Тюмень, как известно, была в то время городом торговым, купеческим. Большую роль в жизни города играли старообрядцы. Особенно много было их среди тюменских предпринимателей. Вековые преследования сплотили старовеческую общину, члены которой поддерживали и защищали друг друга. Так, в обычае было брать на воспитание сирот, оставшихся без попечения родственников. Богатые староверы принимали их в свои семьи и воспитывали как родных детей – давали образование, обеспечивали приданым и стартовым капиталом для основания своего дела.

Именно так сложилась жизнь Екатерины Евгеньевны Игошиной, бабушки нашей рассказчицы. Потеряв в юные годы родителей, она нашла приют в доме купца 2-й гильдии Петра Фёдоровича Богданова, тюменского старовера, занимавшегося мясной торговлей. Воспитывали её как родную дочь с вытекающими из этого правами и обязанностями. Так, рано утром Екатерина шла в мясную лавку своих приёмных родителей и отпускала товар кухаркам из богатых домов, которые отправлялись в это время за продуктами.

Шли годы, девушка взрослела и уже достигла того возраста, когда по всем понятиям того времени должна была покинуть выйти замуж и родительский дом. Богдановы и здесь позаботились о своей воспитаннице, обеспечив её не только приданым, но и подобрав достойную партию – человека богатого, основательного, но… очень немолодого. Однако «невеста», согласия которой никто не спрашивал, оказалась девушкой с характером и на родительское решение ответила единственным доступным ей способом – сбежала из дома. Бросив приданое, порвав с воспитавшей её семьёй и отринув обеспеченное будущее, Екатерина бежала… с рубщиком мяса из лавки Богдановых, вятским крестьянином по имени Николай.

Мы можем лишь предполагать, как искала своё место в жизни молодая семья, какие лишения довелось ей перенести. Известно лишь, что, добравшись до Николаевска-на-Амуре, беглецы осели и занялись ловлей и продажей рыбы. На этом занятии им удалось сколотить определённое состояние и, если бы не русско-японская война, вряд ли Игошины когда-нибудь покинули бы эти края. Но, по словам Альбины Геннадьевны, «бабушка была человеком робким, пугливым» и вскоре после начала боевых действий приняла решение о новом переезде.

Так Екатерина Евгеньевна и Николай Лукич оказались в Екатеринбурге. Впрочем, и здесь они задержались сравнительное ненадолго: первые революционные волнения стали причиной нового, последнего переезда – Игошины вернулись в Тюмень. Устроившись на новом-старом месте, они относительно спокойно прожили до 1938 года. Следующая часть семейной истории связана уже с их дочерью Августой, точнее, с её мужем - Геннадием Андреевичем Колбиным.

 

К сожалению, у меня не было возможности (как обычно, не хватило времени) проверить, уточнить и дополнить семейную легенду. Поэтому к числу исторически достоверных фактов, имеющих документальное подтверждение, с уверенностью можно отнести лишь следующее. В 1897 г. Пётр Фёдорович Богданов был купцом 2-й гильдии и занимался мясной торговлей[1]. Проживал он с семейством в доме на углу улиц Голицынской, 5 и Ялуторовской, 1, ныне не сохранившемся. В 1903 г. Пётр Фёдорович фигурирует в документах как тюменский мещанин, недвижимое имущество которого оценивалось в 4,5 тыс. руб. В 1911 г. эта цифра составила 5,31 тыс. руб., в 1912 г. – 5 тыс. руб., в 1915 г. – 5,31 тыс. руб.[2] Большего мы пока сказать не можем.

 

Передо мной – пожелтевшие листки бумаги: две справки, конверт и одно письмо. Это единственные свидетели большой человеческой трагедии, разыгравшейся в январе 1938 г. в обычной тюменской семье. Альбина Геннадьевна была ещё слишком мала, чтобы что-то помнить, и по большей части пересказывает слова матери, услышанные позднее. Впрочем, документы говорят сами за себя. Дадим им слово. Орфография оригиналов сохраняется. Все документы и фотографии переданы Альбиной Геннадьевной в дар Тюменскому областному краеведческому музею.

 

 

 

Заявление

Прошу Пленум Верховного суда Союза Советских Социалистических республик рассмотреть моё заявление, и отменить приговор моему мужу Колбину Геннадию Андреевичу, работавшему машинистом депо Тюмень, и арестованному 17 января 1938 г.

Обвинительного акта на руках я не имею. В течение двух лет писала жалобы, просила рассмотреть дело мужа. 14/IX сентября получила ответ от главного прокурора транспорта за № 15у1610789 от 6/IX-40 года, где значится, что моя жалоба оставлена без удовлетворения.

Мужу дали 10 лет. Он работал машинистом на пассажирских поездах. Его социальное происхождение: сын рабочего, пенсионера-железнодорожника. Благодаря Советской власти этот Геннадий получил образование и стал водить пассажирские поезда. К работе он относился честно и аккуратно, за безаварийные поездки был премирован наркомовской премией. 5/IX-38 г. ему поручили вести дозорный поезд № 1. Он с гордостью заявил семье о том, что поедет с дозорным поездом. Целый день он был в депо, машина была на промывке. Только вечером пришёл домой за продуктами и снова в депо. Дорогой во время следования у него[3] машины выпала задняя буферная тарелка. Стержень упал на стрелке, стрелочница его подняла.

