Всем кто не читал,настоятельно рекомендую..Не пожалеете ни одной минуты,проведенной за чтением этой книги.
*********************************************************
– Маша, будьте любезны, зайдите
Она вошла и села Было в ней что-то худосочное, нерешительное, жалкое.Бледная немочь, подумала я брезгливо, бледная немочь, а не секретарь департамента. Найму огонь-девку, чтоб щебетала, хватала намеки на лету, делала три дела зараз и вертела задом на все стороны.
– Если не ошибаюсь, вы, как секретарь, должны ввести меня в курс дел, – сказала я.
Она мгновенно как-то изжелта побледнела, тихо и тупо переспросила:
– Чего эт еще?..
И стала медленно валиться набок, сосредоточенно глядя перед собой. Я вскрикнула,
вскочила, обежала стол и успела подхватить ее голову прежде, чем та стукнулась
об пол.
Дверь распахнулась, влетели Женя и высокий, размашистый, сразу заполнивший весь
кабинет, парень, – наверное, Костян Деловито приговаривая: “спокойненько-спокойненько-спокойненько…”
он подхватил Машу под мышки, Женя подняла ее ноги, и мы застряли так в дверях
– Какого чер-р-рта нет дивана?! – прорычала я
– Ничего-ничего-ничего… – скороговоркой сказал Костян, – вот, давайте, мы так ее,
вот так посадим, а я ей в физиономию плюну… Она сейчас придет в себя, не
беспокойтесь… – набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно
прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла…
– Понимаете… – шепотом сказала Женя, – это вечный недосып…
– Почему – недосып?
– Маша с мамой живет, та очень больна, онкология… химия, то, се… Еще она в
университете на вечернем… И последнюю неделю страшно боялась.
– Чего боялась?
– Вас… – сказала Женя, потупившись… – Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец
семьи.
– Что за глупости! – рявкнула я. – Что за бредовые фантазии?
Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала… На этом кончилось мое им “выканье”.
Надо было как-то управляться с этими детьми
Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:
– Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы
купили диван
В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу,
сняла трубку сама
– …и только попробуй бросить телефон!!! – заорали мне в ухо. – Я те брошу!!
– Что… что за странный тон, простите?
– Я те сейчас покажу “тон”! Издеваешься, сволочь?!
– …позвольте… на каком основании вы…
– Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом следил весь департамент,
сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась уволить на хрен
– Это Кручинер, – наконец проговорил Костян сочувственно, – вероятно, у него
опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все равно не отстанет,
есть только один верный способ Поднял трубку и кротко спросил: – Ефим Наумыч? Да-да…
Это наш новый начальник… Хорошо. Обязательно. Вы правы Непременно. Я уже уволил
ее, на хрен Вот, пока вы звонили.
– Что это?! – спросила я, когда обрела дар речи. – Что он тебе говорил?!
– Как обычно… Сказал, что Синдикат – сборище жидовских негодяев, что он сотрет
нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что из-за нас у него протекает
кондиционер…
– …но?!!
– Ну, это же Кручинер…
*******************************************************
Существование нашей организации, балансирующей на узеньком мостку между израильской
и российской законностью, предполагало известное умение эквилибрировать Символом,
или знаком, или гербом нашим справедливо было бы водрузить две маски античной
сцены: одну скорбную, с опущенными углами рта и горестно поднятыми бровями,
другую – маску веселого безумства, со щелью рта, растянутой до ушей
У еврейской общины России было три Главных раввина В нашей организации было два
Главных бухгалтера
Один, израильтянин Джеки Чаплин, – добродушный и покладистый парень, со ртом,
всегда растянутым до ушей. Другой же… вернее, другая…
Роза Марселовна Мцех, – давным-давно, на заре деятельности Синдиката
переименованная каким-то веселым синдиком в Угрозу Расстреловну Всех, – Главный
бухгалтер нашей российской бухгалтерии – была мужчиной, причем – мужчиной-воином:
по сути, по ухваткам, по голосу, по манере выражаться Даже ее походка была не
просто мужской, а чеканно-молодцеватой, какую приобретают курсанты военной школы
на третий год маршировки по плацу в любую погоду
В любую погоду Угроза Расстреловна, живущая где-то в Протвино, первой входила
через бронированную проходную Синдиката, первой открывала дверь кабинета,
усаживалась за компьютер и, закурив сигарету, решала – кому НЕ ДАТЬ денег
Собственно, была б ее воля, она бы не дала их никому Честная, порядочная, даже
благородная мужчина, она ненавидела Главного подрядчика Синдиката, Клещатика, и
не без основания считала, что огромная часть денег организации оседает в его
закромах. Поэтому до последней минуты на всякий случай тормозила выплаты по всем
проектам.
– Хозяина настоящего на вас нету, – говорила она, – вот в той организации, где я
до вас служила, – там знали, как прижучить!
Ее боялись все. Даже Клава в ее присутствии забывал отпускать свои шуточки Даже
Шая – единственную ее! – не заставлял валиться под стол на грязный пол кабинета,
а только следил, чтобы она присела на корточки, как приседают по нужде за придорожным
кустом… Мы с Яшей просто тряслись при громовых звуках ее командорской поступи.
Изя принимался вертеться угрем, бормотать неразборчиво, набирать какие-то адреса
на мобильнике, скукоживался и замирал… Да и Миша, обычно такой бойкий Панчер,
предпочитал ускользнуть, испариться…
А уж как боялся ее Петюня Гурвиц, хотя, по субординации, Угроза Расстреловна
находилась в его подчинении
Проходя мимо его кабинета – где решались многие финансовые вопросы, – часто
можно было слышать из-за закрытой двери ее тягучий ор:
– А я вас спрашиваю – почему у вас не встает сальдо?! И голос Петюни,
оправдывающийся и робкий:
– Потому что, я вам сейчас все объясню…
– Нет, я вас опять спрашиваю: почему у вас не встает сальдо ни на начало, ни на
кончало!!
