Вот уже и вторая моя вещь за последнее время отправилась в небытие с помощью ноги злого редактора. Я думаю, неужели они действительно настолько бездарны? Посему решила опубликовать (хех) данные творения с прилагающимися комментариями редактора и к ним прикрепить три новых вещи, если кто-то заинтересуется... Вот. На здравую критику ни в коем случае обижаться не буду)) Тексты и комментарии приводятся в оригинале, без исправлений.

Во мне царит огнедышащий хаос,
Я открываю снам сердце.
Я бы взял бокал, да вина не осталось,
А от снов никуда не деться.
Я мечтал бы о смуте и смене имен,
Но все ведь уже случилось.
Я бы был архангелом ветра времен,
Но вечность в песок скрутилась.
Я любил бы и спал на холодном полу,
Но рабом быть – безумно грустно.
Я бы душу зажег, а вам роздал золу,
Да в душе моей слишком пусто.

Фантазии на тему всеобъмлющего Я хороши тогда, когда "Я" имеет характерные черты. Иначе создается впечатление, что "Да в душе моей слишком пусто."

И второе:

В ладони бьется пульс, таинственно и жадно,
Первичный замысел рожден на злом окне,
В ладони бьется пульс, обиженно, досадно,
И вечный стих ломается в огне.
В огне немых речей, слепых картин и света,
В язычной вере, темноте и сне.
Все в изможденном пульсе демона-поэта –
Так стих переплавляется во мне.

Сдаётся мне, что Вы строчите стихи мало думая о смысле. Впечатление лего-конструктора из образов малопонятных читателю.
Сами по себе образы, будь они туманны, символичны или просты - должны быть связаны между собой сюжетными линиями, чтобы стихотворение было цельным.
А наличие ритма и рифмы - это в половине случаев не-стихи.

Далее даю обещанные вещички

Отъединить весь мир от пары строчек,
Забыть про все хуленья и хвальбу.
Мне иногда так не хватает точек
Расставить все во сне и наяву.
И разлюбить дешевые осколки
От жажды славы и страстей земных.
Мы – средь флажков, как хищники, как волки,
Но, жаль, себя не узнаём мы в них.
Я прочерчу границы и дороги,
Но неужели все они – закон?
Я полон неиспытанной тревоги,
Что ограждение – давно уже не сон.
А может быть, все это мне лишь снится,
Все снится мне, но только не покой.
Я под конвоем бы мечтал родиться,
Ломать догматы трепетной рукой.
Но в наш безумный мир попасть однажды –
Не быть забитым, быть поэтом, быть певцом.
Да только надо мне ли петь разбои, кражи?
Насилье петь с раскормленным лицом?
И вот живешь, гниешь, зато при деле,
Ты получил заслуженный покой.
Так почему в моем безумном теле
Еще живет, ломается огонь?
Так почему хочу я не покоя,
А бури страшной, что убьет меня?
«Быть может, он хотел бы стать героем.
Быть может, память к классике храня».
Но я бы променял без сожаленья
Спокойствие на бурные черты,
Ибо любой расстрел, любое униженье
Милее мне бездушной пустоты.


Мне никогда не стать. Намеки
Причиною беспочвенным слезам.
Жаль, не моим. Лишь эти строки
Подобны тоненьким кнутам.
Они взвеваются в насмешке,
Я уклонялся бы. Увы,
Они всегда быстрее спешки
И ироничнее молвы.
Лишь слово может больно ранить,
Оно сильнее, чем рука,
Сначала слабостью заманит,
Потом убьет исподтишка.
Казалось, словом я владею,
Но нет безумия страшней,
Чем, покоряясь душой и телом,
Владеть убийцею своей.
О, слово, ты, как зверь, послушно,
Ложишься преданно у ног,
Мне без тебя безмолвно, скучно,
Лишь твой меня исцелит сок.
Но за зеркальною стеною
Бесшумно притаилось ты.
И я умру, когда откроешь
Мне мир проклятой красоты
Своей. Но что мне делать,
Я подчинен тебе уже,
Ты – нарисованное мелом,
Замершее в карандаше.
Но я – поэт. Ты подчинилось,
Обидный взгляд стал чуть нежней.
Моя единственная милость –
Владеть убийцею своей.


Немного обидно и странно порой,
Когда к твоим четким, отточенным строкам
Пошлейшей молвы приставляют конвой,
Рисуя тебя воплощенным пороком.
Возможно, я правда не слишком умен,
И мне не владеть этим бархатным светом.
Да, я хотел стать на границе времен!
Но все ж не диктатором, все же поэтом.
А кто он – поэт? Среди тысячи слов
Он мигом находит, что сладко и пряно.
Но как он живет? Свою жизнь он готов
Продать за любую игрушку с изъяном.
Исправит, приладит, слова подберет,
Да так, что мы вновь не найдемся с ответом.
И вновь чье-то сердце ритмично пойдет,
Исправлено тонкою кистью поэта.
Да, он всепрощающ, хоть помнит обид,
Хоть каждая в сердце – бездонная мука.
Но слезы – к чему, поэт редко грустит,
Все больше по делу, иль мучимый скукой.
Он может искать и, как только найдет,
Позволить себе не узнать совершенство,
Поэт – он не бог, хоть не просто живет,
Он просто узрел мировое блаженство.
Но есть в сердце тайна, сокрыта от всех,
Поэт не простит ее, как не смеялся:
Когда его сердца коснулся успех,
Когда вдохновением он опьянялся,
Он в зале искал милых лиц без конца,
Он так улыбался, поддавшись моменту.
Лишь тех, кто сидел, опустивши глаза
Закрыл сухой треск бурных аплодисментов.