Я вот понимаю, что я сейчас иду, а мама мне смотрит в спину с балкона... и это как-то так... невероятно.

Я второй раз ухожу от мамы с чувством, что что-то очень... какие-то прямо внутренние кирпичики, какие-то очень важные, они как будто были разваленные, и вот постепенно во время разговора они как на отмотке обратно. Они когда-то развалились, а сейчас они так пум-пум и встали обратно.

Это какой-то вообще... что это такое.

Сегодня было намного спокойнее. Но я рассказала маме такие вещи, я не планировала вообще что-то конкретное рассказывать, но так вышло, что мы снова много говорили о папе. Я принесла ей эти записи из его дневника и рассказала о них. Рассказала, что он лез в мои личные всякие переписки-записки, что я постоянно чувствовала себя в каком-то шпионском фильме. И прочитала эти записи, рассказала, как папа меня ругал, как приезжал в школу. Рассказала, как он сообщил мне о том, что у него рак. Как я поняла, что для меня в тот момент он умер, как я прожила эту смерть, как поняла в тот момент, сколько всего он для меня значит, и как я не могу как будто бы оторваться от его фигуры. Как я в тот момент осознала, что на всех переношу этот образ и желание получить какое-то признание, и при этом тиранию и страдания, потому что это всё, что я знала. Потому что мне нужно стать идеальной и заслуживать хоть какого-то признания, но невозможно стать достаточно идеальной, поэтому нужно всё равно страдать. И как... как начала ненавидеть его, рассказала маме. Как начала хотеть ему смерти, как тяжело мне было, когда он болел, и когда я не хотела с этим всем вообще связываться. Когда я не хотела, чтоб это происходило. Не хотела быть частью этого, хотела сбежать. Хотела чтоб он умер поскорее. Как я не понимала, почему я вообще должна каким-либо образом взаимодействовать с человеком, которого я ненавижу. Который столько всего плохого мне сделал.

Я даже рассказала, что... когда я вот с мамой поделилась тем, что сделала аборт, и получила от неё такую невероятную для меня на тот момент реакцию, что я начала как бы с ней сближаться и что в какой-то момент я начала хотеть, чтобы она бросила отца. Чтоб она увидела, какой он козел, и как он себя ведет по отношению к ней, ко мне, ко всем... нам. Только нам. И чтоб она ушла и смогла зажить нормальной жизнью, счастливой. Чтоб нашла другого возможно мужчину. Хотя я понимала, что уже наверное поздно, но были такие мысли, потому что мне мама казалась более зрелой, более... способной, наверное, к этому счастью.

Я всё это ей рассказала.

И рассказала, как я попросила его... точнее, спросила его, когда он уже был в предсмертной агонии, спросила его, гордится ли он мной. Рассказала, что испытала облегчение, когда он умер. Рассказала, что чувствовала себя неправильной, потому что все как будто бы любят его и хотят его целовать, жалеют, не хотят, чтобы он умирал. А я неправильная, я не такая.

Я рассказала маме, что с тех пор, как он умер, моя жизнь реально стала легче. Что я перестала получать новый багаж, а получила возможность наконец-то свободно пожить без всего вот этого контроля, без этого ужаса сковывавшего меня. И что наконец-то я смогла действительно оставить, конечно, огромное поле для работы с терапевтом об отце, но при этом я смогла... я понимала, что не буду копить новое. Нового уже не будет! И можно будет... Это ушел огромный сложный просто триггер для проблем, сложностей.

А мама всё это услышала и... приняла. И сказала, что понимает меня.

Офигеть.

Я нормальная.

***

А ещё она сказала, что ей очень тяжело об этом всём думать. Но в первую очередь, когда она что-то вспоминает о папе - какой-то веселый фильм, который они вместе когда-то смотрели, музыку, которую они любили слушать - когда что-то ей напоминает о нём, она говорит, она в целом всегда в принципе любила такие моменты и ей было светло и приятно вспоминать. Она могла поплакать, а сейчас, говорит, она как будто бы... не может закрыть глаза на то новое, что она узнала. И что не может забыть. И не может не видеть теперь того, что была у этого другая сторона у всего. Я даже забыла, какое слово она употребила, ну что он был... какой-то не такой, типа, плохой или что он такое делал мне. Сказала, что она в принципе и до этого думала, что она реально смотрит на вещи, что она не идеализировала его, но... из-за меня, благодаря моим рассказам она узнала больше и, что теперь она не может это как будто бы развидеть.

