• Авторизация


НИЧТО: ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПРИКИДКА 21-07-2008 14:10 к комментариям - к полной версии - понравилось!


ДОНАЛЬД БАРТЕЛЬМ

НИЧТО: ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПРИКИДКА
(Из книги: “Сомнительные удовольствия”, 1974)(1)

Перевод с англ. и примечания Андрея Коваля

Это не жёлтый полог. И не колечки на нём. Это не отруби в ведре, не отруби, и не крупная рыжеватая скотина, что ест отруби из ведра, и не человек, насыпавший отруби в это ведро, не жена его и не банкир с лицом цвета урюка, готовый описать вышеописанную ферму. Ничто из этого — не Ничто.
Рыба-красотка — это не Ничто: это рыба, Pomacentrus, она любит тёплую воду, коралловые рифы — и, возможно, самоё себя, судя по всему тому, что мы знаем. Ничто — это не ночная рубашка, не невеглас, не Невий и не Ниневия. Это не низкорослые джунгли, где каменный стол возле речки был завален плодами. Это не смазливая индеанка, стоящая возле каменного стола, держа на руках белокурого похищенного младенца. Это не высказывание “Esse est percipi”(2) и ни одно из опровержений этого высказывания. И не понюшка табаку. Скорее! Времени не так много, а нам нужно завершить — или хотя бы попытаться завершить — этот список.
Ничто — это не подъязычно-язычная мышца. Отлично, гони дальше. Не подъязычно-язычная мышца, на которой выдающийся художник живописал часть носа, часть рта и серьёзный, неулыбчивый глаз. Прекрасно, с этим разделались. Живее! Мы убеждены, что Ничто — это не жёлтые трусики. Не жёлтые трусики с белой каёмочкой, на полу, под стулом. И это не пол, не чёрный стул и не двое голых любовников, стоящих в постели и ведущих битву подушками, в ходе которой партнёр-мужчина тайком от возлюбленной запихивает в наволочку экземпляр Третьего Международного Вебстера. Мы в беспокойстве. Времени не так много!
Ничто — это не григорианское пение и вообще никакое не пение — ну, разве что вой нуля, приглушённый до полной неслышимости законами строго построенного языка. Это не “0”, не знак & и не то, чтó думает Ричард, и не та штучка, назвать которую мы сейчас не в состоянии, хотя скрепляем с её помощью бумаги. Это не кубики льда, тающие в тепле нашего виски, и не город в Шотландии, где это виски произведено, и не рабочие, которые за чтением Библии, местной газеты и Рильке раздумчиво посасывают этот продукт через почти невидимые пластмассовые соломки восемнадцати футов длиной.
Это также не мотель в Дибе (где живут голодранцы), не болячка и не булочка(3), не горчица, покрывающая булочку, и не горчичный пластырь, покрывающий болячку, не абсолютное владение, не жужжание совокупляющихся светлячков и не мясо. Это не омар, защищённый от природных врагов своей высокой ценой, правдивой Галькой, ложной галькой(4) или жаждой. Это не жёлтый полог, как мы уже определили, и не то, чтó за пологом, упомянуть о чём мы не можем из уважения к ярости Короля и репутации Королевы. Живее! Времени немного.
Ничто — это не телефонный номер, и вообще никакой не номер, включая нуль. Это не наука — и, в частности, не физика чёрных дыр: ведь она не Ничто, а физика. Это также не (ну, скорей, скорей!) Бенджамин Франклин, задумавший соблазнить по почте вдову французского мыслителя Клода Адриена Гельвеция. Это не нигилизм Горгия, утверждавшего, будто ничего не существует, и будто если бы что и существовало, так его нельзя было бы познать, а если б и можно было познать, так это знание не могло бы передаваться(5): нет, это не то, хотя тон взят приятный. Грустно признать, но это не Атос, не Портос, не Арамис и не то, что с ними когда-либо приключалось или могло бы ещё приключиться, если бы, скажем, гусеница эксоновского танка, превысившего допустимую скорость на выезде из Юмы (штат Аризона), раздавила ящерицу-ядозуба, которая затем перевоплотилась бы в Дюма-père. Это никакая не погода — ясная, скверная или отчасти облачная; и это не мой психиатр, не ваш психиатр и ни один из чужих психиатров (а ну, живей!). И это не то, чтó под кроватью, ибо, когда вы говорите нам: «Под кроватью ничего нет!», и мы думаем: «Наконец-то! С плеч долой! Пришпилено к витрине с экспонатами!» — вы всё же сообщаете нам о местной, лишь временно устойчивой ситуации, вы отнюдь не предоставили нам Ничто само по себе. Только список может представить нам Ничто, пришпиленное, с плеч долой, наконец-то — так поднажмём!
