего, толстеющего, становящегося ворчливым... ты сама потолстеешь, станешь ворчливой, злобноватой, суетной... ты убьешь во все себе, что дышало молодостью, красотой и изящество, все то, что делало тебя тобой... Или ты только хочешь казаться такой? Или я только хочу казаться таким... собой...
Я выпустил из рук мундштук, и он плюхнулся на пол, закатился куда-то, огонек потух во время полета. Я обернулся, провел пальцами по лицу и мне тогда вдруг стало очень страшно и очень больно.
- Единственная вещь, в мире заставляющая нас быть по-настоящему честными с собой! – почти выкрикнул я, убрал руку и подошел к ней, кажется, она еще дышала. Но остекленелый взгляд был каким-то совсем пустым, наверное, ей осталось совсем немного.
- Смерть... – слова повисли в воздухе вместе с опиумным дымом.
- Смерть, слышишь? Только смерть... - закончил я, и стало тихо. Ее сердце не билось, мое, кажется тоже. Ее волосы разметались по старому дереву там, где еще недавно стояли Читать далее...

Самолет Дублин – Лондон еще некоторое время бесполезно покружил над аэропортом, а потом проехал еще пару кругов по посадочному полотну, прежде чем наконец-то остановиться.
Мне уже порядком успело надоесть наблюдать золотисто-алое небо, окрашенное последними лучами солнца в узком окошке салона. Город погружался во мрак и аэропорт тоже – только огоньки и море искусственного света вырывали реальность из вязких объятий темноты.
Утомительно долгие коридоры, равнодушно-лучезарные улыбки персонала, какая-то приветливая и фальшивая до отвращения сцена, и меня тоже заставляют принимать участие в ней.
Я выхожу из аэропорта, сжимая в руке лакированную ручку своего единственного и достаточно легкого чемодана, осматриваюсь по сторонам. Все люди куда-то спешат, о чем-то разговаривают, радуются встрече... И не думают о том, что однажды, а может быть совсем скоро их не станет.
Я холодно улыбнулась, повторив про себя всего лишь одно слово – скоро.
Ветер ударяет мне в лицо и развивает волосы, я отбрасываю их и спускаюсь в метро, практически безлюдное в такой час. Места занимают только люди с аэропорта, с ними только их огромные чемоданы, рядом с которыми мне даже стыдно со своим совсем маленьким.
Линии, станции, какой-то лабиринт, я почти проваливаюсь в сон... Я чуть не проспала свою – а с каких это пор она стала моей? – станцию. Выхожу, торопливо иду по темным улицам. Скажите – опасно? Как смешно... Вы бы еще серийного маньяка предупредили, что гулять по ночам опасно.
Я снова улыбаюсь...
А со мной только дождь и ветер.
Каким-то чудом я умудряюсь найти тот самый дом. В темноте эти узкие старые улочки очень напоминают родной Дублин. Я и не заметила, как совсем промокла, а зонта у меня, конечно же, нет.
- Кто? – спрашивает он, родной и в тоже время совсем чужой человек.
- Я, - бросаю, даже не потрудившись объяснить кто это «я», но он понял.
- А, ты... – протянул он, - ну проходи... И... добро пожаловать в Лондон... сестренка.

- Помочь?.. – переспросил я, и губы невольно растянулись в улыбке, я сидел на корточках совсем рядом, а ты… ты лежишь, так близко-близко. Вся такая беззащитная и невинная. Вся такая… черт тебя подери, искушающая… Школьная юбка немного задралась, обнажая ноги почти полностью… Это что специально!? Да и рубашка под не застегнутой курткой такая мокрая, что ткань кажется почти прозрачной и… Голова идет кругом, я наклоняюсь ближе и меняю ладонь на губы. Этот способ куда лучше, чтобы заставить тебя помолчать… Я целовал ее долго, достаточно долго, чтобы совсем забыть, зачем я здесь и что собирался сделать. Да какая разница? А девочка, моя никчемная Ленор, сама виновата. Ей вообще должно быть стыдно. Разлеглась тут, искушает. До чего безнравственная пошла молодежь!
Я оторвался от ее неповторимых, хоть и вполне обычных губ, чтобы оглядеться по сторонам. Никого. Пустая, дождливая, серая улица. Никто не поможет тебе, моя дорогая жертва, играть со мной и дальше в нашу незабываемую забытую тобой игру, где я всякий раз за злодея и мучителя. Ну что же, продолжим? О Боги, откуда столько крови?.. Кто обидел мою маленькую беззащитную девочку? Неужели злая тетя, единственная родственница моей невзрачной ненаглядной сироты? А кстати, где она? Что-то я не чувствую ее присутствия среди живых, неужели?..
