Я уволилась.
Я увольнялась до этого раза четыре за жизнь, и это происходило спокойно и без проблем. И сейчас хотела уйти тихо и спокойно, никого не посвящая, кроме начальства.
Но информация просочилась, и вокруг меня началось странное движение. И я услышала "не надо"," жалко" и даже "а как же мы? вы ведь в ответе за тех, кого приручили".
И я стала напряженно прислушиваться к себе-- что-то происходит?
Потом ко мне пришли с букетом и книжкой на память и взволнованно-трогательными (а может, просто соответствующими случаю) словами, и кое-кто заплакал, сидя передо мной.Я всегда иронически-снисходительно относилась к детским слезам--частым в случае, например, лагерного расставания. Или там последний звонок-- бывает, и сама слегка прослезишься.
Но тут они, слёзы-то детские, оказались заразительны, как зевота.
Запоздало раскрытая только дома книжка-- их подарок-- следовала проверенным образцам классической чувствительной мелодрамы-- надпись "спасибо за 4 года вместе, не забывайте нас" и вклеенная фотка класса.
И я стала напрягаться всё сильнее, и не зря-- в последний день случилось самое крещендо.
Вместо тихого ухода-- ну ушла и ушла-- получилось пафосное и помпезное прощание с телом, которое меня местами тяготило, заставляло вести себя неадекватно и расплакало три раза.
Букет из 30 роз, трехурочное чаепитие с тремя классами, устроенное в основном силами детей-- и потом напутствия и прощание-- и с каждым обняться.
Я даже боюсь думать, какое зрелище представляла собою. Мешки под глазами от хронического недосыпа усугубились реками слёз.
СтОю ли я такого масштаба и стОит ли ситуация моих слез?
Может, это было "над вымыслом слезами обольюсь"?
Дети в общем ничего не теряют. Ученики приспосабливаются к любому учителю.( Жалко, конечно, что на моё место пришёл молодой сталинист. " А преемник его был тираном"( Уайльд, "Звёздный мальчик") ) Да и не думаю, что все поголовно будут по мне по-человечески скучать, тем более -- долго. Я в общем-то угрюмый мизантроп. Дружить умею, только посадив детей перед собой за парты и заставив их слушать мои познания по истории и по жизни. Деваться-то им некуда. А когда у большинства от этого начинается стокгольмский синдром, они начинают любить меня и даже иногда историю.
Что теряю я? Раньше я увольнялась, бывало, с лёгкой душой, надеясь-- и иногда оправданно-- на лучшую долю. В этот раз я ушла в пустоту. И слёзы мои были не по детям ( хотя среди них были очень, очень хорошие) , а по завершенному мною куску жизни и деятельности. Значимому для меня. Пришлось, жизнь взяла за горло.
Но я думаю, что она теперь всего лишь сменит руку на моей шее.