Мы сознаём трудности доказательства отрицания — такого, например, заявления: «В моей комнате нет гипфилосамуса». Ведь если даже вы покажете нам фотографию вашей комнаты, где никакого гипфилосамуса нет, да ещё присовокупите магнитофонную ленту, на которой слыхом не слышно никакого гипфилосамуса, то как мы можем быть уверены, что фотография не подретуширована, а плёнка не подделана искусным образом, или же что и та, и другая не пред- (или после-) -шествуют появлению гипфилосамуса? Этого громоздкого глаголоядного, способного думать под водой в течение долгого времени? А раз уж мы упомянули глаголы, то можно ли задать вопрос, ни о чём: что делает Ничто?
Скорей, скорей! Хайдеггер полагает, что «Ничто ничтожит»(6) — спокойная, здравая мысль, с которой Сартр, в числе прочих, не согласен. (То, что думает о Ничто Хайдеггер — не Ничто). Хайдеггер указывает нам на ужас. Позаимствовав кубок ужаса у Киркегора, он расплёскивает его и в расползающемся пятне обнаруживает — как гадалка по чаинкам — Ничто. Изначальный ужас, по Хайдеггеру, — это то, из-за чего мы не выносим никаких что-это, ибо он представляет нам мгновенную картину того-чего-нет — наконец, путь ввержения в Бытие. Но Хайдеггер куда как велик для нас; поаплодируем его дерзновению, а сами решим задачку подомашнее: составим список.
Наш список принципиально не может быть завершён, даже если мы созовём на помощь друзей или армии (Ничто — это не армия, не история армии, не её вооружение, не мораль, не доктрины, не победы и поражения; так, с этим разделались). И даже если б мы могли, с превеликим трудом, исчерпать все возможности, всё это записать, поименовать всё, что не есть Ничто, вплоть до последнего проказливого атома, закатившегося за дверь, глубокомысленно включив в этот список самих себя, составивших его — сам-то список останется! Ну, кто возьмётся?
Но пусть мы не можем закончить — начать-то мы во всяком случае можем. Если то, что существует, в каждом случае есть совокупность цепочки явлений, тогда Ничто нужно характеризовать в терминах его не-явлений, не-показов (опаздываем, и непоправимо!). Ничто — это то, что заставляет нас ждать (всегда). И это не «Чарли — мой любимый», и не Мэри, если бы у меня была любимая с таким именем, и не отсутствие-у-меня-любимой, когда б я пренебрёг отысканием и раздобыванием таковой. И это не жёлтый полог, за которым фавны обнимаются с космонавтами, за которым плоть кишмя кишит во все стороны и мелькохвостые белки падают вверх(7), в деревья. И смерть — не Ничто, и не бодрящие участки сознания («Не ходи ты, кроткая, этой доброй ночью»), и не те, кто придерживается противоположных взглядов («Сгореть дó смерти» — бормочет Крэпп у Беккета в свой «Сони») — всё это не Ничто. Что могу я сказать вам о том, как обесчестил Лукрецию гордый Тарквиний? Только одно: насильник носил пальто с рукавами реглан. Не много — но всё же не Ничто. Занесите в список! Для более полного ознакомления загляните в Шекспира.
И вот ещё что: вы ведь заметили анахронизм — лорд Реглан жил много позже упомянутого происшествия; но ошибки — тоже не Ничто. Занесите в список. Ничто не удалось, Ничто не достигнуто. Вот чудо-список! Как отрадно сознавать, что, прилагая все силы, мы можем лишь проиграть, и проиграть абсолютно, и что задача всегда будет перед нами, как смысл нашей жизни. Ну, живей! Скорей! Ничто — это не гвоздь.

