Музейные коллекции отличает высокая степень персонификации, причём нередко в личных фондах достаточно известных людей можно встретить свидетельства их «неизвестной» жизни, оставшейся за пределами официальных биографий. В нашем случае отправной точкой поиска стала старая тетрадь, хранившаяся с 1980-х гг. в личном фонде Марии Яновны Крауклис, члена партии с 1914 г., персонального пенсионера союзного значения.
Обратимся к официальной автобиографии, текст которой хранится в том же фонде[1]. Мария Яновна Крауклис родилась 22 июля 1897 г. в Лифляндской губернии в семье сельскохозяйственного рабочего. Окончила сельскую школу и приходское училище. В 1913 г. стала членом подпольного социал-демократического кружка, в 1914 г. вступила в РСДРП. В 1915 г. переехала в Петроград, где продолжила подпольную работу. В декабре 1916 г. была арестована, освобождена накануне Февральской революции. В 1917 г. стала свидетелем выступления В.И. Ленина, о чём с волнением вспоминала всю оставшуюся жизнь. В течение 1918 г. вела подпольную работу в оккупированной немцами Латвии. Участвовала в советско-польской войне в качестве информатора политотдела 15-й армии, позднее была мобилизована для подавления Кронштадтского мятежа. Окончила рабфак и сельхозинститут. В 1928-1934 гг. работала агрономом в Красноярске и Омске, преподавала. С 1935 г. преподавала в учебных заведениях Тюмени, одновременно занимаясь партийной работой.
Мне довелось видеть несколько автобиографий Марии Яновны. Ни в одной из них нет ни слова о событиях 1937-1938 гг., которые перевернули всю её жизнь и едва не прервали столь успешно складывавшуюся партийную карьеру. Об этом нам рассказали страницы той самой ветхой тетрадки, что каким-то чудом сохранилась и попала в состав личного фонда, наполненного по большей части благодарственными письмами, дипломами, грамотами и тому подобным официозом, составлявшим значительную часть жизни ветерана партии. Откроем первую страницу: «Заявление. Прошу проверить и разобрать моё заявление, так как Бюро Горкома ВКП(б) 27/IX-38 г. исключило меня из партии: 1) за неискренность перед партией, 2) за защиту врага народа мужа Купц, 3) за связь с семьёй арестованного врага народа Бривина…»[2].
На сцене появляются новые лица – кто они? Рейн Яковлевич Купц – муж Марии Крауклис, как и она латыш, родился в 1896 г., член ВКП(б) с 1917 г., образование – Коммунистический вуз нацменьшинств. На момент ареста работал директором Школы повышения квалификации колхозных кадров в Тюмени, где и преподавала Мария Яновна. Андрей Михайлович Бривин – латыш, родился в 1888 г., член ВКП(б) с 1924 г., образование – Комвуз нацменьшинств. На момент ареста - преподаватель истории ВКП(б) и парторг в той же школе. Эти сведения мы получили в результате кропотливого архивного поиска, в ходе которого постепенно вырисовывалась картина трагедии, разыгравшейся в учебном заведении одного из райцентров Омской области.
В 1937 г. по краю прокатилась волна репрессий, в результате чего были уничтожены тысячи партийных и советских работников, рядовых коммунистов и беспартийных. Уцелевшие выступали с публичной поддержкой действий органов НКВД. Так, на общепартийном закрытом собрании первичной парторганизации вышеназванной школы А.М. Бривин зачитал доклад «О некоторых методах и приёмах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринской агентуры», заявив, в частности: «Они, враги, ещё боле опасны, ибо во многих случаях прикрываются партийными билетами»[3]. Итог прениям подвёл Р.Я. Купц: «Задача состоит в том, чтобы нам, партийцам, быть основными помощниками НКВД»[4].
Вероятно, одним из первых примеров проявления бдительности в школе стало дело преподавателя М.Н. Каменевой, которая осенью 1936 г. во время одной из лекций неосмотрительно вступила в дискуссию с курсантами по одному из самых «скользких» вопросов марксистско-ленинской теории – возможности построения коммунизма в отдельно взятой стране. Всё последовавшее за этим (доносы, обсуждения на собраниях и т.п.) требует отдельного рассказа. Для нас важен результат: в марте 1937 г. Мария Каменева была уволена, а в октябре – исключена из партии с формулировкой «за протаскивание троцкизма, выразившееся в попытках доказать невозможность построения высшей фазы коммунизма, отрыв от парторганизации и неуплату членских взносов в течение 4-х месяцев»[5].
Следующей жертвой стал преподаватель А.П. Чеченев, исключённый 4 ноября 1937 г. практически с той же формулировкой – «за протаскивание троцкистских установок в преподавании истории ВКП(б)»[6]. В декабре очередь дошла до семьи Марии Крауклис. 27 декабря 1937 г. был арестован её муж Рейн Купц. Можно себе представить шок, который испытала эта чета рьяных марксистов, которые сами ранее неоднократно участвовали в выявлении и устранении «контрреволюционных элементов» - троцкистов, уклонистов и т.п.
Утром следующего дня Мария Яновна обратилась к секретарю горкома ВКП(б) Божко. Помимо спасения мужа её остро интересовал и другой вопрос: «Как быть мне, как члену партии?». Божко уже знал об аресте и ответил просто: «Пока ты член партии, а там видно будет, а о причине ареста спроси тов. Петрова – начальника НКВД». Петров мало прояснил ситуацию, сказав лишь, что «Купц долго будет сидеть». Тогда же он разрешил принести передачу – ту самую, что станет впоследствии одним из пунктов обвинения Марии Яновны в «защите мужа - врага народа». Она пыталась оправдываться, говорила, что это была единственная передача и «тогда я совсем ещё не знала, что Купц арестован как враг народа и будет исключён из партии», но тщетно.
