Он выходил на манеж без традиционного клоунского грима — только усмешка и двухцветный костюм как символ двойственности жизни. Виталий Лазаренко, провозгласивший себя "шутом его величества народа", превратил цирковую клоунаду в острое социальное зеркало. Как философ-босяк покорил СССР и почему его шутки боялись власти — рассказываем историю артиста, который смеялся наперекор эпохе.
Виталий Лазаренко родился в 1890 году в шахтёрском Александровске-Грушевском (ныне Шахты) в семье, где отец спускался в угольные пласты, а мать обшивала местных модниц. Будучи единственным ребёнком, он не знал нужды, пока в восемь лет не потерял отца. В городе, где судьба большинства предопределялась угольными копями, мальчик оказался перед выбором: повторить путь отца или найти свою дорогу.
Судьбу решил случай. Мать Виталия вспомнила о брате — Василии Калинине, бродячем карусельщике, чей механический оркестрион и двухэтажная карусель кочевали по ярмаркам Донбасса. Калинин разглядел в племяннике ловкость и сметливость: "Не шахтёром ему быть!" Он порекомендовал отдать мальчика в цирк братьев Котликовых — тех самых, что славились не только выдающимся номерами, но и человеческим отношением к ученикам. Так обычный шахтёрский мальчишка шагнул под купол, чтобы впоследствии стать звездой раннего советского цирка.
Юный Лазаренко быстро узнал суровые правила циркового ученичества: еда и кров вместо жалованья. Он чистил лошадей до блеска, клеил афиши на морозе, таскал тяжелые корзины с базара. По вечерам мыл горы посуды, качал хозяйских детей и заправлял коптящие "молнии" - керосиновые лампы для освещения цирка. Когда силы оставались - бил в барабан в оркестре или зазывал публику с балкона-рауса. Спал прямо на арене, заворачиваясь в старый ковер.
Но за этой тяжелой работой скрывалась настоящая магия. Старый артист Лука Котликов (прозванный Лукашенко) - ветеран цирка Никитиных - разглядел в мальчишке искру. Хотя цирк славился дрессурой лошадей, Виталия отправили под купол.
Сначала - дрожащие руки на холодной трапеции. Потом первые "китайские" трюки. К 14 годам он уже лихо прыгал через лошадей, бил в барабан и пел - все сразу! Но главным достижением стало умение, полученное от Лукашенко: тот самый головокружительный "рундат-сальто-мортале", который позже заставлял зрителей в восхищении вскакивать с мест.
Вскоре малолетний Виталис (так называли его на афишах) начал выступать как гимнаст на трапеции, по форме напоминающей лиру. Выступал на ярмарках, в том числе зимой, когда цирк превращался в ледяную пещеру - в нем было так же холодно, как и на улице.
Его ладони примерзали к металлическому ободу — отрываясь, оставляли на холодном металле кусочки кожи. Однажды мальчик рухнул вниз, и в темноте за кулисами, придя в себя, первое, что подумал: «Хорошо, что упал... Теперь не надо хвататься за ледяную лиру. Дождусь весны — она согреется».
Но цирк не ждал. Вместе с Григорасом (сыном директора) они придумали хитрый номер — превратили скользкую крышку «китайского» стола в сцену для головокружительных трюков. На афишах теперь красовалось: «Братья де Пари» — два мальчишки, превратившие боль и холод в искусство.
Не было в цирке жанра, где бы Виталий не оставил свой след – но сердце его всегда билось чаще от акробатических прыжков. В них он был неподражаем: каждое движение – точный расчет, каждое приземление – искусство.
К 15 годам он уже выходил ковёрным клоуном, где острое слово шло рука об руку с головокружительными трюками. Его "каскады" – те самые эффектные падения на спину – публика встречала смехом и восторгом. За кажущейся небрежностью скрывалось мастерство: в последний момент он подставлял локти, превращая жёсткий удар в зрелищный кульбит.
Когда пришло время прощаться с цирком Котликова, судьба сделала новый вираж. Максим Иванович, узнав, что его ученика берёт в труппу сам Первиль – владелец одного из лучших цирков страны, – не поскупился. "Пусть знают – у Котликова не босяки учатся!" – сказал он, вручая Виталию новый костюм, рубашку и лаковые ботинки.
5 февраля 1908 года в Юзовке (нынешний Донецк) состоялся дебют. На афишах – новое имя, на арене – новый Лазаренко: уже не ученик, а артист, готовый покорять вершины циркового искусства.
В цирке Первиля судьба свела Лазаренко с живой легендой – Анатолием Дуровым. Мастер сатирической клоунады, чьи шутки били точно в цель, сразу разглядел в молодом акробате родственную душу. Под влиянием Дурова Виталий переродился: теперь его прыжки сопровождались не просто смешными рожами, а острыми, как бритва, репризами. Где-то между сальто и кульбитами родился новый Лазаренко – клоун-сатирик, умевший заставить публику хохотать до слёз, а власти – нервно ёрзать на своих местах.