Невероятно, но даже баба Нюта в ее кабинете понижала на терцию голос, не
выделывала ногами антраша и не скребла ногтями стол. Словом, все мы трепетали,
поскольку именно Угроза Расстреловна была той силой, что вечно хотела блага и
вечно совершала зло… Яша продолжал настаивать, что российских аудиторов навела
на Синдикат она, вот как глазливая баба наводит порчу на крепенького
толстощекого младенца. Эти аудиторы, с утра рассевшись в “инструктажной” над
своими бумагами, подтачивали румяный организм Синдиката, как глист…
Так вот, когда у каждого из синдиков, стоящего перед осуществлением важного
действа, таяла надежда вытянуть к заветной дате рубли из кошелька Угрозы
Расстреловны, он подкарауливал Джеки, которого, правда, не так легко было
застать в его кабинете, и говорил умоляющим голосом: – Джеки! Эта сука, ты ж ее
знаешь… Она опять уперлась… а я горю синим огнем, Джеки, милый… Мне сегодня до
зарезу оплатить проезд участникам конференции, они вечером уезжают… Спасай!
Вообще-то, согласно строжайшим инструкциям Центра, валюту гражданам России
выдавать было нельзя никак Все россияне, вступавшие в деловые сношения с нашей
строгой организацией, должны были становиться в затылочек, оформлять договор по
всей форме российского закона, и деньги получать в рублях, на свой банковский
счет в Химках… в Братеево, в Бирюлево-Южном или где-нибудь на Коровинском шоссе…
Скучная материя, господа! Тем более что на пути к копеечному гонорару стояла
Угроза Расстреловна в форме часового, с ружьем…
Стоит ли говорить, что все мы частенько на цыпочках обходили этого неусыпного часового
слева: уступчивый Джеки, с его золотым сердцем и легким нравом, писал на бланке
израильской бухгалтерии вымаливаемую сумму, ставил закорючку и, с заветной
бумажкой в зубах, мы мчались в кабинет к апостолу Петру Гурвицу, чтобы,
позвякивая ключами, тот открыл врата бронированного рая и выдал каждому по
грехам его…
Вся эта двойная жизнь была довольно хлопотной, но в то же время и давала нам
известную свободу маневрирования. Я, например, всегда могла послать ходоков,
явившихся с идеями, проектами или рукописями, длинной обходной дорогой, через
бурелом, прямиком к часовому на штык… Ну что ж, друзья мои, говорила я, пишите
заявку, мы передадим ее Розе Марселовне, и если она решит, что на это есть
деньги в бюджете департамента, заключим договор, и со следующего месяца… Так я
поступала с Эсфирь Диамант или Кларой Тихонькой… или какими-нибудь авторами
трилогий на тему “Высокая еврейская судьбина”
И совсем другое дело, когда звонит вам Норочка Брук, с просьбой оплатить проезд
по железной дороге прибывшим из Киева на научный Пленум профессорам Лифшицу и
Штерну Тогда я заходила к Джеки и, потрепавшись о том о сем, выходила с заветной
бумажкой, после чего наш вечно пьяный патриарх, вздыхая, качая головой и
приговаривая, что это в последний раз, рассказывая какой-нибудь скабрезный
анекдот, гремя ключами, отворял врата рая и отсчитывал просимые сто тридцать
восемь долларов… Изумленные же и растроганные профессора Лифшиц и Штерн, со
своими стабильными зарплатами в гривнах, писали расписки в получении твердой
валюты радостными твердыми почерками .
*******************************************************
Главный раввин России Залман Козлоброд говорил притчами Выступал он всегда на
русском языке, который знал плохо. Но говорил громко, активно артикулируя Притчи
его выглядели приблизительно так: – “Виходит Гилель из дюш… А кто-то скучает на
двер… Это пришли шейлот…[1]
– “Почему китайцы такой длинный глаз”? Гилель сказать: – “Потому что ветер
кидает песок” Опять Гилель пойти в дюш, и снова кто-то скучает на двер…”
Понятно, что эти притчи выглядели слишком глубокомысленными, но паства ему
внимала, тем более что на этом подворье паству подкармливали…
Главный раввин России Манфред Колотушкин говорил грамотно и доходчиво, но
умирающим голосом… С первого же слова видно было, что ему осточертело все: евреи,
их праздники, их синагоги, все их сто восемьдесят семь организаций Однако за
предыдущие десятилетия, когда он был один, совсем один в своем роде перед Богом
и Советской властью (что в то время было одним и тем же), он привязался к своей
должности, и ныне, с могучим всплеском демократии, а следовательно, с
возникновением неизбежных дрязг, шантажа и криминала в святых религиозных
пределах, – всего боялся и плакал по каждому поводу…
Главный раввин России Мотя Гармидер плевал на все их разборки густой слюной,
потому что финансировалась его организация Шадящего иудаизма прямиком из Америки,
а еще потому, что к Моте охотно шла молодежь, ведь щадисты не выстраивают таких
преград на пути в еврейство, как остальные. Наоборот: они распахивают объятия
всем, кто приветливо смотрит в нашу сторону. К Моте непрерывным потоком шли и
шли русские жены, желающие пройти гиюр,[2]
дедушкины внуки, которым зачем-то понадобилось, чтобы их считали евреями, а
также просто интеллигентная молодежь, знающая, что на дискотеках и тусовках у
Моти собирается приличная публика, без криминала и наркоты.
Сто восемьдесят семь организаций давно поделили между собой Главных раввинов
России, каждая – по своему вкусу Однако все они изначально стояли перед вопросом:
как величать этих персон на тех редчайших глобальных сборищах – таких, например,
как учреждение очередного Еврейского конгресса, – куда приглашены все три
Главных раввина России?
Это был момент истины, поистине захватывающий вестерн, триллер, леденящий кровь…
Ну, вообразите: вот председательствующий берет микрофон, протягивает руку в зал
и объявляет: “А сейчас слово предоставляется…” – что прикажете делать, как
обращаться, как назвать, чтобы не прищемить и без того распухшие амбиции? Но
тысячелетиями блуждающий в лабиринтах Талмуда легендарный еврейский ум нашел
выход и из этой безвыходной ситуации.
Была изобретена верткая формула: “по версии” (Причем моя Рома Жмудяк хвасталась,
что изобрел ее сам Гройс – умница, волшебник, архитектор воздушных замков.) Так,
значит “по версии”:
Главный раввин России по версии Кремля
Главный раввин России по версии тети Мани.