29 декабря 1937 г., то есть спустя два дня после ареста, Купц был исключён из партии как враг народа, арестованный органами НКВД за антисоветскую контрреволюционную деятельность. Предложение об исключении внесено Божко[7]. Однако Мария Крауклис узнала об этом только в январе 1938 г., во время партсобрания. Реакция её была незамедлительной: «Для меня ясно было, раз Купц исключён, как враг народа, то и о мне должен стоять вопрос. Я тут же на собрании заявила, что надо и о мне ставить вопрос». Парторг У.Л. Ибрагимов «успокоил» её, сказав, что, она могла не знать о предательстве мужа, хотя, «если Горком ВКП(б) скажет, мы и тебя исключим из партии».
Так был дан официальный старт кампании, развивавшейся в лучших традициях советской репрессивно-бюрократической машины. Из проверенного бойца партии, «одного из лучших преподавателей школ», наконец, из жены директора Мария Крауклис превратилась в не внушающий доверия, потенциально опасный элемент, жену арестованного врага народа – одним словом, изгоя. На неё стали косо смотреть бывшие товарищи, некоторые просто старались избегать, к примеру, преподаватель Г.П. Беседин перестал с ней здороваться[С1] . Жить и работать в такой обстановке, по словам самой Марии Яновны, было невозможно.
Она неоднократно пыталась что-то узнать: обращалась к Божко в горком, к Петрову в НКВД – безрезультатно. «Следствие не окончено», «на тебя материала нет» – вот всё, что она могла услышать. Терзали душу и сомнения иного рода: «Я перебрала все годы, прожитые вместе с Купц, но не могла найти в нём врага. Я допускала только такую мысль, что Купц если стал врагом, то стал невольно, может быть, сам этого не зная. Неужели прожив 10 лет вместе, я бы не видела, не заметила бы его вражеских помыслов. Я в то время была уверена, что следственные органы разберутся и Купца освободят. То, что Купц арестован, как враг народа лежало и лежит на меня[8] невыносимо тяжёлым пятном».
Пытаясь забыться (и, вероятно, отвести подозрения, заранее реабилитировав себя перед партией), Мария Яновна с головой ушла в работу – стенгазета, поездки в подшефные колхозы, кружок домохозяек по изучению Конституции и т.п. На какое-то время наступил период затишья в её судьбе - «мне казалось, что… отношение со стороны коммунистов нашей первичной парторганизации ко мне стало более товарищеским». Но однажды запущенный механизм остановить было уже невозможно.
3 сентября 1938 г. на собрании первичной парторганизации неожиданно поднимается вопрос о поведении Марии Крауклис, преподавателя, члена партии. Ей предъявили три пункта обвинения, о которых мы уже говорили выше. Напрасно она оправдывалась, недоумевала: «Почему же тогда сразу после ареста Купц не ставили обо мне вопроса. До собрания никто из наших коммунистов и особенно парторг со мной по-товарищески не поговорил. Ни разу не указал на те ошибки, которые я, сама не замечая, допускала, как, например, связь с женой Бривина… Я из прежней своей партийной работы знаю, что [в] таких случаях, прежде чем наказывать, члена партии предупреждают, помогают ему исправить допущенные ошибки, но по отношению ко мне искали, собирали материал». На результат это не повлияло – строгий выговор «за притупление политической бдительности и защиту врага народа Купц»[9].
Оставалась одна надежда – горком ВКП(б). Там товарищи всё проверят, разберутся и исправят ошибку. Первое обращение к М.Л. Мальцеву, секретарю горкома, отчасти обнадёжило – дело передано инструктору А.А. Куликову. 27 сентября 1938 г. пришло долгожданное известие – инструктор горкома А.А. Куликов вызывает Марию Крауклис и парторга Г.П. Беседина («я думала – для проверки моего дела»). Но ждала её не товарищеская встреча, а заседание Бюро горкома, которое уже началось и одним из вопросов было её дело. Стоит ли говорить, что рассмотрение было исключительно формальным – «судя по ходу разбора моего дела на Бюро, мне осталось такое впечатление, что обо мне вопрос был предрешён».
Дополнительным ударом стало заявление докладчика Трифонова о том, что её муж Купц сознался следствию в том, что он «в течение ряда лет выполнял шпионскую работу». Сомнений больше не было – партия оказалась права, на протяжении многих лет она жила со шпионом, врагом советского государства и не замечала этого. «Если это так, а словам тов. Трифонова я не могу не верить, то каким слепым же может быть человек как я. Я слепо верила Купцу, когда он рассказывал о своих заслугах, о своей преданности к партии в прошлом. Эта слепота сгубила меня, не дала мне возможности быть бдительной, подойти к сему критически. Моя вина усугубляется ещё тем, что…[на этом текст фрагмента обрывается]».
Позиция «товарищей» была ясна: жена врага народа Крауклис не могла не знать о его «вражеских действиях». Секретарь горкома Десятков прямо заявил: «У нас нет данных, чтоб у тебя была идейная связь с Купц, но, может быть, о тебе ещё поступит материал». Результат рассмотрения дела горкомом ВКП(б): решение первичной парторганизации об объявлении Марии Крауклис строгого выговора отменить. Вместо этого она исключается из членов ВКП(б) за «неискренность перед партией, защиту врага народа мужа - Купц и связь с семьёй арестованного врага народа - Бривина»[10]. Обком ВКП(б) 2 ноября 1938 г. подтвердил исключение. «Я убедилась, что при решении вопроса о моей партийности подошли ко мне исключительно как [к] бывшей жене Купц».
Земля ушла из-под ног. Мир Марии Крауклис рухнул. Человек, которому она верила, оказался врагом народа, сама она – его невольной (а может и осознанной) пособницей, недостойной состоять в партии Ленина-Сталина. Бывшие товарищи не здоровались на улице, сторонились человека, контакты с которым стали предосудительными. Обида и сомнения терзали душу. «Я в январе месяце сильно болела, ко мне никто не заходил…никто не поинтересовался как я живу, чем дышу, атмосфера была такая создана, что даже и беспартийные сотрудники боялись со мной общаться… Ведь тюменская парторганизация и отдельные коммунисты меня не знали. Никто со мной никогда не говорил и говорить не хотел… Те старые большевики, которые меня знают с детства, живут в Москве, в Ленинграде, а многих я за последние годы растеряла… Выходит, что сейчас на меня могут клеветать, могут камнями забросать, но мне уже правды не найти». На этом записи в тетради обрываются.