Он не просто смешил: его репризы били по социальным язвам. В Ростове-на-Дону высмеивал жадных купцов, в Москве — чиновников-взяточников. Его манеж превратился в трибуну, где каждый акробатический трюк становился метафорой, а шутки – подлинным народным гласом. Так ученик Дурова нашёл своё истинное призвание – смехом говорить правду.
Телеграмма от Ивана Никитина стала для Лазаренко пропуском в цирковую элиту. В том году он вошёл в труппу, открывавшую новый цирк на Большой Садовой – храм искусства с опускающимся манежем, покрытым не обычными опилками, а роскошным кокосовым ковром, где в конюшнях ржали сотни породистых лошадей.
Для циркового мира это было высшее признание. Братья Никитины – вчерашние уличные артисты, выступавшие под аккомпанемент отцовской шарманки, – к 1880-м годам создали империю, не знавшую равных в Европе. Их приглашение получали только лучшие из лучших.
Газетные вырезки в рабочем чемоданчике Лазаренко подтверждали этот взлёт:
Каждый вечер, выходя на тот самый кокосовый ковёр, бывший ученик Котликова доказывал – место среди лучших он занял по праву.
Его выступления были уникальным сплавом комедии и героики. Между остроумными репликами и монологами он вплетал головокружительные акробатические трюки. Особенно зрители любили его коронное сальто-мортале - Виталий перелетал через лошадей, извозчичьи пролётки, а однажды даже через два автомобиля сразу.
1914 год принёс ему особую славу - Лазаренко установил невероятный рекорд, перепрыгнув сразу через трёх слонов. Для разбега он использовал специальную деревянную горку, обиту ковровой дорожкой, которую в шутку называл "чемоданом". В отличие от многих коллег, он принципиально не пользовался пружинным трамплином, полагаясь только на собственную силу и мастерство. Кадры этого прыжка вошли в киножурнал «Патэ» — первый в его жизни экранный успех.
Но и это ещё не всё - артист виртуозно ходил и даже танцевал на высоких ходулях, демонстрируя невероятное чувство баланса. Каждое его выступление становилось праздником мастерства, где юмор и акробатика сливались воедино.
С каждым выступлением сатира Лазаренко становилась острее. В Оренбурге он бросал в зал провокационный вопрос:
— Какая разница между часами и казаками?
Пауза. Затем удар:
— Во время еврейских погромов казаки стояли на часах, а после — часы оказались на казаках!
Полицейский протокол зафиксировал последствия: штраф. Но на следующий день клоун пошёл ещё дальше — его комментарии о русской конституции оказались настолько дерзкими, что выступления запретили вовсе.
Далее — новый скандал. Со сцены звучит:
— Иеромонах Иллиодор? Да это же помидор!
А когда Лазаренко назвал Распутина «распутным», жандармы ворвались за кулисы: арестовали, не дав даже переодеться — в клоунском наряде, с красным носом.
Штраф. Ещё штраф. Но опасный смех Лазаренко продолжал бить точно в цель.
Его выступления обрели чёткую формулу успеха. Сначала – злободневный монолог, который он читал, балансируя на ходулях или раскачиваясь на трапеции, иногда стремительно обегая арену по кругу. Затем – серия сатирических сценок и острых шуток. Финальный аккорд – эффектное сальто через препятствия, заставлявшее зал замирать.
Лазаренко не признавал намёков и многозначительных пауз. Его стиль – прямота, "правда-матка", облечённая в откровенную публицистику. Читая монологи или перебрасываясь репликами со шпрехшталмейстером, он носился вдоль барьера, как ураган.
Но иногда артист перевоплощался. Особенно публика любила его Стецко – простодушного украинского паренька, случайно затесавшегося в цирк. Лазаренко мастерски вёл импровизированные диалоги с "земляками" на галёрке, вызывая искренний смех.
Слава росла. 1915 год – аншлаги в петроградском цирке "Модерн". Среди поклонников – сам Куприн, оставивший в альбоме артиста:
"Милый Лазаренко! Прыгай, остри, смейся... Твой труд любят и партер, и галёрка. А больше всего – дети. Чёрт побери того, кто поставит твоё искусство ниже иного. Оно – вечно!"
Затем – предложение от агентства Мартелли и Вальтер: гастроли в Англии, Франции, Испании. Увы – Первая мировая война перечеркнула планы.
Октябрьская революция застала Лазаренко на гастролях в Туле. Бросив все, он помчался в Москву - его клоунская маска философствующего босяка в поношенном сюртуке и кривом цилиндре вдруг перестала соответствовать эпохе. Артист быстро понял: публике нужно другое. В 1918 году он отправился на фронты Гражданской войны с небольшой труппой. Выступали прямо на полянах, прыгал через санитарные повозки, монологи звучали под свист пуль.