Вообще, согласитесь, что это – гениальная, и – несмотря на изначальную
усеченность – универсальная для всеобъемлющего согласия формула. По версии
евреев, шесть миллионов народа были уничтожены немцами, да и всеми желающими в
годы Второй мировой войны. По версии всех желающих, да и многих немцев тоже, –
евреи уничтожили сами себя, спровоцировали, способствовали, выслуживались,
подбрасывали в топку… По версии Клары Тихонькой: оглушительный и вековечный
набат должен бить и колотить по головам – на всякий случай – всех вокруг, чтобы
никто не забыт и ничто не должно повториться. По версии ведущего антисемита
Цесаревича и его многочисленных последователей: а хоть бы и повторилось… и
хорошо бы, чтоб жиды заткнулись со своим вековечным ором, отвалили из России,
оставили всех в покое
Что там говорить – удачная, точная, хотя и нравственно уклончивая формула. Но
при чем тут такая зыбкая во все времена категория как нравственность в борьбе за
власть какую-никакую? За туфлю, к которой можно припасть? За кровлю, развесистую
кровлю, под которой не страшна непогода в такой климатически неустойчивой стране
как Россия?
Так вот, в течение календарного года в жизни всех ста восьмидесяти семи
организаций, бегущих по разным направлениям, были общие дорожные столбы, были
вехи и межи, проскочить которые не представлялось возможным, были даты, которые
отмечали все, все, все! Еврейский Новый год Героическая Ханука Двуликий
карнавальный Пурим
Вековечный Песах. День Независимости Еврейского Государства
Ну и, конечно, День Памяти Шести Миллионов.
Последние циники опускали глаза и умолкали, когда Клара Тихонькая возвышала с
трибуны свой каленый колокольный глас, ибо и в семьях последних циников было
своих пяток-другой убиенных. И хотя каждая организация считала себя полномочной
отмечать этот день там, где сочтет нужным ее конкретное начальство, Клара –
ежегодно – начинала бить в колокол за много месяцев до сокровенной даты, собирая
синклит спонсоров, добиваясь могучего финансирования и организовывая
торжественный Вечер Памяти, который вела самолично.
Поэтому, когда она позвонила мне еще в феврале, приглашая явиться на
предварительное обсуждение грядущей даты, я не удивилась, а смиренно повлеклась
в новый роскошный офис УЕБ а, где, собственно, и собирались представители спонсорских
организаций; от Синдиката – я
– …Эх, Ильи-и-инишна, – говорил Слава, привычно тараня дневную автомобильную
пробку, нарушая все мыслимые правила дорожного движения, вклиниваясь, объезжая,
въезжая на тротуары и разворачиваясь там, где разворачиваться смертельно опасно…
– Для того чтобы в этой стране понять ход событий, надо знать много тонкостей…
Многое надо знать изнутри. Я вот в бытность мою грузчиком…
– Грузчиком?! Я не знала, что…
– Так меня ж когда из узилища выпустили, я устроился за весьма мелкие деньги
хлорировать воду в бассейне, и заодно подрабатывал грузчиком в “Гастрономе” Так
там – как? Положим, начальство говорит уборщице – Маня, там у нас колбаска немного
того… дрогнула, ты почисть ее маленько так… сверху. Смахни, мол, пыль… Ну и эта
Маня точно той же тряпкой, какой она моет полы, засаленной этой, несвежей, между
нами говоря, тряпицей, садится, эдак, на табурет и, расставив толстые колени,
энергично полирует батон колбасы, как солдат свое ружье
Или, положим, говорит мне директор магазина: Славик, иди в холодильник, принеси
окорочка там, или грудинки кусок Ну, я иду А в холодильнике – как? Все впонаброс,
как загружают все подряд, запихивают, так это и валяется… И лезу я внутрь, в
этих своих ботинках-говнодавах, в которых всяко приходится, прямо по окоченевшим
колбасам-грудинкам, отбрасывая мерзлости на ходу, продираясь сквозь ледниковые
многолетние наросты…
…А вот, друг у меня работал на заводе, где супы готовые фасуют. И после года
непорочной службы никогда ни один готовый супчик в рот не брал Там, что с
конвейера на пол сыплется, – а по бокам дюжие мужики стоят, с совковыми лопатами,
– р-раз с пола кучку, и – на конвейер… Со всем, что на том полу есть – с
крысиным пометом, с дохлыми мышами… Ну и кому это помешало? Белки же всё…
Или вот сосед мой работал на молочном комбинате – уронил в жбан, в котором кефир
производится, сапог с прелой портянкой Ну и что? Сапог выловили, вымыли,
портянку выжали, кефир разлили по бутылкам – здоровее будет!. А вы, Ильинишна,
на долгонько тут засядете? Я, в смысле, отлучиться часика на два…
– Конечно, Слава… езжайте, пообедайте… Супчик готовый или, там, бутылочку кефира…
– Э-эх, Ильинишна! – Слава лукаво улыбнулся, – Кабы знали вы, как далек от обеда
мой промысел… Но к четырем я – туточки, как штык!
…Одновременно с нашим “жигулем” к крыльцу УЕБ а подкатил “вольво” с посольским
номером Из него, складываясь втрое, вылез Козлов-Рамирес, атташе по связям с
социумом
От связей социума с этим молодым человеком никогда и ничего не могло родиться
толкового, все по той же причине: отсутствие луидоров у хвастливого Портоса Так
что связи эти носили у Козлова-Рамиреса платонический характер. Первое время он
пытался привлечь мои деньги (мой дорогой симпатичный бюджет) в свои проекты. Но,
будучи наполовину Козловым, выслуживаясь перед Послом, непосредственным своим
начальством, он и вел себя соответствующим образом: выступая на открытиях-презентациях
этих проектов, тянул одеяло на тощие ноги и впалую грудь Посольства, не упоминая
Синдикат в числе спонсоров. Так что, очень скоро, продолжая улыбаться в ответ на
зазывные латиноамериканские улыбки Рамиреса, я навсегда защелкнула перед носом
Козлова кошелек своего департамента.
Прямо на лестнице он попытался закинуть крючок на предмет совместных действий
Мол, мы бы могли объединить усилия… О нет, возразила я, улыбаясь и прекрасно
зная, что их усилия сводятся к вступительной речи Посла, после которой надо
завершать вечер, – о нет, в последнее время Синдикат взял курс на
самостоятельные проекты.
