Вынужденное отступление. 1.
Нелегко всё же писать о Гоголе: заражаешься невольно его пороками. И прежде всего – враньём. Неловко самого себя за руку ловить, несподручно, какая-то получается унтер-офицерская вдова, но лучше пусть это сделаю я сам, нежели проницательные мои читатели! Так что придётся, скрипя сердцем, признать: сказав, что Гоголь врёт «без запинки» -- я сам соврал.
Поелику врёт Гоголь как раз с запинками. С сучкáми и задоринками. Да ещё с какими. Придётся им всё же посвятить хотя бы одно отступление, где в общих чертах изложено будет то, к чему не раз ещё придётся возвратиться впоследствии.
Как и положено записному вралю, Гоголь сам в своей лживости охотно признаётся. Уже на первых страницах Поэмы, в начале главы первой, после незабываемой нимфы «с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал», он напрямую заявляет: “…наверное не могу сказать, кто их [косынки, а не груди – А. К.] делает, Бог их знает, я никогда не носил таких косынок”[1]. То есть здесь типичный для нежинско-римского долгоносого брехуна двойной ход: с одной стороны, внешне выражено притязание на честность (дескать, «знал бы – сказал бы как на духу»), с другой же – налицо вполне чистосердечное признание в том, что Гоголь-автор не располагает той привилегией всеведения относительно своих героев, которой обладали авторы «классического» европейского романа.
Но если автор может чего-то не знать, он может не знать и самого главного!
Неудивительно поэтому, что к самому Гоголю можно, mutatis mutandis, обратить его же собственное выражение, носящее печать «какого-то особенного добродушия и короткости»: «ТЫ ЗАВРАЛСЯ, МАМОЧКА, НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ»![2]
Не будем немилосердно вываливать на проницательного читателя весь список гоголевских «ляпов». Для поддержания темы отметим пока лишь один. В первом описании кабинета Собакевича (глава пятая) из числа «греческих героев», висящих на стене, упоминаются: Маврокордато, Миаули, Канари, Бобелина (и невесть как затесавшийся среди них Багратион)[3]. Но чуть ниже Собакевич возводит глаза, обращаясь к портретам Багратиона и Колокотрони[4]. Колокотрони-тот откуда взялся?
О портретах героев греческого Сопротивления речь ещё пойдёт (в разговоре о собственно Собакевиче). Пока же отметим эту маленькую «нестыковку», которая, как мы попытаемся показать ниже, отнюдь не такая уж «маленькая», а уж тем более не «единичная». И вовсе не столь безобидная, как могло бы показаться на первый взгляд.