Надо сказать, что Марии Яновне повезло. Записи в той тетради, о которой мы говорили выше, были, по всей вероятности, черновиками её апелляции, направленной в последнюю, высшую инстанцию – Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б), возглавляемую известным публицистом и партийным деятелем Е.И. Ярославским. 2 мая 1939 г. состоялось заседание комиссии, на которое была приглашена и сама Крауклис. Сомнений в виновности Р.Я. Купц к тому времени не оставалось – он уже был осуждён. Однако, поскольку «организационной связи с мужем» установить не удалось, в отношении Марии Яновны было вынесено следующее постановление: «В отмену решения Омского Обкома ВКП(б) от 2.XI.1938 г. – Крауклис М.Я. в членах ВКП(б) восстановить. Поручить Тюменскому ГК ВКП(б) оформить партдокументы т. Крауклис»
[11].
Повезло не только Крауклис: днём раньше та же комиссия восстановила в партии завуча О.Д. Гильдермана, исключённого 29 ноября 1938 г. первичной парторганизацией той же школы «за притупление политической бдительности, непринятие мер к ликвидации последствий вредительства, неочищение аппарата от чуждых элементов, допущение безучётности в хозяйстве школы»[12]. Восстановили в партии и М.Н. Каменеву и А.П. Чеченева. Не повезло лишь Р.Я. Купц, да А.М. Бривину.
Судьбы этих двоих нам пока неизвестны[С2] . В «Книге расстрелянных», охватывающей территорию современной Тюменской области, нет их имён. Архив РУ ФСБ РФ по Тюменской области на наш запрос ответил, что сведениями о судьбе Р.Я. Купц и А.М. Бривина не располагает. Означает ли это, что их дела были переданы в другой оперсектор НКВД – в Омск или Екатеринбург? Каким был приговор суда – расстрел или лагеря? Точно можно сказать одно – оба они безвозвратно «выпали из обоймы», их многообещающие карьеры партработников оборвались навсегда. Остались лишь несколько групповых фотографий, да старая тетрадь с выцветшими записями.
Ниже мы публикуем два документа из коллекции ТОКМ. Один из них – автобиография Марии Яновны – сообщает набор общеизвестных данных. Другой – заявление, написанное ею в 1938 г., приоткрывает завесу над глубокой личной трагедией, разыгравшейся в её семье и скрывавшейся все последующие годы. Мы постарались составить возможно более полный комментарий ко всем персоналиям, сообщив всю известную нам на данный момент информацию. Орфография оригинала сохраняется.
№ 1
Автобиография
Я родилась 22 июля 1897 года в Лифляндской губ. Вендинского уезда Рамковской волости в семье с/хоз. рабочего. Отец и мать эксплуатировались латышскими кулаками и немецкими баронами. Эксплуатировали и нас детей, особенно летом на подённых работах в им[ении] барона Мейндорфа.
Сельскую школу я окончила в 1910 г. После сельской школы имела возможность с 1910-1914 г. учиться в приходском училище, так как старшая сестра и брат в то время уже работали. В приходском училище мы, группа учеников, через отдельных старших товарищей получали и читали нелегальную соц. демократическую литературу. Летом 1913 г. был организован подпольный соц. демократический кружок, в котором я принимала активное участие. В 1914 году в нашем районе уже было три кружка, которые в мае месяце 1914 г. при принятии нас в партию были объединены на правах районной парторганизации под названием «район Силенски». После окончания приходского училища в июне месяце я поступила работать в портняжную мастерскую торговца Эрглис в местечке Смилтене в качестве ученицы портнихи. В местечке Смилтене в то время была крепкая подпольная парторганизация «Пиршасны», в которой я активно работала до августа месяца 1915 года.
В августе месяце 1915 года я уехала в Петроград и поступила на работу в склад огнестрельных боеприпасов на Выборгской стороне в качестве чернорабочей, где проработала по апрель месяц 1916 года. В апреле 1916 года я поступила на завод Сименс-Шукерта на Васильевском острове в качестве чернорабочей. С первых же дней приезда в Петроград связалась с Петроградской парторганизацией и принимала активное участие во всех мероприятиях, проводившихся в то время партией. К концу 1916 года более активные товарищи, в том числе и я, были выслежены шпиками и в декабре 1916 года арестованы. Во время прихода полиции (это было ночью) мы успели выбросить в форточку воззвания, которые не успели раздать рабочим, но полиция их подобрала и приобщила к делу.
В то время товарищи к нам часто приносили нелегальную литературу для хранения и для передачи по назначению. Обвиняли меня в принадлежности к соц. демократической партии большевиков. Во время допроса в полицейском участке нас показывали «шпикам» завода. После допроса отправили в охранное отделение, где разместили по одиночке в подвальном помещении. Самое жуткое было время, проведённое в охранке. Вечером под рождество нас перевели в женскую тюрьму на Выборгской стороне, где я как политзаключённая находилась под следствием.
Накануне февральской революции нас освободили, но взяли под надзор. По призыву партии, с первых же дней революции я и мои товарищи, члены партии принимали активное участие в уличных выступлениях и во всех мероприятиях, проводимых в то время партией большевиков. После победы февральской революции я снова работала на заводе Сименс-Шукерт. Всегда вспоминая 1917 год, прожитый в Петрограде, я с волнением вспоминаю приезд тов. Ленина, его выступления среди членов партии и рабочих и то глубокое незабываемое впечатление, которое он оставил на меня на всю жизнь. Помню, как часто рабочие – члены партии вспоминали о тов. Ленине как о вожде пролетариата и жалели, что его нет в Петрограде. Трудно передать ту радость, которая охватила не только нас, членов партии, но и беспартийных рабочих, когда узнали о приезде в Петроград тов. Ленина.
