«Впечатление, которое получаешь при пристальном изучении сюжета: точно сидишь у зеркала воды; и – видишь: с непередаваемой четкостью отражены в воде облака, небеса, берег; все утрировано; ненатуральна четкость очертаний; вдруг – какие-то мутные пятна и тени, к отражению не относящиеся, бороздят контур его; в месте облака видишь: облако пересекающую стайку подводных рыбок (рыбки – в небе?); очерк природы выглядит фантазийным; или наоборот: фантазийный сюжет опрокинут в бытовом объясненьи; и фантастика – только вывернутое наружу подоплекой обстание. Переочерченность сюжетных контуров теперь – клякса: где леса, облака, небеса? Бисерная муть! Что случилось? Одна из «рыбок», вынырнув, плеснула хвостом; что считал за сюжет, -- стерто поднятой зыбью».  

(Андрей Белый, «Мастерство Гоголя», с. 43).

      Ох, какой класс! Ох, как точно и ёмко! Но это не только "сюжета" касается. Таков Гоголь весь в МД, весь целиком, и в сюжетосложении, и в образной системе... Всё плывёт... двоится, троится, рябит... То лето в городе NN, то "в медведях" господа выходят... То "естественная" ветка, то "искусственная"... То "Бобелина", то "Колокотрони"... 

      Как-то раз стоял на кухне, записывая сон, и поневоле наблюдал в окно за человеком в коричневой куртке, пробиравшимся по газону вдоль торца противоположного дома. В руках у него была телекамера с довольно длинным объективом. Я думал: зачем она ему? Что он тут будет снимать? Вспомнились слова какого-то ведущего по телевизору: мол, телекамера — вещь дорогая. Между тем человек добрался до начала асфальта, осторожно перешагнул оградку и стал наклоняться к земле: вроде бы ставить камеру на асфальт. Это ещё зачем? И вдруг камера превратилась во французского бульдога, который, встав на асфальт, встряхнулся и мелко потрусил дальше. Объектив был его торчащими вперёд передними лапами.