Вернувшись, Лазаренко колесил по рабочим клубам - пешком добирался из Сокольников, с Таганки. По ночам придумывал новую программу. Старая ирония уступила место ясной агитации.
1 мая 1919 года. Над праздничной Москвой вознеслась пестрая фигура на ходулях:
"В день Первого мая я, разумеется,
Не пожалею ни сил, ни ног,
Рабочим, крестьянам и красноармейцам
Посвящаю свой лучший прыжок!"
Так родился новый Лазаренко. Его знаменитый двухцветный наряд от художника Бориса Эрдмана и минималистичный грим подчеркивали простоту и близость к рабочей аудитории. Лазаренко не просто развлекал публику - он создал образ "клоуна для народа", используя свое искусство как инструмент поддержки нового строя. Его репризы теперь прославляли стройки и пятилетки, но ирония осталась:
«Привет заводам, Волге, небу / И рыбным промыслам привет!»
В эти годы Лазаренко подружился с Маяковским и попросил у поэта написать для него репертуар. Между выступлениями в душной гардеробной цирка рождалось необычное творческое содружество. Лазаренко и Маяковский, склонившись над листами бумаги, переосмысливали старую "Кадетскую азбуку". Поэт наполнял каждую букву острыми политическими репризами, а артист демонстрировал зрителям карикатуры, нарисованные рукой Маяковского, поворачивая большие картонные листы к разным секторам арены.
Осенью 1920 года их сотрудничество достигло апогея. После долгих бесед и пробных реприз Маяковский создал агитационное антре "Чемпионат всемирной классовой борьбы". На премьере в II Московском цирке Лазаренко в образе Арбитра и Революции вступал в символическую схватку с Антантой. Поэт тщательно изучал цирковую специфику, просил артиста читать свои лучшие репризы, стремясь создать произведение, которое бы одинаково зажигало и партер, и галерку.
Хрипловатый, но мощный голос Лазаренко пробивался до самых дальних рядов цирка. Он говорил с характерным придыханием через каждые две-три фразы, почти кричал - эта манера напоминала уличных ораторов. Артист мастерски выбирал позицию на арене, часто перемещался по барьеру, а то и бежал вдоль него, ведя представление в таком стремительном темпе, что партнёры едва успевали вставить слово.
Был он и непревзойденным мастером саморекламы. В 1920-30-е годы Лазаренко довёл искусство промоции до совершенства. Ещё до приезда в город на афишных тумбах появлялись стихотворные телеграммы - сначала авторства Адуева, затем Лебедева-Кумача:
"Давно я в Астрахани не был,
Ведь я прыгун, не домосед..."
На прощание зрители получали летучки:
"Спасибо за вниманье,
Я уезжаю, до свиданья.
Виталий Лазаренко"
Артист лично оплачивал и печать, и распространителей - эта щедрость окупалась народной любовью.
Ни одно важное событие 1920-30-х не оставалось без внимания Лазаренко. В его репертуаре отражалось всё: от большой политики до цен на базаре. Зрители видели целую галерею персонажей того времени, выходивших на арену в исполнении мастера.
Пик творчества пришёлся на конец 1920-х. Его дневник хранил более 320 реприз и 30 антре - материала хватило бы на двадцать разных программ!
На юбилейном выступлении 1928 года Лазаренко выкатил на манеж загадочный ящик:
"Хоть много вы чудес видали,
Но отгадаете едва ли..."
Из ящика выпрыгнул сын Виталий - в таком же двухцветном костюме, с ксилофоном и велосипедом-унициклом. Теперь дуэт отца и сына покорял манеж вместе. Особенно запомнилась их работа в пантомиме "Махновщина" (1929), где Лазаренко-старший создал яркий образ батьки Махно - жестокого, харизматичного, с колоритной украинско-блатной речью.
Как вспоминал артисты, на репетициях с Лазаренко все всегда безудержно смеялись. Таким - неутомимым, остроумным, всегда в центре событий - он и остался в памяти зрителей.
В 1929 году он стал первым клоуном — заслуженным артистом РСФСР. А в 1939-м получил орден Трудового Красного Знамени. В больничной палате. Умирая от болезни лёгких, он написал:
«Я — из народа, выдвинут народом
И кровно с ним я связан был всегда».
Лазаренко блистал не только под цирковым куполом. Он активно снимался в кино - "Морозко" (реж.Юрий Желябужский, 1925 г), "Любовь и касторка", "Ночь и луна. Он и Она", "Чёртово гнездо", "Интриган" закрепили его статус народного любимца.
После ухода отца Виталий Лазаренко-младший принял эстафету, сохранив главное - острую социальную направленность выступлений. Он превратил цирковую клоунаду в зеркало эпохи, где каждое сальто было метафорой, а реприза - точным попаданием в болевые точки времени
___________________________________________________________