Скоро после приезда, я имела счастье видеть и слушать великого Ленина на собрании, которое проводилось на Васильевском острове в зале морского корпуса. На собрании я отправилась раньше назначенного времени, но какое было моё разочарование, когда на линии стояла большая очередь членов партии, желающих занять первое место и стоя в очереди для регистрации прибывших на собрание, мы гордились своим вождём, ведь нету такого вождя ни у какой партии, к которому стояла бы очередь. Помещение актового зала морского корпуса было большое – просторное. Трибуна для выступления тов. Ленина стояла не по-обычному, а [в] середине зала, кругом трибуны стулья и скамейки.
Появление тов. Ленина было встречено бурными авиациями[13]. В своём выступлении тов. Ленин говорил о текущем моменте, о очередных задачах партии и изложил основные положения апрельских тезисов. Говорил он понятно, не спеша. В перерыве я вместе с группой старых рабочих подошла к трибуне, где стоял тов. Ленин. Мне ближе хотелось рассмотреть и послушать его. Тов. Ленин, окружённый рабочими, которые обращались к нему с разными вопросами, весь перерыв простоял на месте. Мне на всю жизнь осталась в памяти та отцовская теплота, простота и искренность, которую тов. Ленин проявил в беседе с рабочими.
Во время выступления тов. Ленина в зале была необычная тишина. Слушали его внимательно, стараясь надолго запомнить всё сказанное. В конце собрания, все встали и спели Интернационал. С этого собрания я и, по-моему, все ушли с новой энергией, с ясным сознанием и твёрдой верой к победе[14] социализма. С приездом тов. Ленина всё резко изменилось, это чувствовали все. Он внёс ясность, показал верный путь к дальнейшему революционному движению. Тов. Ленин часто выступал на собраниях рабочих в заводах. Он воспитывал, поднимал рабочих на борьбу за социалистическую революцию.
Демонстрация 18 июня в 1917 г. в Петрограде, в которой участвовала я вместе с рабочими завода, прошла под революционными лозунгами большевиков. Эта демонстрация показала силу и веру масс к большевистской партии[15].
В июле месяце 1917 г. я уехала в Лифляндскую губ. Рамковская вол., где снова стала работать в парторганизации Рамковского района – по организации бедняцко-батрацких масс, созданию советов в латвийской деревне. Была избрана членом совета безземельцев, а впоследствии членом волисполкома Рамковской вол., где работала в продовольственном комитете – приёмщиком хлеба по фев. 1918 год. Во время первой немецкой оккупации Латвии с марта 1918 г. по декабрь 1918 г. я и все члены нашей парторганизации перешли в подполье. Подпольную партработу в то время приходилось проводить в очень тяжёлых условиях, почти всё время скрываясь в лесах. Местными оккупационными властями я и мои товарищи – члены партии были объявлены вне закона.
С августа месяца 1918 г. по декабрь 1918 г. работала в картонной фабрике в качестве чернорабочей. После прихода Красной Армии и восстановления Советской власти с декабря месяца 1918 г. по мая месяц 1919 г. я работала зав. партклубом и секретарём парторганизации Рамковского района. В мае 1919 г. с занятием Рамковской волости белогвардейцами и интервентами, вся парторганизация, комсомольские и советские работники эвакуировались в г. Режица. Здесь я работала в Горкомхозе в качестве пом. зав. отделом топлива. В декабре мес. 1919 г. с наступлением белых на гор. Режицу эвакуировалась в г. В.-Луки, где после ликвидации Горкомхоза в марте мес. 1920 г. перешла работать в Политотдел 15 армии в качестве информатора. В 1920 г. войска 15 армии участвовали в боях на польском фронте.
После расформирования 15 армии и ликвидации [неразборчиво] 15, по личной просьбе, желая учиться, я была откомандирована в распоряжение Латсекции ВКП(б) в г. Ленинград. По командировке Латсекции ВКП(б) в 1920 г. я поступила учиться в Рабфак при Ленинградском Гос. Университете на подготовительном курсе. В 1921 г. в марте месяце, по мобилизации Ленинградской парторганизации, участвовала в подавлении Кронштадтского мятежа. После окончания Рабфака в 1924 г. поступила в Ленинградский сельско-хозяйственный институт. С 1925 по 1927 г. была избрана членом бюро факультетской ячейки ВКП(б) при ЛСХИ.
После окончания С.Х. института в декабре мес. 1928 г. была откомандирована на работу в г. Красноярск, где с января месяца 1929 г. по июнь 1930 г. работала в Красселькредсоюзе, а после реорганизации, в окрполеводсоюзе инструктором агрономом. В 1930 г. была избрана членом Красноярской окружной контрольной комиссии V созыва. С июнь мес. по сентябрь месяц 1930 г. работала в Райколхозсоюзе в качестве агронома. По распоряжению Красноярского Горкома ВКП(б) в сентябре мес. 1930 г. перешла работать в Совпартшколу агрономом-преподавателем. С переводом Латсектора Красноярской Совпартшколы в гор. Омск в январе 1931 г. я переехала в г. Омск, где работала в Омской Совпартшколе преподав.-агрономом до 1935 г. С 1932 г. по 1934 г. была избрана секретарём ячейки ВКП(б) Латсектора при Омской СПШ.
В 1935 г. с переводом Омской СПШ в г. Тюмень я переехала в г. Тюмень, где работала на прежней работе до ликвидации СПШ. С 1936 г. по июнь 1937 г. работала в областной школе партработников – агрономом-преподавателем и одновременно с XII.1936 г. по 1940 г. преподавала агротехнику в школе повышения квалификации колхозных работников. В 1940 г. после ликвидации школы повышения квалификации колхозных работников была организована школа среднего с/хоз. образования, в которой я работала агрономом-преподавателем до начала войны. В школе среднего с/х образования была избрана секретарём первичной парторганизации.