Словом, в тот день в новый конференц-зал УЕБ а съехались спонсоры. Клара
Тихонькая с Саввой Белужным уже сидели за великолепным вишневым столом, похожим
на небольшой ледовый каток, – словно сели здесь со вчерашнего вечера и не
поднимутся, пока все спонсоры не выложат три корочки хлеба на Вечер Памяти Шести
Миллионов под управлением Клары Тихонькой
От Еврейского Совета явились двое – заместитель финансового директора, некто
Виктор, с молчаливой и плоской стенографисткой, которая записывать начала с того
момента, когда, тряхнув высоким седым коком надо лбом, Клара Тихонькая сказала:
– У меня вчера была “Катастрофа”. Вы не представляете, Виктор, как я устала!
– На “Катастрофу” денег у меня нет, – парировал тот.
Я хотела сказать, что на Катастрофу кое у кого уже нашлись деньги в середине
прошлого века, и немалые, но промолчала
Вбежал оживленный Мотя Гармидер, похожий на студента-первокурсника, стал бурно
отряхивать волосы от дождя, что-то напевая Прибрел унылый лысый бухгалтер
Объединения Религиозных Евреев России – сокращенно ОРЕР, – возглавляемого
Манфредом Григорьевичем Колотушкиным Бухгалтера звали Миша, его все знали – по
совместительству он сидел на кассе в лавке кошерных продуктов при синагоге. Миша
сам выдавал пачки с мацой, пакеты с мацовой мукой, плохо ощипанных кошерных
куриц От его припорошенной мукой рубашки всегда пахло колбасой.
Наконец, в конференц-зал вступил директор УЕБ а Биньямин Оболенски – прямой,
сухой, неулыбчивый и подозрительный американец с фамилией русского аристократа
Он всегда выглядел так, словно оказался в России случайно, по аварийной посадке
самолета, никогда не бывал прежде и часа через полтора покинет ее, с Божьей
помощью, навсегда Говорил только по-английски, перед вступлением в должность
забыл или не успел ознакомиться с историей России, но отлично распределял деньги
возглавляемого им фонда и был неплохим психологом: вперясь взглядом маленьких
тяжелых глазок кобры, изучал лицо просителя ровно полсекунды, после чего ставил
на бумаге визу – “выделить столько-то”, или – “отказать” Никто никогда не мог
понять движений этой загадочной американской души. При нем всегда телепался
мальчик-функционерчик, отлично знающий английский язык Митя.
Все уселись. Младший персонал УЕБ а припоздал с раздачей кофе и печений, поэтому
сверкающий вишневый стол действительно был похож на ледовый каток и расстилался
перед нами пригласительно и прохладно. Каждый выступающий поднимался и с первым
же словом как бы вылетал на его опасную поверхность, скользя и выделывая пируэты.
Каждая речь была похожа на показательное выступление.
Первой, разумеется, откатала программу Клара: н у, эта дата… пепел стучит в наши
сердца… в этом году исполнится… великая память… не должно повториться… в
назидание молодежи… Катастрофа всем им необходима, как вечное напоминание… И она,
как президент общественного фонда “Узник”, готова взять на себя эту тяжелую
миссию…
Затем поднялась я и сделала осторожный полукруг по ледовой арене, сухо объявив,
что Синдикат готов выделить на этот вечер 5 тысяч долларов из бюджета
департамента Фенечек-Тусовок
Стенографистка Совета записала.
Тогда опять выехала Клара и, выделывая руками и ногами кренделя, торжественно
взвыла (она сама обеспечивала музыкальное сопровождение своим номерам), – что
наша общая боль… наша память… пепел не гаснет… пепел стучит… еще живы те, кто…
жалеть на Катастрофу, значит – жалеть на воспитание наших детей… В конце концов,
июнь 41 года…
– А что произошло в июне 41 года? – спросил Оболенски торопливо переводившего
Митю своим скрипучим голосом
Над ледовой ареной повисла пауза Митя наклонился и сообщил шефу, что в июне 41
года нацистская Германия начала войну против России…
– О, риали? – отозвался тот, – но какое это имеет отношение к евреям?
– Самое прямое, – не выдержал зам. по финансам Еврейского Совета.
– О’кей, – проскрипел Оболенски. – Синдикат – пять? И мы – пять
Опять выехала с показательной программой Клара Тихонькая. Как это так – наши
спонсоры, наши международные фонды оглядываются друг на друга в самом святом,
самом… – Она подбавила надрыва в голосе, раскинула руки, приготовилась к
коронному двойному тулупу.
Оболенски поморщился. Он не любил Клару. Сказать по правде, мало кто ее любил
– О’кей. Файф.
Наконец девочки разнесли кофе и печенья
Я ждала гвоздя программы: распределения по Вечеру Главных раввинов России Тем
более что спустя минут двадцать после начала обсуждения появился Берл Сужицкий,
заместитель и правая рука Залмана Козлоброда – умный, отлично образованный
молодой человек, прекрасный оратор и фигурист высшего пилотажа. Все знали, что
он очень многое решает в РЕЗ е – “Ревнителях Еврейского Закона” – так
расшифровывалась гигантская и богатейшая организация Козлоброда
Мы с Берлом были земляками и даже, как недавно выяснили на одном из банкетов,
жили в Ташкенте на соседних улицах Каждый раз, когда мы встречались, я
вспоминала одну картинку из детства – босоногого пацана, весело гнавшего обруч
по переулку За ним мчались двое дружков с возмущенными воплями, – очевидно, он
превысил лимит времени гона, а может, это был общественный обруч, или даже
принадлежал одному из преследователей, а пацан угонял его, как угоняют в плен,
как Салманасар угнал все десять колен израилевых… Беззаботно смеясь, он все гнал
и гнал обруч по переулку, ловко подправляя его, чтоб не свалился в арык, и
одновременно умудряясь ударами босой пятки точно лягнуть преследователей, то
одного, то другого…
Конечно же, то был не Берл, но почему, почему при виде его я вспоминала переулок,
весь в заплатах ослепительного солнца сквозь листья чинар, и босоногого пацана-хулигана,
ударами пяток отгонявшего своих преследователей? И за этот, всегда неожиданный,
клочок солнца была ему смутно благодарна…
– Уважаемые господа… На такое святое дело, – деликатно улыбаясь, проговорил Берл,
– мы дадим столько, сколько понадобится Безоговорочно! Но с одной оговоркой:
вступительное слово должно быть отдано Главному Раввину России Он прочтет кадиш
по жертвам Катастрофы
Не было нужды уточнять – какого Главного Раввина России он имеет в виду
– Торжественное открытие Вечера должно начаться с приветственного слова Посла, –
вставил Козлов-Рамирес
– Если дать ему слово, – угрюмо заметил Виктор, зам по финансам в Совете, –
никто уже ничего больше не скажет…
Его стенографистка строчила, не поднимая головы Она была плоской и аккуратной,
как дощечка. Я подумала, что при отсутствии бумаги, она могла бы писать на себе,
как до изобретения бумаги писали на глиняных дощечках в глубокой древности.