Мужа сняли из машинистов в пом. дежурного по депо, а спустя 5 месяц. его в январе 17 числа арестовали. Судили в Свердловске. Отправили в лагеря, в какие – мне ничего неизвестно. Сама я работаю в школе. Я член ВЛКСМ. Я призвана воспитывать молодое поколение в духе коммунизма. И я это выполняю. Мои дети (их двое – 3 и 4 лет) посещают детский садик. Все переживания отразились на моём здоровье. Я ослабила питание и в 1939 г. заболела туберкулёзом лёгких в открытой форме, в стадии распада справа.

Я вместе со своими детьми прошу пленум Верховного Суда СССР отменить приговор моему мужу и отцу, и пересмотреть его дело основательно. Зарплату я получаю 250 р., а на моём иждивении 3 чел. (2 детей, мать и сама – 4). Мне хочется поправиться, жить и работать для блага нашей великой родины. Мне хочется, чтобы мой муж и отец моих детей смыл с себя позорное пятно врага народа и честно трудился, принося пользу государству. Он переживал морально, что его сняли из машинистов. Паровозу он посвящал всё своё свободное время. Он заботился о нём, а машина давала ему большую экономию угля. Он сам устроил на паровозе паровое отопление. Он приводил свой паровоз в культурный вид. Помощники, работающие с мужем овладевали сложной техникой локомотива, и под руководством мужа выходили машинистами.

Прошу пленум Верховного Суда СССР учесть всё изложенное мною, принимая во внимание мою болезнь и материальной положение, пересмотреть дело мужа и отменить приговор. Я думаю, что советское правосудие разберётся в деле, учтёт, что мой муж был советский машинист, воспитанный советской школой, рос он в коллективе, жил в общежитии, работал машинистом пассажирских поездов, не имел аварий.

Его брат машинист I класса. Потерял глаз на транспорте, работал честно и добросовестно. Водил все поезда особой важности. Несколько раз предупреждал крушения, за что имеет ряд благодарностей и премий, как от начальника дороги, так и от нашего любимого наркома Л.М. Кагановича. И в настоящее время он работает тяговым диспетчером.

Жду вашего, удовлетворяющего меня ответа. Я надеюсь, что наши дети будут воспитываться мною (пока хватит моего здоровья) и моим мужем, ибо совместное воспитание детей очень ценно для них.

Приближается двадцать третья годовщина Великой Октябрьской Социалистической революции. Надеюсь, что к этому времени я получу от вас ответ.

С комсомольским приветом А. Колбина

4/Х-1940 г.

С получением дайте мне ответ, что жалоба вами получена. Для ответа посылаю марку.

 

Пометы на документе:

1. Штамп в верхней части первого листа: Верховный Суд СССР. Получено 31-Х.1940 г. № 23522.

2. Надпись карандашом в верхней части первого листа: «нет 27-Х 40. Ер.».

3. Надпись карандашом в нижней части последнего листа: «Марки нет».

 

 

Прокуратура СССР

10 ноября 1940 г. № 15/у16-10789

Колбиной А.Н.

Жалоба Ваша по делу КОЛБИНА Геннадия Андреевича проверена и за отсутствием оснований к пересмотру дела оставлена без удовлетворения.

Прокурор Главн. Пр-ры ж.д. транспорта Сотников

 

 

Военный трибунал Уральского военного округа

г. Свердловск. 26 июля 1956 г.

Справка

Дело по обвинению КОЛБИНА Геннадия Андреевича пересмотрено Военным трибуналом Уральского Военного округа 24 июля 1956 года.

Постановление от 14 марта 1938 года в отношении Колбина Г.А. отменено и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления в его действиях.

ВРИО Председателя военного трибунала УРВО полковник юстиции М. Вербовик

 

Свидетельство о смерти

Гражданин Колбин Геннадий Андреевич умер 14 апреля 1938 г. в возрасте 29 лет, о чём в книге регистрации актов о смерти 1947 года апреля месяца 16 числа произведена запись за № 218. Причина смерти – расстрел. Место смерти – неизвестно.

11 мая 1995 г.

 

Колбин Геннадий Андреевич, 1909 г., г. Камышлов, ныне Свердловской обл. Помощник дежурного ломокотивного депо ст. Тюмень. Арестован 17.01.38 г. Содержался в тюменской тюрьме. Осуждён «тройкой» Свердловского УНКВД 14.03.38 г. Расстрелян 14.04.38 г. Реабилитирован 24.07.56 г.[4]

 

Добавить к этому можно немногое. Со слов Альбины Геннадьевны мы знаем, что её мать долгое время не оставляла надежды на возвращение мужа. Не раз бегала она с передачами на Семакова, 18, в здание НКВД, в подвалах которого сидел её муж. Ей говорили, что следствие во всём разберётся, потом заявили, что приговор вынесен и даже назвали его – 10 лет лагерей (обычная отговорка тех дней). Августа Николаевна не знала, что в то время, когда она носила передачи и писала письма, её мужа уже давно не было в живых.

Только много лет спустя узнала она правду о происшедшем. Назвали ей и имя доносчика. По её словам, им оказался некий Слепов, один из учеников-помощников мужа. Однажды Геннадий Андреевич сильно вспылил на того за какую-то оплошность (человек он был горячий), а в ответ услышал: «Ну погоди, ты у меня ещё кровавыми слезами умоешься!». Трудно судить о том, насколько достоверны эти сведения. Можно лишь сказать, что о таких случаях, когда жертвы позднее узнавали имена доносчиков, я не раз слышал от своих собеседников из числа репрессированных. Одним словом, обычная история…

Станислав Белов

---