После закрытия школы Омское бюро командировало в Тюменский район работать по введению правильных севооборотов в колхозах Тюменского района. После выполнения работы по севооборотам с II 1942 г. по V 1942 г. преподавала в 25 школе с/хоз. машины, с V 1942 г. перешла работать в Тюменский районный отдел с/хоз-ва в качестве агронома-семеновода, где проработала до ликвидации районного отдела с/хоз-ва. С XII 1953 г. по настоящее время работаю [в] Тюменском Исполкоме райсовета в Райплане ст. экономистом по планированию с/хоз-ва. Неоднократно награждалась за общественную и производственную работу.
ТОКМ. ВФ. 3276/13.
№ 2
Заявление
Фрагмент № 1
Прошу проверить и разобрать моё заявление так как Бюро Горкома ВКП(б) Тюмень[16] 27/IX38 [г.] исключило меня из партии: 1) за неискренность перед партией, 2) за защиту врага народа мужа Купц[17], 3) за связь с семьёй арестованного врага народа Бривина[18].
Первичная парторганизация 3/IX на партсобрании и 27/IX Бюро Горкома меня обвиняют в том, что…
Меня обвиняют в том, что я не могла не знать о вражеских действиях Купца, в том что я что я его защищаю, за то, что я после ареста носила передачу. За то…[19]
Купца арестовали 27/XII 37 [г.], утром 28/XII 37 [г.] сообщив об этом [в] нашу первичную парторганизацию. Я пошла в Горкома ВКП(б) [к] секретарю тов. Божко.
Об аресте Купц т. Божко знал, спросила ему[20] в чём причина ареста и как быть мне, как члену партии. На это тов. Божко ответил: «Пока ты член партии, а там видно будет, а о причине ареста спроси тов. Петрова[21] – начальника НКВД». Тов. Петров мне причины ареста не говорил, сказал только, что Купц долго будет сидеть. Разрешил принести передачу, которую я в тот же день передала. Эта та единственная передача, о которой сейчас меня упрекают, но тогда я совсем ещё не знала, что Купц арестован как враг народа и будет исключён из партии. О том, что я снесла передачу я рассказала говорила коммунисткам нашей парторганизации, но тогда никто меня в этом не упрекал.
В январе мес., когда на первичной парторганизации обсуждали Постановление Пленума ЦК ВКП(б) «об ошибках парторганизации при исключении коммунистов из партии и т.д.», парторг тов. Ибрагимов[22] сообщил, что Купц Горкомом ВКП(б) исключён из партии как враг народа. Для меня ясно было, раз Купц исключён, как враг народа, то и о мне должен стоять вопрос. Я тут же на собрании заявила, что надо и о мне ставить вопрос. На это парторг Ибрагимов ответил, что ты могла и не знать о Купц, а если Горком ВКП(б) скажет мы и тебя исключим из партии. Обсуждая ошибку о исключении из партии тов. Каменевой[23], мне тогда казалось, что неправильно всю вину сваливать только на арестованных, не говоря о ошибках нашей парторганизации в целом. Насколько помню, я сказала, что при исключении т. Каменева виноваты не только арестованные, но вся наша парторганизация в целом. Сказав это, я ничуть не думала защищать Купц.
Парторг т. Беседин[24] сейчас эти мои слова приписывает приписал как защиту Купц.
Сообщение, что Купц исключён как враг народа для меня было тяжёлым неожиданным ударом.
В такой обстановке, какая создалась вокруг меня жить и работать было трудно, отдельные товарищи стали меня избегать, не разговаривать как, например, т. Беседин… Я обращаюсь [к] секретарю Горкома ВКП(б) тов. Божко и просила разобрать и о мне вопрос, ибо [в] такой обстановке, какая создалась вокруг меня, жить и работать было тяжело, отдельные тов., как например – Беседин не здоровался избегал меня, не разговаривал.
На мою просьбу разобрать вопрос обо мне тогда тов. Божко ответил «На тебя материала нет».
Я тогда думала, если Купц исключён из партии как враг народа, то о нём следствие закончено, спросила об этом тов. Божко, последний на это ничего не ответил, посоветовал только обратиться к тов. Петрову. У тов. Петрова я узнала только то, что Купц находится под следствием и что следствие может протянуться долго. Поскольку мне было выражено недоверие со стороны тов. Божко, я перед ревизионной комиссией Горкома ВКП(б) – председателем которой в то время была я, поставила вопрос о выборе другого пред. ревкомиссии оставаясь членом ревкомиссии.
Я в то время болезненно тяжело всё переживала. Долго не могла опомниться, как это могло случиться, что Купц, которому я верила и считала, что он на деле партией проверенный товарищ и вдруг арестовали и исключили из партии как врага народа. Я перебрала все годы, прожитые вместе с Купц, но не могла найти в нём врага. Я допускала только такую мысль, если что Купц если стал врагом, то стал невольно может быть сам этого не зная. Неужели прожив 10 лет вместе я бы не видела, не заметила бы что его вражеских помыслов.
Я в то время была уверена, что следственные органы разберутся и Купца освободят. То, что Купц арестован, как враг народа лежало и лежит на меня[25] невыносимо тяжёлым пятном.
Но я была рада и нашла большую моральную поддержку в том, что всё же наша парторганизация мне доверяла нести те же партнагрузки, которые я выполняла до того. Я была до исключения из пар. работала бессменной начиная с работы в СПШ бессменным ответредактором стенгазеты – полюбила эту работу я полюбила. Не было ещё в истории нашей школы, чтоб [к] выпуску курсантов не выпускали стенгазеты. Мне сейчас больно было смотреть, когда к выпуску последнего набора курсантов – председателей сельсове[тов]… колхозов стенгазеты не выпустили. До сих пор висит на стене последний номер выпущенный ещё мною. В конце апреля мес. Горком ВКП(б) командировал меня на посевную по проведению политико-массовой работы в колхозах Антипинского с/совета. Я обслуживала два колхоза, всё, что было сделано по политико-массовой работе за этот период это сделало по моей инициативе и при моей помощи. Я с большой радостью, с большим удовлетворением работала тогда в колхозах.