Все понурились Пасьянс распадался с самого начала Вступительное слово Залмана
Козлоброда автоматически означало отпадение от всей затеи самых денежных –
Синдиката и УЕБ а. Те не признавали Козлоброда, считали его варягом, самозванцем,
ставленником российских властей…
Встрепенулся Миша, бухгалтер ОРЕР а, вотчины обиженного Колотушкина, – и с
горечью вопросил:
– А почему, собственно, мы должны одалживаться у РЕЗ а? Мы и сами можем дать…
500 долларов Если Синдикат (горький взгляд в мою сторону), и УЕБ (подобострастный
в сторону Оболенски) повысят ставки, мы обойдемся без этих шантажи…
Поднялся шум. Громче всех вопила Клара Если сейчас же ей не дадут слова, если
будут по-прежнему возмутительно игнорировать…
– О’кей, ты можешь покинуть наше собрание, – сказал Оболенски через Митю.
Клара достала пудреницу и стала пудрить нос, как ни в чем не бывало…
Зам. по финансам Совета Виктор сказал:
– Прежде всего я уполномочен заявить от лица моего руководства, что мы и так
тратим огромные суммы на поддержку молодежных проектов
– Вы?! Вы?!! – завопила Клара. – А кто отказал фонду “Узник” в проведении двадцати
молодежных семинаров по Катастрофе?!!
Я очень надеялась, что она запустит в зама пудреницей. Или разобьет что-нибудь
на столе Я почему-то всегда тянусь к таким вот скандальным поворотам сюжета и
подсознательно жажду их Но, видно, время еще не пришло
– Я не могу говорить в таких условиях, – сказал Виктор. – Сделайте что-нибудь с
этой дамой
Стенографистка строчила с бесстрастным лицом.
– Кларочка, Кларочка… – примирительно проговорил Миша, кассир и бухгалтер в кошерной
лавке ОРЕР а.
– Все знают, что и так главной фигурой на вечере будете вы, – добавил Козлов-Рамирес…
– После вступительного слова Посла…
– Господа… – продолжал зам. по финансам Еврейского Совета. – Однако с Главными
Раввинами нужно что-то решать… Не заменить ли их всех на одного Гройса?.
– Гройса, кажется, в эти даты не будет в России, – вспомнил Миша, кассир и
бухгалтер. И, понизив голос, добавил сидящему рядом Оболенски: – Он ведет
челночные переговоры об организации нового Дальневосточного Еврейского Конгресса…
Тут встрепенулся Мотя Гармидер
– Мне, конечно, плевать, – начал он. – Я бы и сам мог, как Главный раввин России,
прочесть кадиш по усопшим У меня есть классная девчонка, которая пропела бы это
под гитару, как соловей… Но чтобы уж соблюсти политесы, я предлагаю вот что: пусть
Манфред Григорьич скажет два-три слова вначале, а Залман, хрен с ним, пусть
проблеет кадиш со сцены, у него это неплохо получается. И все будут довольны
Потом Кларочка повыдрючивается на сцене со своими узниками гетто. “Псалмопевцы”,
само собой, прогундосят пару гимнов… А я на закуску могу спеть что-нибудь из
кантри, печальное, согласно купленным билетам…
Все оживились, приободрились… Мотя Гармидер, дай ему Бог здоровьичка, был
человеком здравомыслящим и – редчайший случай! – не искал врагов, а наоборот,
стремился со всеми поддерживать приличные отношения.
– Нет-нет, кантри, – это не тот случай, – вступил Козлов-Рамирес. – Я здесь,
собственно, с предложением Посла Посольство, как главное израильское
представительство, тоже должно внести лепту в это важнейшее для еврейской общины
Москвы мероприятие…
У всех присутствующих застыли лица Даже намек на то, что Посольство может выдать
хотя бы копейку на что бы то ни было, высекал в душах бывалых евреев искру
божественного чуда, как если б воскресший Моисей получил на Поклонной Горе от
Господа новые целенькие скрижали…
– Ну, вот видите! – ликующим голосом возопил Миша, посланник вечнообиженного
Колотушкина. – Все славно выходит: Посольство вкладывает недостающую сумму, и мы…
– Нет-нет! – прервал его Рамирес, на глазах перевоплощаясь в Козлова, черты лица
которого немедленно приобрели чеканную надменность дипломатической персоны. –
Посольство, как известно, участвует в любом празднике на более серьезном, чем
материальный, уровне. Мы придаем вес.
– О, Го-о-осподи!!! – бестактно проорала Клара, закатывая глаза к потолку. –
Держите меня! Они вес придают! – и припала спиной к сидящему рядом Савве,
закинув руки за голову и задрав ногу в очень дорогой туфле итальянской фирмы.
– Да! – холодно отозвался Козлов. – Для того чтобы Вечер приобрел статус подлинного
события в культурно-политической жизни столицы, вам просто необходимо
присутствие Посла, иначе на черта вы сдались российским журналистам, Клара? Но я
хочу предложить еще кое-что, менее официальное: мы готовы привезти замечательную
израильскую певицу Моран Коэн, которая для этого события разучит “Песни борцов
гетто”
Тут уже не выдержала я
– Одну минутку, Фелиппе… Насколько мне известно, Моран Коэн – исполнительница
мелоса евреев стран арабского Востока…
– Ну и что?! – он вскинул голову, рассматривая меня, словно впервые видел
– Вы уверены, что “Песни борцов гетто” – это ее репертуар?
– Да она выучит, выучит! Она лауреат конкурса в Барселоне!
– Ладно, хрен с ней, пусть поет, не жалко! Мотя Гармидер сидел между мной и
Кларой
Его доброжелательность прорывалась не только в дружественности тона. Стараясь
всех примирить со всеми, он оглаживал, приобнимал за плечи, целовал ручки
сидящих вокруг дам. Были бы у нас все такие Главные Раввины России, мы бы горя
не знали…
– Нет уж посто-о-ойте!!! Посто-о-ойте!!!