ПРИМЕЧАНИЯ

(1) BARTHELME D. “Nothing: A Preliminary Account”. // Guilty Pleasures. N. Y., 1974, pp. 161-165.
(2) “Существовать — значит быть воспринимаемым” (лат.) — формулировка «великого принципа» философии епископа Джорджа Беркли (1685–1753 гг.).
(3)В оригинале игра слов: pain (англ.) ‘боль’ и pain (франц.) ‘хлеб’.
(4)В оригинале игра слов: true grit, false grit. Слово grit может означать как ‘гравий’, ‘дресва’, ‘галька’, так и ‘стойкость’, ‘выдержка’.
(5)См. Горгий, фр. B 3 (Diels) = Секст Эмпирик, «Против учёных», VII. 65 слл.
(6)Das Nichts nichtet (нем).
(7) Сравни у Хайдеггера: «Wir fallen in die Hoheit» (HEIDEGGER M., “Die Sprache”, in: IDEM, Veröffentliche Schriften, Band 12, “Unterwegs zur Sprache”, Pfullingen-Neske, 1976, S. 12).
вверх^ к полной версии понравилось! в evernote
Комментарии (2):
21-09-2008-21:40 удалить
Предварительная прикидка... Ты выбрал этот текст, конечно, от своего обостренного внимания к мелочам и их переплетениям? Здесь уж их вдосталь. Мелочей. Вот за одну я зацепилась. Желтый. Три раза помянут. Почему так упорно, как думаешь? Цвет тревоги. Должен подхлестнуть что ли и без того лезущие в уши:"Скорее! Времени не так много, а нам нужно завершить — или хотя бы попытаться завершить — этот список. ... Прекрасно, с этим разделались. Живее! ...
Мы в беспокойстве. Времени не так много!" Пытаюсь зацепиться за эти призывы, чтобы их понять. Поспешить в определении "Ничто" путем исключения надо - почему? Потому ли, что всё, что можно перечислить стремительно заканчивается - гораздо быстрей, чем пишется этот список и мы не успеем понять, что такое ничто, как оно уж и настанет?
А вот еще. Деталь. Определенно, автор привязан к нулю. Так и тянет его подчернуть не тождественность нуля/ Ничто. Ха! И даже ради этого отступил от списка своих не-"Ничто — это не григорианское пение и вообще никакое не пение — ну, разве что вой нуля, приглушённый до полной неслышимости законами строго построенного языка. "
И еще одно замаскированное отступление от списка:"А раз уж мы упомянули глаголы, то можно ли задать вопрос, ни о чём: что делает Ничто?" Каков финт! Раз уж это фиг его знает что, то определим его через действия. Чего-нибудь получилось? Как всегда. И автор этому оченнно даже рад:"Вот чудо-список! Как отрадно сознавать, что, прилагая все силы, мы можем лишь проиграть, и проиграть абсолютно, и что задача всегда будет перед нами, как смысл нашей жизни."
Итак... Ничто ни дальше, ни ближе. В сухом остатке - детали.
"Итак... Ничто ни дальше, ни ближе". Так ты определила итог. Верно, что ж тут возразишь. Только на месте "Ничто" (Nothing) вполне могло бы стоять "Всё" (All), и высказывание было бы столь же истинным: "ВСЁ ни дальше, ни ближе". Ведь список "Ничто" есть список "Всё", только с предикатом "нетю" вместо предиката "есть". Отсюда и спешка: ведь такой списочек за всю жизнь составить не успеешь. А списочек-то, повторяю, будет одинаковым и для "Nothing", и для "All", только в случае "Nothing" его нужно будет по завершении жирно перечеркнуть.