После посевной, имея месячный отпуск во время отпуска работала по подготовке к выборам в Верховный Совет РСФСР, руководила кружком среди домохозяек по изучению Конституции и положения по выборам в Верховный Совет РСФСР.
В начале августа, по просьбе Тюменской МТС, меня послали в колхоз 3год Пятилетка, помочь выпустить стенгазету и провести беседу о международном положении. Я данное задание выполнила. В момент отправки меня в колхоз в кабинете директора школы сидел тов. Завалин[26] и парторг Ибраги[мов]… Беседин, пришёл тов. Ибрагимов и говорит, что колхоз «3й год Пятилетки» самый реакционный плохой колхоз, так как туда ездили только Троцкисты – перечисляя кто.
Колхоз «3й год Пятилетки» когда-то был подшефным колхозом СПШ. Туда ездил и тов. Ибрагимов, а будучи секретарём парткома сам туда направлял людей. Я [в] тот момент сказала, что Купц всё же не троцкистом был. За эти слова сей[час]… на партсобрании 3/IX парторг Беседин и др. меня больше всего обвинили к защите Купц. Я сознаюсь, что [в] тот момент сгоряча я сказала, так как не надо было не полагалось мне как партийцу. Я не понимаю, почему… Но тогда никто мне на эту ошибку не указал.
Если подойти по партийному, то надо было сразу меня за это греть.
Когда 3/IX на первичной парторганизации совершенно для меня неожиданно о мне был поставлен вопрос о мне, я никак не могла понять чем это вызвано, те обвинения, которые мне предъявили, были натянуты. Не понимаю, почему же тогда сразу после ареста Купц не ставили обо мне вопроса. До собрания никто из наших коммунистов и особенно парторг со мной по-товарищески не поговорил. Ни разу не указал на те ошибки, которые я сама не замечая допускала, как, например, связь с женой Бривина. Я никогда с ней особой дружбы не имела и не имею. Она заходила ко мне с детьми. Летом, когда у Бривина сильно болел ребёнок с воспалением лёгких я к ней несколько раз заходила. Я никогда не подумала, что это послужит одной из причин исключения меня из партии. Об этой связи могли же меня предупредить. Я из прежней своей партийной работы знаю, что [в] таких случаях, прежде чем наказывать, члена партии предупреждают, помогают ему исправить допущенные ошибки, но по отношению ко мне искали собирали материал.
После партсобрания…
Я просила тов. Мальцева[27], секретаря Горкома ВКП(б) проверить те обвинения, которые мне предъявила наша первичная парторганизация. Тов. Мальцев сказал, что инструктор Куликов проверял. Я ждала, когда меня вызовут [в] Горком ВКП(б), со мной поговорят, проверят правильность серьёзность всех обвинений и когда инструктор тов. Куликов 27/IX вызвал меня с парторгом Бесединым в Горком ВКП(б), я думала, для проверки моего дела. Я совершенно была поражена, когда узнала, что заседание Бюро Горкома началось и что на повестке дня и [мой] вопрос. Встретив тов. Мальцева, я [в] недоумении спросила, как же это так, без всякой проверки, даже со мной никто не поговорил и уже поставили вопрос на бюро. На это тов. Мальцев холодно ответил, что же тут особенного, поговорим на Бюро.
Судя по ходу разбора моего дела на Бюро мне осталось такое впечатление[28], что обо мне вопрос был предрешён.
На Бюро тов. Трифонов сообщил, что Купц сам [в] своих показаниях на следствии рассказал, что он в течение ряда лет выполнял шпионскую работу. Если это так, а словам тов. Трифонова я не могу не верить, то каким слепым же может быть человек как я. Я слепо верила Купцу, когда он рассказывал о своих заслугах, о своей преданности к партии в прошлом. Эта слепота сгубила меня, не дала мне возможности быть бдительной, подойти к сему критически. Моя вина усугубляется ещё тем, что…
Фрагмент № 2
Мне вспоминается передовица «Правды» в начале 1938 г., в которой писали, что член партии, который ни в чём не виновен, может быть спокоен, ибо за ним стоит партия. Я за себя была спокойна, так как за мной нет партийного проступка. Но почему местные партийные руководители не хотят установить правды. Конечно, легче исключить из партии и этим себя застраховать, чем разбираться.
3/IX 38 [г.] совершенно для меня неожиданно парторгом Бесединым был поставлен вопрос о мне на первичной парторганизации, я сразу подумала, что на это есть установка Горкома ВКП(б). После партсобрания, на котором мне вынесли строгий выговор за небдительность (это после 8 месяцев), я обратилась к секретарю Горкома ВКП(б) тов. Мальцеву с просьбой проверить серьёзность всех выдвинутых ко мне обвинений. Тов. Мальцев тогда сказал, что дело передано инструктору Горкома тов. Куликову[29].
Когда 27/IX меня вызвали в Горком, я думала для проверки моего дела. Но я была крайне поражена тем, что Бюро Горкома ВКП(б) началось и на повестке дня мой вопрос. Встретив тов. Мальцева я спросила: «Как же это так, без всякой проверки, никто со мною даже не поговорил, а уже вопрос поставили на Бюро». На это тов. Мальцев равнодушно ответил: «что же тут особенного, поговорим на Бюро». Насколько я знаю из своей практики партийной работы, то в таких случаях всегда дело обвиняемого проверялось и всегда беседовали с тов., которого обвиняли. Но со мною не считали нужным даже поговорить. По ходу разбора моего дела на Бюро Горкома ВКП(б) мне осталось впечатление, что о мне был предрешён вопрос. Мне было невыносимо больно, когда Бюро Горкома ВКП(б) так бездушно подошло при разборе моего дела. Но я надеялась, что Бюро обкома ВКП(б) разберутся и меня восстановят в партию[30]. При разборе моего дела в обкоме никто даже не поинтересовался в чём же заключалось обвинение в защите Купц, а подтвердили решения Бюро Горкома ВКП(б). Я убедилась, что при решении вопроса о моей партийности подошли ко мне исключительно как [к] бывшей жене Купц.