Клара вскочила, бурно дыша, сжимая в руках вишневую сумочку в тон туфлям и столу.
Вот интересно, подумалось мне, это цветовое совпадение или намеренно подбиралось…
Очевидно, она почувствовала удобный для истерики момент. Уже несколько раз я
присутствовала при истериках Клары, грянувших в нужном месте и в нужную минуту,
словно она каким-то сверхчутьем ловила ТО мгновение, словно кто-то стрелял над
ее ухом из стартового пистолета…
– Сижу и слушаю!!! Не могу пости-и-ичь!!! Не укладывается в моей голове-е-е!!!
Значит, выступают все, кто угодно: раввины, певички, послы и ослы… а мы, стражи
Памяти Народной!!! Мы, беззаветные служители вечного набата Катастро!!!..
Достигнув высочайшей трагической ноты, она оборвала вопль, зарыдала, и, швырнув
сумочку на пол, выбежала из конференц-зала. Савва вскочил, подобрал сумочку,
бросился за ней следом
Наступила тишина Все вздохнули с облегчением
Биньямин Оболенски попросил Митю налить еще чаю.
Сидящие вкруг роскошного стола в этом уютном зале в новеньком офисе УЕБ а
сделали вид, что только что произошедшая сцена – просто раскат грома,
пророкотавший за окном. Собственно, так оно и было.
– Господа, – сказал, поднимаясь, Берл Сужицкий. – К сожалению, я должен покинуть
это достойнейшее общество Главный раввин России Залман Козлоброд в три часа
участвует в телемосте между Папой Римским, Главным муфтием России и еще
несколькими официальными лицами. Я обязан присутствовать… (веселый обруч катился
и катился по переулку, мелькали босые пятки, ловко лягая преследователей)…
Подводя итог нашей беседы, могу только повторить: мы рады участвовать в Вечере
Памяти Шести миллионов, мы готовы удвоить сумму Но господин Залман Козлоброд,
как официально признанный властями Главный раввин России, должен открывать наш
Вечер…
– Береле, а к ночи ты освободишься? – спросил Мотя Гармидер, вскакивая и
провожая Берла к дверям, обнимая того за плечи… – Ты помнишь, что задолжал мне
партию в бильярд…
Они скрылись за дверью. Виктор, зам по финансам Совета, вздохнул и проговорил:
– Вот как хотите, а следует покрыть всех раввинов одним Гройсом И все выиграют И
Вечер выйдет просто конфеткой!
Митя перевел его реплику Оболенски
– Нет! – сухо проговорил глава УЕБа, сверля всех сидящих за столом тяжелыми
глазками кобры. – Гройс и так за последнее время приобретает какой-то
непропорционально значимый вес в международном еврейском движении Он – везде
Того и гляди придет открывать Вечер Памяти, а по инерции откроет еще один новый
Конгресс Шести Миллионов Погибших.
Я с интересом взглянула на Оболенски Впервые в нем проявились проблески юмора,
хоть и мрачноватого
– Полагаю, на сцене все же должны появиться и Колотушкин и Козлоброд, надо
только продумать порядок выступлений…
– …при условии, что вести Вечер и объявить минуту молчания должна только я! –
добавила Клара, появившись в дверях с сумочкой под мышкой
– …если ты помолчишь хотя бы минуту, – сострил за ее спиной вернувшийся Мотя…
Стенографистка строчила… Бумаги у нее было достаточно Пепел погибших, как и в
прошлые годы, исправно стучал в сердца
Рутинное собрание глав еврейских организаций Москвы продолжилось
****************************************************
Казино “Голубая мантия” издалека заливало празднично-рождественским светом
окрестные дома и переулки. Густая сеть электрических гирлянд, широко простертых
над подъездом, чуть заметно колыхалась, гнала волны голубых и желтых огней,
выкатывала зазывку “Оторвись по полной!” и на мгновение вновь скатывалась в
рулон Это напоминало школьную самоделку “бумажный язык”, которую мы все
мастерили и выдували на уроках. Нет, все же, что ни говорите, подумал Яша, а
весь этот праздник огней создает в душе что-то такое… веселящее такое, играющее…
И вот с таким веселящим и играющим в душе они прошли мимо двух неприметно
дежурящих у входа охранников. Внутри им приветливо улыбнулись две девушки и молодой
человек, выставленные, надо полагать, Серегой Да и сам он мелькнул наверху
широкой полукруглой лестницы с золочеными перилами, помахал им рукой и крикнул
что-то приглашающее, они не расслышали, – играла музыка, довольно приятная Они
поднялись на второй этаж, в небольшое фойе с игральными автоматами.
– Место приличное, – оглядевшись, отозвался довольный Изя. Яша пока что
помалкивал Хотя, конечно, зеркала, недешевые ковры на полу и приглушенные
светильники на стенах создавали доверительный настрой…
– Глянь-ка, – сказал Изя, кивнув куда-то в приятный полумрак
Яша всмотрелся и увидел за огромным стеклом кого-то копошащегося, двух каких-то
смутных толстячков.
– Да это же пингвины, бля!
– Как – пингвины? – поразился Яша.
Они подошли ближе, вгляделись: да, парочка пингвинов уныло перетаптывалась за
стеклом в маленьком загоне.
– А чего это они такие… пятнистые, старик? – спросил сердобольный Яша, которому
сразу резко не понравилось это мучительство благородных арктических (или
антарктических?) животных. – И как это они тут… существуют… без льдины, там, без
снега…
– А это вид такой, – пояснил Изя, у которого всегда находился простой
человеческий ответ на любой вопрос. – Такие, вот, степные пингвины… Н у, брось
их, на хрен, сынок, пошли, жрать хочется…
Надо отдать Сереге должное: наглядные пособия Синдиката не пропали втуне: из
каждого угла, за каждым поворотом лестницы выглядывали флажки и заставки, на
журнальных столах и тумбочках красивым веером были выложены брошюры “Свет Завета”…
В ресторанном зале разносили подносы официанты с прицепленными пейсами. В каждой
пепельнице торчал флажок Израиля.
– Послушай… – пробормотал Яша, усаживаясь за стол, куда их провел молодой и
какой-то напористо-нежный человек во фраке, – а не слишком ли все это…
опереточно выглядит?