Я сказала, что у меня это как будто бы вызывает чувство, что я как будто бы виновата, что я испортила ей воспоминания об отце. А она сказала, что нет, это вообще не то. Что ей важно знать правда. Что так честнее, чем было до этого. Так лучше, чем не знать.

*** ***

Вторая важная часть - это то, что мы поговорили в каком-то смысле... о том, что люди разные. Как бы это ни звучало. Я благодаря маминому рассказу, благодаря тому, как она отвечала мне. Как я услышала... я наверное впервые... я много раз уже слышала о её взаимоотношениях с родителями, но мне кажется я впервые так открыто и как-то очень внимательно отнеслась к тому, а как именно она относится, что именно так всё это было. Нет ли у неё какой-то затаенной обиды. И я в какой-то момент просто поймала себя на том, что вот она сама как бы вспомнила своих родителей и начала о них говорить, о том, что "у нас было всё иначе". И я поймала себя на мысли, что боже мой, она так спокойно об этом говорит. Вот она прям говорит об этом так, как будто ничего в этом такого нет. Что ну вот просто так было. А у меня внутри как будто бы должен сейчас сработать мой типичный привычный мне механизм недоверия: "Ну как же так!? Нет, это ненормально! По-любому ты наверное просто скрываешь и не готова принять, что у тебя обида, не готова с ней столкнуться, не готова её выразить! Не готова-не готова-не готова... И по сути ты неискренна! И не может быть - вот не может быть(!) так, чтобы у тебя было не так как у меня!" Вот что. Потому что я считаю, что у неё тоже было очень нездоровое детство. И детство, и во многом жизнь. Что у неё не было каких-то глубоких искренних разговоров, что не было какой-то принимающей среды, не было поддержки какой-то адекватной. Что не было контакта, что с родителями она вообще не общалась толком и что... они в её жизни вроде как были, но я даже не понимаю, как они были. И почему она так ценит память об отце своём...

Для меня как будто бы это всё... неправда. Для меня если бы она была искренной, если бы пошла в терапию, то сейчас бы говорила со мной на моём языке обиды, невыговоренного, непрожитого, невысказанного, недополученного. А она сидит такая спокойная и говорит об этом... даже после того как я прямым текстом сказала, что я подозреваю такое - она подумала, и абсолютно спокойно - Мне не к чему придраться! Моему внутреннему конспирологу не к чему придраться! - она абсолютно спокойно сказала, что "Да нет. Есть одна вот там обида, что мама однажды за меня не заступилась, но так, - говорит, - комплексно..." просто вот так это было и ей было в этом нормально. Она сумела каким-то образом выйти из этого здоровой. И сохранить себя. Пронести вот эту себя - принимающую, чуткую, внимательную - до конца своей жизни, вот она донесет себя такой.

Она признаёт и знает, что у неё заниженная самооценка. Она готова об этом говорить.

Она так мне помогает...

И ей почти 70. Это невероятно для меня. Я не могу поверить, что это происходит. У меня реально чувство, что она вселяет в меня надежду. Что если она в 70 может всё это, то возможно и я смогу в 30 всякое разное. И изменить свою жизнь, и...

Возможно, с её поддержкой мне будет проще.

Но, главное, что действительно на фоне её рассказа и её реакций и этого диалога, у меня закрепилось это чувство, что... люди разные. Прям очень фундаментально разные. И да, не все так ранимы, не все так чувствительны, как я. И несмотря на то, что многие люди - да. Но не все.

А ещё эта запись в папином дневнике про то, что в 7 лет, почти в 7 лет, я могла перед сном плакать от мысли, что нас всех ждет смерть... Я даже не знаю, что я к ней испытываю.

1998-03-16 22:45:00.000000000","Ксюшка засыпает и плачет - я долго спрашивал - почему, а она вдруг: ""Папа! А ведь всех нас ждет смерть...!"". Надо же какая фраза! А я ей чуть-чуть намекнул о перевоплощении душ - это не передать, какая у нее на лице СЧАСТЛИВАЯ УЛЫБКА появилась и радость и успокоение...",

Она как будто бы тоже какой-то важный маяк в этой всей моей попытке понять меня... из детства. И, в том числе указатель того, насколько для меня какие-то вещи становились важными, вызывающими у меня слёзы перед сном. В 6 лет. Просто от мыслей. Класс.

Неужели мы правда не все такие чувствительные, как я.

Неужели не у каждого внутри сидит обиженный ребенок, которому не хватило любви и принятия.

Я сейчас это говорю и даже не ставлю знак вопрос в конце. Меня это шокирует, но я понимаю, что, видимо, так и есть.