Ибо секретарь Горкома ВКП(б) тов. Десятков и инструктор тов. Куликов мне заявили, что Горком ВКП(б) думает, что я как жена не могла не знать о вражеских действиях Купц. Причём тов. Десятков высказал такое мнение, что «У нас нет данных, чтоб у тебя была идейная связь с Купц, но может быть о тебе ещё поступит материал».
Я не понимаю, почему до сих пор по отношению к членам партии существует такой произвол, почему на ложных подозрениях решается судьба живого человека, члена партии. Неужели нельзя проверить, установить всю правду.
Фрагмент № 3
Невыносимо больно и обидно было мне, что когда со стороны отдельных товарищей коммунистов не было товарищеского отношения, не было товарищеской поддер[жки], люди страховались.
Я в январе месяце сильно болела, ко мне никто не заходил. Такого бездуш…никто не поинтересовался как я живу, чем дышу, атмосфера была такая создана, что даже и беспартийные сотрудники боялись со мной общаться. Я тогда больше чем когда-либо нуждалась [в] товарищеской среде. Я с детства воспитывалась, выросла и закалялась в партии Ленина-Сталина. Всегда жила [в] партийной - товарищеской среде. Кроме партии, кроме Всегда была окружена доверием партии.
Невыносимо больно, когда за собой не чувствуешь ни не имеешь никакого партийного проступка, а ты окружён недоверием. Мне кроме партии ведь ничего в и не осталось ничего [в] жизни не имелось и не было. Я в своей жизни… Я начиная с детства жила только жизнью партии Ленина-Сталина. Ведь тюменская парторганизация и отдельные товарищи коммунисты меня же не знали. Никто со мной никогда и не говорил и говорить не хотел. Есть только тов. Гильдерман[31] и Ибрагимов, которые знают меня но… Здесь нет никого из старых большевиков, которые… Те старые большевики, которые меня знают с детства, живут в Москве, в Ленинграде, а многих я за последние годы потеряла растеряла.ь
Я перебрала все годы прожитые вместе с Купц, но не могла найти в нём врага. Я искала причины ареста, и единственно остановилась на т[ом]…, узнав о том, что перебежчиков арестуют потому что среди них много шпионов, я думала, что, возможно, Купц арестован из-за Мезита, который у нас работал с 30-33 г. преподавателем. Мезит – латгалец, перебежчик, после окончания Комвуза Запсибкрайкомом ВКП(б) был командирован в СПШ преподавателем. Мезит являлся Латвийским подданным. Мы как-то часто над ним смеялись, говорили: как тебе нравится быть Латвийским подданным, когда Латвия не советская страна, а ты ведь член партии. В Омске Мезит перешёл в советское гражданство, а Купц насколько помню, дал ему рекомендацию. Я о судьбе Мезит не знаю, но подумала, если Мезит арестован как перебежчик, а Купц [надписано вверху карандашом: и указал врагов] то и из-за Мезита могли арестовать и Купц. На то, что для ареста Купц была причина… [надписано вверху карандашом: Эту мысль подтвердило и выск. Гильд.] Но я долго думала и я в то время была уверена, что следственные органы разберутся и Купца освободят, как… Я допускала только такую мысль, что Купц если стал врагом, что стал невольно, сам этого не зная. Если он был сознательным врагом, как говорится матёрым врагом, я бы не могла об этом не заметить[32]. Неужели так тонко может человек маскироваться, что, прожив 10 лет вместе и не видеть, не замечать этого.
Все эти девять месяцев после ареста Купц… То что Купц арестован как враг народа лежало и лежит на меня невыносимо тяжёлым пятном.
Работая в… Впоследствии мне казалось, что большинство отношение со стороны коммунистов нашей первичной парторганизации ко мне стало более дру…товарищеским. Я увлеклась своей работой в школе. Когда я работаю в аудитории среди курсантов (сейчас среди председателей колхозов) я забываю… я увлекаюсь своей работой. В работе я испытываю большую радость, большое удовлетворение, когда меня слушают, когда перед…
Фрагмент № 4
Ещё в январе месяце, когда на партсобрании сообщили, что Купц исключён из партии, как враг народа – Беккер[33], который имел с Купц личные счёты, выступил и заявил, что Купц фашистам ящиками в Москву посылал масла фашистам, что Крауклис здесь об этом молчит.
Посылал масло не Купц, а я своим старым подпольным товарищам семьей Рубен. Я послала из Тюмени три посылки по 6-8 кгр. Мне хотелось своих товарищей отблагодарить за ту материальную помощь, которую они мне оказали, когда я училась в Ленинграде – они тогда жили в Ленинграде.
Рубен Пётр Павлович, член партии с 1905 г. работает… его жена Рубен Марта Яковлевна, член партии с 1914 года работает в клубе зав. клубом пионеров в доме правительства.
С Рубен Мартой Яковлевной я с одной волости, вместе вступали в партию, вместе работали в гор. Ленинграде с 15-17 г. Вместе были арестованы и сидели [в] тюрьме как политзаключённые. С 21 г. [по] 28 г., пока я училась в Ленинграде, а они жили там и работали, я всё время имела с ними товарищескую связь.
Я сразу подала заявление в Бюро Горкома ВКП(б) и просила привлечь к ответственности Беккера за такую наглую клевету на честных коммунистов, обзывая их фашистами. Дело было передано тов. Сухову, который работал культпропом. Знаю, что тов. Сухов тогда беседовал с отдельными коммунистами. Случайно встретив меня на Горкоме, поговорил со мной. Сказал, что мы тебе пока верим, но эту клевету до сих пор с меня не сняли. 3/IX 38 [г.] на партсобрании Беседин опять задал многозначный вопрос, а о судьбе Рубен знаешь. Рубен, член партии как работал, так и работает сейчас в Москве.
Выходит, что сейчас на меня могут клеветать, могут камнями забросать, но мне уже правды не найти.
ТОКМ. ВФ. 3276/14.
[2] Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, цитируется документ: ТОКМ. ВФ. 3276/14.
[3] ГАСПИТО Ф. П-1008. Оп. 1. Д. 1. Л. 35-35, об.