– Ты что, сынок! – удивился Изя, который был настроен сегодня отдохнуть как
следует вдали от начальства. – Варьете! Элитный клуб, бля! Ты что ждал –
конференции, доклада о Восхождении? Или сам хотел лекцию прочесть? Оглянись –
все честно, все по нашей теме… Ну-к, расслабься. Оторвись по полной!..
Началась культурная программа. На сцене ведущий – молодой человек с длинными
пейсами, но в каких-то, подозрительно обтягивающих ноги, лосинах, объявил, что
сегодняшний вечер тематически связан с маленькой страной на Ближнем Востоке, чей
народ веками… н у, и так далее…
– Сынок, – спросил Изя официанта, – а покрепче можно чего попросить?
– А как же, хани! – пейсы болтались на нем, едва не попадая в бокал.
– Тогда, притащи нам для начала виски…
– …и в продолжение нашего ревью, – объявлял жеманный ведущий, – вы получите
возможность послушать ведущих мастеров эстрады, а также полюбоваться красочным
эротическим шоу профессионалов с непроизвольным участием любителей…
– Как это – непроизвольным? – хмурясь, спросил Яша сам себя… Все-таки это было
мероприятием обоих департаментов, и Яша считал себя обязанным держать руку на
идеологическом пульсе
Впрочем, вначале с идеологией все было в порядке Первым номером вышли “Московские
псалмопевцы” и затянули заунывный древний псалом “Из глубины взываю к тебе,
Господи!”. Бородатый бас вытягивал стоны из такой, действительно, глубины, –
может, из мошонки? – что Яша уважительно подумал – не надорвался бы… И тенора
так вторили, так заныло, защемило сердце… Да… Из древней глубины, из самой
древней глубины, взываем мы к тебе, Господи, уж какую тысячу лет… Словом, с
идеологией все было в порядке…
Официант принес виски, они с Изей хряпнули…
Вдруг какой-то седой и патлатый господин во фраке выскочил из-за стола, подошел
к сцене и громко попросил “Псалмопевцев” исполнить что-нибудь “сладостное” для
его милки Яша повел головой в указанном рукою господина направлении. Довольно
странная “милка” гигантского роста, в канареечном парике улыбалась глазами из-за
распушенного веера. Чего не увидишь из глубины Твоей, Господи, удивился Яша,
рассматривая этого гренадера в высоких кружевных перчатках, а когда опять
перевел взгляд на сцену, увидел там дородную Эсфирь Диамант в бордовом концертном
платье с таким рискованным для ее возраста и комплекции декольте, что дух
занялся. Она посылала воздушные поцелуи всем в зале, особенный – господину,
попросившему что-нибудь “сладостное” для милки Оранжевой милке тоже был
адресован поцелуй. Эсфирь Диамант объявила, что в сопровождении “Псалмопевцев”
как раз и исполнит то, что просят из публики…
Скажи мне душевное сло-о-во,
о маме еврейской пропо-о-ой
Она закачалась, вытягивая брови кверху и лаская ладонями душу в области
диафрагмы “Псалмопевцы” подтягивали очень, надо отметить, профессионально. И в
общем, надо признать, – довольно приятная мелодия, если не вслушиваться в текст.
– Ну! – весело изумился Изя, – Фира повсюду! Не было случая, чтоб не влезла в
какую-нибудь тусовку.
– Да ты ж сам дал Сереге ее телефон, – заметил Яша, у которого неизвестно почему
стало портиться настроение. Яше не нравилось это приятное заведение. Что-то его
настораживало, но вот что – он не мог пока решить…
– Нет, не могу больше я этого слушать! – сказал он. – Пусть допоет без меня, –
поднялся и вышел в соседний зал, уставленный игровыми автоматами. Но и сюда
транслировали песню Фиры Ватник, причем к ее голосу присоединился чей-то густой
баритон:
Когда ты ночами пустыми
мой трепетный сон стерегла…
Яша повлекся подальше от мамы, стерегущей трепетный сон, – в главный зал,
уставленный двухъярусными столами для покера и блэк-джека.
Здесь было уже прилично публики. Большинство столпилось вокруг стола с рулеткой.
Странно, подумал Яша, а кто-то мне говорил, что рулетка сейчас непопулярна Если
б он напрягся, то вспомнил бы, что эти достовернейшие сведения услышал от
собственных дочерей. Вообще-то он никогда не играл и осуждал эту,
распространенную во все века человеческой истории, страсть.
Если тебе некуда деньги девать, – так считал Яша, – жертвуй на сирот, сука. При
этом мысль о дочерях всегда вызывала у него спазм в горле Его собственные дети
были сиротами Настоящими сиротками, вот кем они были Не надо больше пить, решил
Яша
Игрануть, что ли, – подумал он, между прочим, и лениво пошел в кассу – покупать
жетоны.
Сначала он поставил на красное и выиграл пятнадцать долларов Потом стал играть
на линиях один к десяти и выиграл три раза подряд. Потом опять поставил на
красное, и проиграл пятьдесят.
Все, надо возвращаться, – подумал он, у меня мероприятие по сам… мин… дефекации…
Подозвал официанта и опрокинул еще грамм пятьдесят бренди И почему-то не ушел, а
опять стал играть на цвета на основном поле – игра шла массовая Вокруг сопели,
теснились… Под локтем у Яши оказалась тарелка с креветками и пальцами он
машинально взял одну, закинул в рот… Девушка-дилер вращала колесо однообразным
механическим движением Яша пытался понять – насколько зависит попадание шарика в
ячейку от скорости вращения колеса, помноженной на скорость движения шарика, он
хотел установить связь между точкой запускания шарика и ячейкой, в которую тот
попадет. Словом, несколько раз подряд он безнадежно проигрывал. В зале стало
очень душно, гудели голоса, дым от сигарет поднимался к потолку Однообразно
вертелась рулетка…
– Папа, – проговорил над его ухом голос Надьки, – по-моему, тебя крутят…
– Почему так думаешь, душа моя?.. – спросил он, не оборачиваясь.