- Бедная девочка… - улыбнулся я, а Ленор, кажется, и вовсе раздумала кричать, только издала не то вздох, не то приглушенный стон, когда я коснулся языком свежих ссадин. Позволишь мне зализать твои раны, а, детка? Это ведь чертовски заводит. К тому же… может, напомнить тебе о прошлом? Напомнить и не останавливаться на этом, а? Ведь нам никто не помешает. Пара прохожих. Да они пройдут мимо. Потому что чужое горе – просто чужое, это не касается их, и они сами так решили, а вовсе не я. Ты можешь и дальше извиваться подо мной, не решаясь ударить, кусать свои губы, что действует на меня, к слову, как масло в огонь, можешь даже кричать, плакать и умолять о помощи, а люди пройдут мимо, даже не заметив. Максимум – поежатся, глядя на нас, моя дорогая. Не больше. Но никогда не помогут. Это природа людей. Может быть, именно поэтому мне так легко пускать их в расход. Хотя нет, мне просто наплевать.
Я слизывал с ее нежной, безупречно гладкой кожи кровь, разбавленную каплями дождя. А это ведь так забавно. Вкус крови. Прямо как в детских сказках, ей-Богу. Если бы не это твое, Ленор, тело так близко подо мной, я бы расхохотался. Только… мне хочется чего-то другого, знаешь ли, не смеха… Посмеяться я могу и после. Может, вместе потом посмеемся… над твоей беззащитностью. Это было бы мило, не правда ли? Я целовал ее губы, шею, опускался немного ниже, сдерживая себя от чего-то большего, чем просто поцелуи, не позволял себе даже расстегнуть оставшиеся пуговицы. Да практически вообще ничего не позволял. Вы только посмотрите! Да я сама невинность.
- Как громко… - я замер, слушая стук ее сердца. Да оно того гляди сломает ребра, порвет волокна мышц и кожу и выберется на свободу, размахивая ярко-красным кровоточащим флагом. Как ты взволнована, дорогая. Будто в первый раз. Впрочем… в первый раз же, не так ли? Как это чертовски забавно, моя милая Ленор, как это смешно и… нелепо. Сгорать от желания обладать твоим никчемным телом! Всякий раз! Ну почему ты?! Почему так?! Да любая из моих женщин, черт побери, была красивее, соблазнительнее и, уж тем более, искуснее этой девчонки… Но никого из них я не хотел так, как хочу Ленор. Всякий раз… - Как же… Как же мне не хватало… - нет, лучше не говорить лишнего, куда лучше… еще раз впиться губами в эти ее влажные губы, еще раз вовлечь ее в водоворот головокружительных ощущений, прикасаться прохладными пальцами к коже, заставляя ее вздрагивать, прокладывать языком дорожки от губ по шее к ключицам, то замирая, то настойчиво требуя реакций, и не разбирать, дрожь это, отвращение или же… прикрытое всем этим ею от самой себя наслаждение… Ну нет, нет, Иоганн, не здесь же, не сейчас же… Не для того же я приехал в этот серый безликий город. Не для того же… А зачем тогда?.. Тише, тише, тише. Надо бы остановиться, иначе это закончится тем, что… снова. А потом снова, снова, снова… Вспоминать бурную молодость. И не только молодость, пожалуй. Сколько же прошло лет?.. Сколько лет с того дня, как… Нет, ну зачем эта ностальгия! Глупости, сущие глупости.
- Отпустите меня… - тихий такой голосок, не умоляющий, не грустный даже, так, равнодушный. Ну ты бы хоть вцепилась ноготками мне в спину что ли. Или там, к примеру, расцарапала лицо. Впрочем… к чему, к чему… тогда бы я точно не смог остановиться. А сейчас могу? Да… но слишком хочется продолжать. Вечная дилемма. Искушение, бороться с которым сложнее с каждой минутой, и поэтому нужно останавливаться сразу, но эта самая каждая минута открывает тебе все новые грани наслаждения, и уже не можешь выбраться, не доведя начатое до конца. Неужели Вам это не знакомо? Да ладно! Я ни за что не поверю. А она… сейчас, в это мгновение, вся такая беззащитная… Это как бывалому вору показать лавку Читать далее...