[5] ГАСПИТО. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2239. Л. 4-5.
[6] ГАСПИТО Ф. 7. Оп. 1. Д. 757. Л. 106.
[8] Так в тексте. Мария Яновна, по-видимому, так и не овладела в совершенстве русским языком, подобные ошибки встречаются неоднократно.
[9] ГАСПИТО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 797. Л. 18.
[10] ГАСПИТО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 788. Л. 153.
[11] ГАСПИТО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 797. Л. 18.
[16] Здесь и далее – выделенный курсивом текст в документе зачёркнут.
[17] Купц, Рейн Яковлевич – родился в 1896 г. Член ВКП(б) с 1917 г. Латыш. Образование – Коммунистический вуз нацменьшинств. На момент ареста 27.12.1937 г. работал директором Школы повышения квалификации колхозных кадров в Тюмени. Решением Тюменского горкома ВКП(б) от 29.12.1937 г. исключён из ВКП(б) как враг народа, арестованный «за антисоветскую контр-революционную деятельность органами НКВД».
[18] Бривин, Андрей Михайлович – родился в 1888 г. Член ВКП(б) с 1924 г. Латыш. Образование – Коммунистический вуз нацменьшинств. На момент ареста - преподаватель истории ВКП(б) и парторг Школы повышения квалификации колхозных кадров в Тюмени. Решением бюро Тюменского горкома ВКП(б) от 29.12.1937 г. исключён из ВКП(б), как враг народа, арестованный «за антисоветскую контр-революционную деятельность органами НКВД».
[21] Петров, Николай Николаевич – начальник Тюменского городского отдела НКВД в 1935-1938 гг.
[22] Ибрагимов, Усман Лукманович – родился в 1897 г. в крестьянской семье. Татарин. Образование – средняя школа. Преподаватель и парторг Школы повышения квалификации колхозных кадров в Тюмени.
[23] Каменева, Мария Николаевна - родилась в 1899 г. семье рабочих. Член ВКП(б) с 1925 г. Образование – Коммунистический вуз. Преподаватель истории народов СССР и Ленинизма (1933-1934 гг.), работала в Тюменской советской партийной школе и Школе повышения квалификации колхозных кадров в Тюмени (1935-1937 гг.). Её судьба легла в основу другой статьи: Белов С.Л. Ячейка: люди и судьбы 1937 года.
[24] Беседин, Гавриил Петрович – родился в апреле 1907 г. в с. Плетнёво, Омутинского района, Омской области в крестьянской семье. Член ВКП(б) с 02.05.1930 г. Образование – среднее. Окончил СПШ II ступени, г .Тюмень (06.1930-03.1932 гг.), философский факультет на курсах преподавателей ВКУ при УКУ им.Ленина, г. Свердловск (03-10.1932 г.). Работал преподавателем в Остяко-Вогульской СПШ, г. Остяко-Вогульск (08.1934-09.1936 гг.), зав. учебной частью Остяко-Вогульской СПШ (09.1936-11.1937 гг.). Преподаватель ленинизма и парторг Тюменской областной школы повышения квалификации колхозных работников (11.1937-04.1939 гг.). Позднее он перейдёт на работу в Тюменский горком ВКП(б) и вырастет с рядового лектора (с 04.1939 г.) до секретаря по кадрам (с 10.1944 г.).
[26] Завалин, Александр Алексеевич – родился в сентябре 1905 г. в крестьянской семье. Член ВКП(б) с 1926 г. Образование – сельская школа. Окончил Комвуз, г. Пермь (06.1930-08.1932 гг. С мая по декабрь 1937 г. - слушатель Института усовершенствования педагогов при ЦК ВКП(б), г. Москва. С 12.1937 г. по 12.1938 г. – инструктор сельскохозяйственного отдела Омского обкома ВКП(б). С 05.1938 г. – директор Школы повышения квалификации колхозных кадров в г. Тюмени (утверждён 23.12.1939 г.). 06.08.1940 г. утверждён в должности директора Тюменской школы шоферов. 29.04.1941 г. назначен зам. секретаря первичной парторганизации школы механизации сельского хозяйства. С 06.05.1941 г. – зав. отделом пропаганды и агитации Тюменского горкома ВКП(б). В июле 1941 г. призван в армию.
[27] Мальцев, Михаил Лаодикиевич (1908-?) – родился в ноябре 1908 г. в д. Кокошилово, Кадниковского уезда, Вологодской губ. в семье служащих. Член ВКП(б) с 1930 г. Образование – сельская школа, заочная семилетняя школа. Окончил партийное отделение заочного Комвуза (1931-32 гг.). Зав. культурно-пропагандистским отделом Тюменского горкома ВКП(б) (03-05.1938 г.). Секретарь Тюменского горкома ВКП(б) (06.1938-03.1941 гг.).
[29] Куликов, Андрей Александрович – родился в 1908 г. Член ВКП(б) с 1938 г. Образование - низшее. С 07.1938 г. - инструктор Тюменского Горкома ВКП(б).
[31] Гильдерман, Отто Давидович – родился в 1904 г. Член ВКП(б) с 1930 г. Немец. Образование – Комвуз нацменьшинств. Зав. учебной частью Школы повышения квалификации колхозных кадров в г. Тюмени. Решением первичной парторганизации Школы от 29.11.1938 г. исключён из ВКП(б) «за притупление политической бдительности, непринятие мер к ликвидации последствий вредительства, неочищение аппарата от чуждых элементов, допущение безучётности в хозяйстве школы». Решение об исключении подтверждено бюро Тюменского горкома ВКП(б) 07.12.1938 г. с формулировкой «исключить за утерю политической бдительности и как не внушающего политического доверия». 08.01.1939 г. партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) по Омской области решение Тюменского горкома подтвердила. Восстановлен в ВКП(б) решением КПК при ЦК ВКП(б) от 04.05.1939 г.
[33] Беккер П.Я. – член ВКП(б), работник Школы повышения квалификации колхозных кадров в г. Тюмени.