В рассветных теплицах родится ребенок для света.
Он будет смеяться золотыми брызгами счастья
и рассыпаться песчинками радости.
Ему будут улыбаться и всегда открывать двери.
Он – принимать с благодарностью и чуть-чуть – как должное.
А вечером, в сумерках закатной агонии, появится другой -
рожденный для боли.
Все будут цокать языками и, пожалуй, жалеть.
Полагать, что помогут. И пылью вздыматься в метрах.
Но никто не подойдет ближе, чем на милю,
Потому что страшно. Не хочется. Себя поберечь бы.
И никто не обидится. Все решил кто-то свыше.
Кресты у всех разные – кто-то свой несет, сгибаясь от тяжести,
а кто-то – подбрасывая вверх от невесомости груза.
А про справедливость больше вопросов нет.
Дали жизнь – живи и не жалуйся. Постепенно привыкнешь.
Так, как висельник привыкает на петле болтаться.
Посмотри – уже и ноги не дрожат...
И уже никогда не будешь никому завидовать.
Иногда злиться и вгрызаться со зверской любовью;
потому что вариантов нет; бери, что дают, и радуйся.
И ты – радуешься. Дышишь. Чувствуешь.
А рассветный ведь так никогда не сможет, как ты.
Просто крест у него легче. Обделенный?.. Может...
Эта жизнь так похожа на мякиш хлеба.
Обязательно черного и ржаного.
Пахнет зернами и Землей-матерью.
Научишься печь – нет опасности сдохнуть от голода.
А другие пусть живут, как нравится;
Только жалко иногда, если хлеб пережарят,
и своим делишься, чтобы не умерли,
без оглядки на благодарности.
Только молишься глазами: вы только живите
и вгрызайтесь сильнее – а там посмотрим.
И рассвет, и закат были созданы для контраста.
На контрастах живем, на контрастах и сядем в смертную лужу.
Там не грязно. Может, почище, чем здесь.
Просто спросить не у кого.
Вы думаете, что мне больно. Вы не ошиблись.
Но я счастлива этой болью. Мне мой крест подороже,
чем ваши пустые молитвы.
А глаза расширяются лишь от удара под дых, заметьте.
А до этих мгновений мы все как слепые котята.
В этой жизни ни я, ни вы, ни они – ничего не знаем,
Но у меня шансов узнать как-то побольше...
И я рада, что рождена на закате.
Мне рассветная глупость очень уж душу слепит...

Я люблю тебя. И ты это знаешь. Но я не раба. Прости, но я не целиком твоя. И никогда не буду тебе принадлежать. Потому что я не верю в вечность любви. Потому что рано или поздно все рухнет. Время все ставит на свои места. И мне не хочется падать в грязь, дорогой. Я достаточно в ней повалялась. И любовь никогда не будет для меня выше дружбы, так и знай.
Поэтому – прости меня.
Ты знаешь, в истории холокоста есть одна страшная в своей жестокости деталь. В странах, завоеванных фашистским режимом, существовал обычай помечать всех евреев белыми повязками на рукаве. На этих повязках был изображен голубой знак – гексаметр, когда-то символизировавший господство евреев на земле. Этот знак называется Звездой Давида, или, иначе говоря, Маген-Давид. Зловещий белый обрывок ткани, повязанный на руке. За отказ носить такую повязку людей расстреливали, расстреливали без суда и следствия, без разговоров, без права на последнее слово. Мелкая деталь и – величайшее унижение.
И, ты знаешь, я себя чувствую себя именно так – будто бы на рукаве моем печатью застыл голубой Маген-Давид. И меня трясет. Трясет не от боли, не от досады, не от ярости.
От унижения.
Словно кто-то с усердием вывел на моей коже острым пером: «Смотрите, она не такая, как мы».
А я буду целовать твои руки, которые убили мне сердце.

(24.09.08)