Ну и вот. Дональд Бартельм, "a rather strange author" ("весьма странный автор"), как отозвалась о нём в частной беседе со мною одна очччень умная американка (Царствие ей сейчас небесное!), писал это своё "Ничто" на взлёте того явления, которое мы привыкли бездумно называть "постмодернизмом" ("Постмодернизм! Хоть имя дико, / Но мне оно ласкает слух"). В действительности это "имя дикое" лучше передать как "софистика", ибо и суть, и приёмы "постмодернизма", по-моему, вполне тождественны тому, что наблюдалось на взлёте греческой "первой софистики" (Протагор, упоминаемый автором Горгий и прочие). Напоминаю для забывчивых: именно софисты впервые в европейской философии поставили ребром вопрос о сущности языка. Они были куда умнее наивного Соссюра, который в качестве "значения" слова "дерево" рисовал ствол, крону и корни. Софисты дотумкали до того, что любое слово есть "Nothing", поелику отсылает только к реальности языка, то есть к той системе, в рамках которой оно употребляется. Это было весьма важное их открытие, без всяких дураков, так что не случайно в учебниках философии мы почти всегда найдём главку "Софисты и Сократ". Последний приложил приёмы, разработанные софистами, к области нравственных понятий. Чем это закончилось -- напоминать, полагаю, не нужно.
"Имя дикое" -- очередная волна софистики, возникшая в ответ на безудержную онтологизацию, которой так пыжилась европейская мысль. Говоря конкретнее, финтифлюшка Бартельма есть непосредственный софистический отклик на такие насупленнейшие сочинения, как "Бытие и Ничто" ("L'Etre et le Neant", прости за отсутствие диакритики) Сартра и -- раньше -- "Бытие и время" ("Sein und Zeit") Хайдеггера (оба есть теперь в русских плачевных переводах). Отклик вполне софистический ("постмодернистсткий"), с фигой в кармане и с каменной харей. Юродствующий отклик, несущий простой, в общем-то, message: хорош болтать, умники стоеростовые!
Сейчас "имя дикое" уже списано в архив. Болтовня об "All" и "Nothing" уступила место иным "дискурсам": например, "телесному", "феминистскому" и вообще "гендерному" (напоминаю: gander по-английски "гусак"). Порождаемые в Западной Европе, эти "дискурсы" широко тиражируются в Штатах, где становятся частью массовой культуры университетских интеллектуалов, на разные лады поющих свои бесконечные песни о, например, "феминистском" или "постколониальном" переводе (убей меня Бог, так я и не смог взять в толк, что это такое). Но эти песни, эти оды, требуют уже новых, своих пародов, своих пародий. А Бартельм жил чуть раньше и пародию свою написал на "дискурс" об онтологии. Что было при нём, о том и написал. Притом написал, по-моему, лихо, что меня и привлекло в этом сочинении (а вовсе не "любовь к мелочам"). Это лихой софист, софистически высмеивающий софистику. Именно его напор, его drive, я и стремился передать в переводе. Сейчас я вижу в переводе некоторые ошибки (например, "Do not go gentle into that good night" есть навязчивая строчка из самого, наверное, известного стихотворения Томаса Дилана, что я тогда упустил из виду). Но -- не страшно. Есть ведь и удачные решения (например: "за которым плоть кишмя кишит во все стороны и мелькохвостые белки падают вверх, в деревья"). Так что исправлять я ничего не намерен, и пусть этот перевод, сделанный ... дай Бог памяти ... шестнадцать, что ли, лет тому назад, останется таким, каким он тогда у меня вылущился.


Комментарии (2): вверх^

Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.

Дневник НИЧТО: ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПРИКИДКА | Андрей_Коваль - Дневник Андрей_Коваль | Лента друзей Андрей_Коваль / Полная версия Добавить в друзья Страницы: раньше»