Так и есть.

*** *** ***

А ещё мы подняли, тоже в который раз, тему... назовём её "призванием" или как минимум просто нереализовавшимися амбициями. Мы обсуждали то, что отец не реализовался в музыке, и я считаю, что это была большая проблема для него. Которую он не мог даже принять и признать. Когда его прямо или непрямо спрашивали... он отбрыкивался от этого. А когда уже сломал руку, то сдался просто с ходу. Именно объясняя это тем, что он больше никогда не сможет играть на пианино и на гитаре. И это было крушением его надежд на жизнь, явно.

А мама раскрылась мне со стороны нереализовавшейся балерины. И я подумала, что таки да, она действительно могла бы стать балериной. У неё для этого всё было: она была очень спортивная, гибкая, старательная, выносливая, маленькая, худенькая... без большой груди, хах. Так трогательно и грустно было слушать её историю о том, как она говорит, что она всегда была "на виду" у родителей. Что они видели, как она делала скрипку из картонки, вырезала и потом стояла перед телевизором и типа играла вместе с оркестром. Как она с самого-самого детства ещё, когда говорить правильно не умела, а уже - говорит, её папа дразнил, когда она постарше была, вспоминал: "Вот, когда ты была маленькая, ты становилась так и говорила: "Я банинина! Банинина!" Мама говорит это и такая грусть в её голосе. Грусть неуслышанности. Неуслышанного ребенка. А её отдали... на аккордеон. Ирония судьбы.

Я знала, что мама любит танцевать, и что вроде как она хотела стать балериной. Но я никогда не слышала этого от неё так. И вдруг подумала о себе. А в чём я не реализовалась? Потому что у меня даже не встал вопрос, это прям даже не обсуждается. Я точно не реализовалась, я точно не нащупала. Я точно делаю не то, что мне как будто бы... что я возможно могу из детства вычленить... какие-то амбиции, желания, что-то, что мне нравится делать и чего я, что я не стала развивать... Я задумала об этом. И вдруг мне захотелось поспрашивать у мамы, а была ли у неё такая жажда к общению. А я вот подумала-подумала, и подумала, что возможно... возможно, моя нереализованность это как раз общение. Это коммуникация. Это глубокие разговоры и это, по сути, психология. А возможно я сейчас ищу подкрепления своему желанию и на самом деле не знаю, откуда оно взялось.

А с другой стороны, какая разница, если я... нет. Есть разница. Если однажды я пойму, что я неправильно интерпретировала и вычленила то, что мне было удобно вычленить из своего детства, а забыла что-то другое важное. И что было всё-таки что-то ещё. А может и вовсе не было ничего конкретного. Просто был потерянный ребенок, который тыкался-мыкался во всё на свете, чтобы всё попробовать и во всём стать классным, чтобы однажды в чём-то стать достаточно классным, чтобы папа признал. Не знаю, но как будто бы страшно обмануться. Я не уверена, причем... я не уверена мозгом. Я просто подвергаю сомнению это открытие, эту мысль, потому что она как-то слишком сладко ложится на моё желание сейчас заниматься психологией. И если честно я не уверена, насколько это... помогает мне всё. И зачем мне обязательно найти подкрепление в детстве, но... Я, наверное, просто хочу каких-то гарантий. Хочу каких-то больше обоснований для этого шага. Я уже собираюсь всё равно его предпринимать, но мне очень страшно. И я думаю, что мне просто хочется больше почвы под ногами. Если я буду верить, что это что-то, чем я прямо или косвенно хотела заниматься чуть ли не с самого детства и от чего меня отваживала как бы жизнь и обстоятельства и родители, отец так точно, то... мне как будто бы так будет проще, легче за это бороться.

*** *** *** ***

Как-то это всё очень... интересно. Глубоко. Очень глубоко. Я себя чувствую где-то очень глубоко. Ни хорошо, ни плохо, именно глубоко.

А ещё спокойно. Приятно дышать. Я чувствую себя, наверное, в каком-то приятном моменте нащупывания себя. Какого-то глубинного контакта с собой, с чем-то пока не до конца ясным, как будто это какая-то... моя внутренняя маленькая хрупкая сфера, которую я постепенно, очень нежно, ласково, осторожно прощупываю.

Это очень приятное чувство. Пожалуй, приятное. Хорошо, что я, видимо, умею и к своему внутреннему миру относиться с таким же чувством ценности, как и к мирам других.

Фух. Спокойной ночи, Ксюш. Спокойной ночи, мам.

Спасибо.