Глава 28
С годами зависть к тебе, Мишель, принимает нежданную окраску. Это уже не прежняя юная зависть к твоему дару сочинителя, твоей необузданной храбрости и бесшабашности, умению пленять и очаровывать. Слава Богу, всё это позади.
Сейчас - зависть - к тому, что ты никогда не узнаешь, что это такое, когда, промаявшись полночи бессонницей, глядишь в кромешную тьму и слышишь непрестанный звон в ушах. Звон этот не оставляет тебя целыми днями.
Погребвльный …
Нельзя ни уйти, ни забыться.
И начинаешь различать, как неровно колотится сердце, будто отсчитывает последние удары. Хочется глубоко вздохнуть – и не можешь. Разминаешь онемевшие пальцы ног, лодыжки – будто цепями скручены. С трудом встаёшь, делаешь неверные скованные шаги – начинает болтать из стороны в сторону, кружится истязаемая пронзительным звоном и гулом голова. И уже жалеешь, что зачем-то поднялся…
Ничего подобного ты никогда не узнаешь, Мишель, оставшись навеки молодым и полным сил.
Как этому не позавидовать!
Ты никогда не изведаешь, что это значит – бояться старости. Каждый год, а потом чуть ли ни каждый день испытывать на себе её новые и новые каверзы.
Представляешь, наступает час, и ты уже без помощи слуги не можешь сесть в седло…
Впрочем, всё это не про тебя, Мишель. Таким, как ты, не к лицу поддаваться старости и горевать об её неотвратимости.
Как это не к лицу Льву Толстому или Тургеневу.
Твоё сочинительство, труд радостный и не оставляющий времени на пустое, твой журнал, который ты мечтал затеять как только добьёшься отставки, - вот что сегодня занимало бы весь твой досуг и все твои помыслы
Это не ты, а я – из той части нашего поколения, которое состарится в бездействии, не умея сберечь «юных сил», «ничем не жертвуя ни злобе, ни любви»…
…Не знаю, что на меня нашло. Никогда не сетовал на свои хвори, даже детям. Да их уже давно и нет возле меня. Разбежались…
Но наступает у человека момент, когда ему непременно хочется , чтобы рядом был кто-то близкий и чтобы можно было ему пожаловаться. Тогда и боль хоть немного спадает. И наступает просветление.
У меня один такой человек – ты, Мишель.
Помню, ты не очень то меня и жаловал. Были у тебя друзья более сердечные и близкие – друг детства Аким Павлович Шан – Гирей, Святослав Афанасьевич Раевский.
Но так уж случалось, что наши с тобой дороги часто пересекались – и наступало вдруг взаимное притяжение В тебе таился какой-то странный интерес ко мне. Возможно, это был интерес к персонажу будущего романа. Или – очередной эпиграммы. Я съёживался в предчувствии обиды.
Но вдруг наступали излияния души, такие искренние,- и подозрения отпадали…
На фото - Николай Мартынов