О лингвистике и лингвистах.

3 марта ( по нашему стилю) родился автор этой фразы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка».

Щерба Лев Владимирович - выдающийся русский лингвист, считающийся основателем Петербургской фонологической школы. Его имя знает каждый филолог. Этого ученого интересовал не только русский литературный язык, но и многие другие, а также их взаимоотношения.

Его деятельность способствовала активному развитию лингвистики.







В 1898 году он окончил киевскую гимназию с золотой медалью, а затем поступил в Киевский университет, на естественный факультет. В следующем году Лев Владимирович перешел в Санкт-Петербургский университет, на историко-филологическое отделение. Здесь он занимался в основном психологией. На 3-м курсе он слушал лекции по введению в языкознание профессора Бодуэна-де-Куртенэ. Он увлекся его подходом к научным вопросам и стал заниматься под руководством этого профессора. Щерба Лев Владимирович на старшем курсе написал сочинение, удостоенное золотой медали. Называется оно "Психический элемент в фонетике". В 1903 году он завершил обучение в университете, и Бодуэн-де-Куртенэ оставил Щербу при кафедре санскрита и сравнительной грамматики.

Санкт-Петербургский университет в 1906 году командировал за границу Льва Владимировича. Он провел год в Северной Италии, изучая самостоятельно тосканские диалекты. Затем, в 1907 году, Щерба переехал в Париж. Он познакомился с аппаратурой в лаборатории экспериментальной фонетики, изучил французское и английское произношение по фонетическому методу и работал самостоятельно над экспериментальным материалом.

В Германии Лев Владимирович провел осенние каникулы 1907 и 1908 года. Он изучал в окрестностях г. Мускау диалект лужицкого языка. Интерес к этому славянскому языку крестьян вызвал в нем Бодуэн-де-Куртенэ. Изучение его было необходимо для разработки теории смешения языков. Лев Владимирович поселился в окрестности г. Мускау, в деревне, не понимая на изучаемом диалекте ни полслова. Щерба выучил язык, живя в принявшей его семье, участвуя в полевых работах вместе с ней, деля воскресные развлечения. Лев Владимирович оформил собранные материалы в книгу, которая была представлена Щербой на соискание докторской степени. В Праге он провел конец заграничной командировки, изучая чешский язык.

Щерба Лев Владимирович, возвратившись в Петербург, стал работать в кабинете экспериментальной фонетики, который был основан еще в 1899 году при университете, но находился долгое время в запущенном состоянии. Этот кабинет - любимое детище Щербы. Лев Владимирович в начале 1920 годов создал проект Лингвистического института с привлечением различных специалистов. Для него всегда были ясны связи фонетики со многими другими дисциплинами, такими как физика, психология, физиология, неврология, психиатрия и др.

В наше время психолингвистика подтвердила важную роль фонем в создании понятий. Человек, слыша звуки как своей, так и чужой речи, анализирует их, разбивая речевой поток на фонемы, которые микродвижениями языка переводятся в артикулемы, потом всё проанализированное опять переводится в единый речевой поток, но уже осознанный и понятый.

Если есть неверное восприятие каких-то фонем, неправильная артикуляция звуков, замены, например, С на Ш, Р на Л или Й, то и восприятие речи тоже будет приблизительным, ошибочным.







В своей работе Языковая система и речевая деятельность. (М.: Наука, 1974. С. 77–100) Л.В. Щерба пишет.

"К сожалению, жизнь людей по возможности проста, и если мы хотим изучить жизнь, — а язык есть кусочек жизни людей, — то это не может быть просто и схематично. Всякое упрощение, схематизация грозит разойтись с жизнью, а главное, перестает учить наблюдать жизнь и ее факты, перестает учить вдумываться в ее факты. Важно не то, чтобы дети бойко и без ошибки, по старой или новой системе, классифицировали слова, а важно то, чтобы дети сами подмечали существующие в языке категории, вдумывались в слова, в их смысл и связи.

Проповедуя необходимость реформы старой школьной грамматики, я всегда отдавал себе ясный отчет в том, что реформа не поведет к облегчению. Идеалом была для меня всегда замена схоластики, механического разбора — живой мыслью, наблюдением над живыми фактами языка, думаньем над ними. я знаю, что думать трудно, и тем не менее думать надо и надо, и надо бояться схоластики, шаблона, которые подстерегают нас на каждом шагу, всякий раз, как мысль наша слабеет. Поэтому не следует прельщаться легким, простым и удобным: оно приятно, так как позволяет нам не думать, но ложно, так как скрывает от нас жизнь, бесполезно, так как ничему не учит, и вредно, так как ввергает мысль нашу в дремоту.

Однако, как я говорю своим слушателям уже с самого начала моей педагогической деятельности, все трудности окажутся значительно более легкими, если мы до конца признаем тот факт, что дети владеют всеми грамматическими категориями своего родного языка и что наша задача только разбудить у них лингвистический инстинкт и заставить осознать уже имеющиеся категории. Все предшествующее исследование имело целью показать, на чем базируется этот инстинкт, и к начальному обучению вовсе не относится. Здесь надо лишь, не мудрствуя лукаво и не насилуя ни своего, ни детского языкового чутья, налепить ярлыки на существующие у них категории, которые таким образом и будут приведены к сознанию. Вопрос, почему у нас существуют те или иные категории, — дело дальнейшего, более высшего преподавания."