[445x270]

                              
      Едва вернувшись домой, Гумилёв  уже грезит о новом паломничестве.
     Первая абиссинская поездка началась осенью 1909 года...

       Восемь дней от   Харара я вёл караван
       Сквозь Черчерские дикие горы
       И седых на деревьях стрелял обезьян,
       Засыпал средь корней сикоморы.
     *  *  *
.  «Я в ужасном виде: платье моё изорвано колючками мимоз, кожа обгорела и медно-красного цвета, левый глаз воспалён от солнца, нога болит, потому что упавший на горном перевале мул придавил её своим телом. Но я махнул рукой на всё. Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна, один неприятный и тяжёлый для тела, другой восхитительный для глаз <…> Но я доволен своей поездкой. Она меня пьянит, как вино…»( из письма Кузьмину)
     В пути  самозабвенно охотился на леопардов, гиен и даже львов, испытывая трепет от новых ещё не ведомых ощущений
Ну, не мог он сладить со свои авантюрным нравом  – всю жизнь с головой устремлялся в опасность и бешеный риск, часто -  для жизни,- туда, где можно  пощекотать нервы.
И сколько раз давал себе слово – надо, надо усмирять свой характер, ибо характер становится судьбой. А судьба  не пощадит – он это чувствовал.
Бывало, он  боялся себя самого - хищного и беспощадного.
      «Ночью, лёжа на соломенной циновке, я долго думал, почему я не чувствую никаких угрызений совести, убивая зверей для забавы, и почему моя кровная связь с миром только крепнет от этих убийств».
     И  вот вопрос: где же подлинное лицо, а где маска? Гумилёв – безжалостный, хладнокровный охотник или мягкий, способный к состраданию человек? Но мы уже достаточно знаем нашего героя, чтобы понять: никакого вопроса здесь нет. Разве  допустимо для «сверхчеловека» не использовать столь блестящую возможность –  испытать себя угрозой для жизни, лишний раз поиграть со смертью, укрепить силу духа!
И уже одно сознание, что в русских столицах  он может оказаться единственным, кто осмелился вступить в борьбу со львом или леопардом, сразиться с пантерой, подхлёстывало его  самолюбие, возвеличивало в собственных глазах. Рисовало картины, каким он предстанет героем.
     Не ощутить себя первобытным воином, чуждым страху- такого и представить невозможно,
С его то гонором, тщеславием и бесшабашностью!. Всю жизнь бы себе не простил…

     Испытать восторг победы и прежде всего - над самим собой! Вот что им движет.
Такое дано лишь  – «сверхчеловеку», воину без угрызений совести, не ведающему жалости и сострадания. Жестокость, отсутствие милосердия к поверженному, истекающему кровью зверю – другим  сверхчеловек быть не может! Так он думал. Как хладнокровно и даже с каким-то упоением изображает  в своём африканском дневнике изуверскую охоту на акулу! Наблюдая за этой чудовищной и циничной пыткой, учинённой над морской великаншей, он как бы испытывает собственную  стойкость и выдержку. Холоден. Суров! И восхищён! Счастлив!
     Как околдовывает его вид зверской и мерзкой расправы над несчастным животным –   лишь для того, чтобы овладеть её  «драгоценными» зубами!
     «Корабельный кок, вооружившись топором, стал рубить ей голову. Кто-то вытащил сердце и бросил его на пол. Оно пульсировало,  двигаясь то туда, то сюда лягушечьими прыжками. В воздухе стоял запах крови… Акуле отрубили челюсти, чтобы выварить зубы, остальное бросили в море…
Закат в этот вечер над зелёными мелями Джидды был широкий и ярко-желтый с алым…»
И  не отпускает мысль: как восхитительно красивы и грациозны были эти хищники,  его жертвы, в мир которых он вторгся столь губительно и коварно.
Как просто уживается  в нём  безобразное с прекрасным!
Что ж, нам, вероятно, т а к о г  о    и  не понять, и не принять. Нам, но не первобытному человеку, в образе которого пребывает сейчас наш конквистадор.
     Азарт смертельного боя непреодолим. Завораживает. Как  завораживает и созерцание картины кровавой расправы.

 Любование ею. И собой – любующимся.

  А жалость… она надёжно спрятана.

     Известно, что и на мировую  войну, которая скоро  разразится, Гумилёв сломя голову  бросится с  тем же упоеньем – проявить себя, Победителя. И проявит - два Георгиевских креста - за высшую доблесть!

  Ему надо было восхищаться собой и восхищать других – зов души

[550x345]