– Ты заглотал наживку, тебя прикормили. Теперь будут крутить до полного
опускания…
Он резко развернулся и уставился в ее веснушчатую физиономию беспризорника
Испытывая непреодолимое желание прибить на месте ненаглядное дитя, он прошипел:
– Что?! Здесь?! Здесь, в этой клоаке?! Паразитки! Паразитки проклятые, нас
вышлют из-за ваших фокусов!.. – но она уже вильнула хвостом, как рыбка в
аквариуме, уже высвистела из другого конца зала Янку и обе, как в синхронном
плавании, проникая сквозь толщу толпы, выскользнули из зала… В ярости проследив
их заплыв, Яша обернулся и вдруг увидел за столом напротив раскрасневшуюся, с
огромным декольте в бордовом концертном платье, Фиру Ватник. Она напряженно
вглядывалась в игру через плечо бледного Джеки Чаплина, Главного бухгалтера
Синдиката
– Джеки! – воскликнул Яша, забыв обо всем Впоследствии он не раз пытался
припомнить, – почему более всего в тот вечер его поразило присутствие в зале не
Фиры Ватник, не собственных паршивок, а этого славного парня с дружественной
улыбкой…
Джеки Чаплин вздрогнул и уставился на Яшу
– Что ты тут делаешь?! – крикнул ему Яша на иврите через стол, через головы
людей. Тот смешался, заулыбался и в гуле голосов неразборчиво пробормотал что-то,
выбираясь из толпы…
Яша бросился почему-то за ним, словно это именно Джеки вытащил у него из кармана
триста долларов за вечер… Но когда продрался сквозь толпу, то увидел только
промельк серого пиджака в пролете лестницы, среди золоченых перил.
– Я-а-аков, Я-а-аков… – Яша дернулся, обернулся За ним стоял благодушный
Клещатик, улыбался пергаментными ямочками. – Что-то вы… – сказал Ной Рувимыч… –
не отдыхаете… А ведь тут неплохое местечко… Хотя есть и получше…
– А вы здесь что – завсегдатай? – спросил Яша, как ему показалось, грубо.
Он вернулся в первый зал, где Изя, навалившись грудью на стол, меланхолично
следил за происходящим на сцене
– Ну что? – спросил Изя тяжело дышащего Яшу. – По-моему все неплохо, а? Слыхал,
как тут Фира с Клещатиком пели дуэтом? Ну, это карти-и-инка, сынок… Садись,
стриптиз объявили…
Яша рухнул на стул, пребывая отчего-то в жутком расстройстве Решительно все в
этом заведении ему уже не нравилось
Под модный шлягер “Ты целуй меня везде” на сцену потянулась цепочка узкобедрых
девочек. Они двигались голыми спинами к зрителям, покачивая лоскутками юбчонок.
Достигнув середины сцены, все пятеро круговым движением бедер освободились от
лоскутков, и перед зрителями предстал ряд довольно округлых ягодиц, изукрашенных
чем-то голубым…
– О, Господи! – закричал Яша в отчаянии, – Изя, смотри, что у них на задницах!!!
…Да, надо признать, что Серега, главный менеджер этого почтенного заведения,
проследил, чтобы наглядные пособия Синдиката были использованы вполне: на сцене,
на виляющих попках девочек красовался знак этой славной организации И кстати,
выглядел вполне уместно: две руки поддерживали вихляющие ягодицы, как бы не
давая им расползтись в стороны.
Вагончик жизни покатился под уклончик
Никто, ребята, не поставит нам заслончик
Не надо пива и вина, мы самогончик пьем до дна…
– Это разве стриптиз! – заметил Изя заплетающимся языком. – Вот я в Лондоне
видел, так там, знаешь, сынок, выходят девочки с бутылками кока-колы, выпивают
их в процессе об-на-же-ния… затем начинается такое цирковое, я скажу тебе,
действие!. А эти здесь что!. самоучки самобытные. За Западом пытаются угнаться…
И ни черта у них не…
В этот миг все пятеро девочек разом подпрыгнули, крутанулись и… и Яша
почувствовал, что теряет сознание Ну, девочки там, ну со знаком Синдиката под
юбками, это ж полбеды! – беда, что девочки-то оказались вовсе не девочками!
Пятеро омерзительных козлов под куплеты выделывали на сцене такое, что черти бы
плюнули!
– Изя, Изя!!! – завопил Яша. – Все кончено, мы погибли!!!
– Я ни хера не хочу… – меланхолично сказал поддатый Изя. – Ни хе-ра. Вот такая
моя ментальность
И громко стал подпевать:
Гуляй, моя детка,
ты будешь жить счастливо,
А я уже, наверно, никогда!
Ошарашенный, оскорбленный, взбешенный, Яша оглянулся окрест и увидел, и понял,
наконец, то, что выпирало перед ним, идиотом, весь вечер Он понял – в какую
компанию попал, в каком таком элитарном клубе проходит это поистине великое
мероприятие по национальной самоде… ди… ин… тен… Короче, он увидел, что вокруг
все, ну, повально все…
– Пидера кругом!!! – заорал он
И разом перевернул стол вместе со всем, что на нем стояло Изя тоже рухнул, не
имея на что опереться грудью. Наклоняясь за бутылками, Яша принялся метать их на
сцену, стараясь попасть в того, коренного, что посередке, и выделывается ядренее
других
И сразу засвистело, заверещали совсем не женские голоса, на него навалились
сзади, но он лягнул, увернулся и пошел молотить уже без разбору, с ненавистью такого
накала, что не чувствовал ударов и не видел – кого лупит Драться он любил, умел
и искал – всегда К тому же в юности отдал дань модному в те годы карате… Может,
поэтому его не сразу удалось скрутить серьезным ребятам в охране. Затем драка
вывалилась в фойе к пингвинам, ради свободы которых Яша попытался разбить стулом
стекло темницы… И зря: время потерял, темп, отвлекся от круговой защиты… Помнил
только, что когда тащили его вниз по роскошной, с золочеными перилами, лестнице…
…распахивайте дверцы: идут крутые перцы!
…менеджер Серега, который, сука, еще увидит небо в алмазах, бежал рядом и
повторял: я ж сказал – казино-ревью, я их по-честному предупреждал…
Очнулся он в наручниках, в милицейской машине, рядом с Изей, тоже – порядком
изукрашенным… Вспомнил пингвинов и – заплакал…
Из “Базы данных обращений в Синдикат”.
Департамент Фенечек-Тусовок
Обращение № 2.254:
Деловой женский голос:
– А вы все законы Израиля знаете? А вот, скажите, можно мне за мужчиной поехать
в качестве второй жены? Нет, я имею в виду – единовременно второй… Ну, что
непонятного?. Разве у вас там не многоженство? Не-ет? А мне говорили, восточное
государство… (гудки)
***********************************************************