Дорогие мои, Читатели!

Не знаю читаете Вы или нет, но я продолжаю....

[312x32]

Глава № 3

[430x470]Мучаясь от бессонницы, Палмыков никак не мог нормально заснуть. Сон то приходил, то покидал его безвозвратно, и он целый час лежал, смотря в одну точку. Круглая Луна (а сегодня было полнолунье) прекрасно освещала всю квартиру и попадала ему в глаза, от чего он ужасно бесился. Владимир больше не мог переворачиваться с бока на бок и счел нужным скорее покинуть постель для того, чтобы немного прогуляться.

На ощупь найдя свои джинсы, свитер и куртку, Володя оделся и потихонечку покинул жилище кумы. Но, услышав скрип двери, Вероника даже не встрепенулась. Она догадалась, что это Володя. В детстве, когда родители отправляли их с другими ребятами в лагерь, он часто выходил ночью на улицу, чтобы полюбоваться на звезды.

«Какая чудная ночь!» – думал Палмыков, бродя по ночному городу вдоль тротуара. «Подумать только: был дождь, а небо совсем теперь звездно!» – он остановился, посмотрел вверх, и ему показалось, что он увидел комету. «И все-таки, что бы другие не говорили, там что-то есть….» – подумал он и тут же поправил самого себя, - «вернее, кто-то». Опустив руки в карманы, Палмыков медленно побрел дальше.

Однако уже через два переулка он услышал позади шаги, следующие строго за ним. У Владимира перехватило дыхание…. Нет, не то чтобы он испугался, но почему-то именно от боязни он тут же начал вспоминать заученные наизусть китайские фразы. Палмыков ускорил шаг. В эти секунды его одолевало непреодолимое желание обернуться, но из принципа он не делал этого: "Если уж решили ограбить, то пускай сперва окликнут. Не будут же они нападать на беззащитного человека сзади!?" – наивно сказал он сам себе и, свернув, понял, что на этой улице еще темнее.

Палмыков нащупал в кармане брюк зажигалку и пачку промокших сигарет. Это был шанс остановиться и узнать, что все же будет. Палмыков не решился уйти от судьбы. Каждый раз, когда он пытался зажечь сигарету, его руки вздрагивали, а сигарета упрямилась и не зажигалась. Наконец, сигарета подчинилась, и Владимир, тотчас позабыв, зачем он вообще хотел закурить, улыбнулся и порадовался тому, что ему удалось это сделать.

- Володя? – услышал он как бы издалека, но не придал этому никакого значения.
«Опять голоса из неоткуда», – подумал он, ссылаясь на то, что подобное с ним неоднократно случалось. Однако зов повторился еще раз и теперь более отчетливо. Палмыков разобрал знакомый мужской голос:
- Андрей?…. – неуверенно произнес он, щурясь в темноту и пытаясь разглядеть хоть кого-то. – Ну, ты меня и напугал!
Перед Палмыковым стоял Андрей Александрович Еременко.
- А я все думаю, обернется он или не обернется! – Еременко подал Владимиру руку и засмеялся. Владимир чуть заметно, но с облегчением вздохнул.
Уже вторая встреча еще вчера не помнящих о существовании друг друга людей была, конечно же, судьбоносной. Во всяком случае, так сразу же решил Палмыков. Выйдя из того переулка и остановившись у столба, он дал прикурить и Еременко, который по всей вероятности не просто так оказался среди ночи один.
- Ты откуда возвращаешься-то? - Палмыков опустил одну руку в карман, а другой облокотился о стену дома.
- Да, так... В клуб один ходил. С друзьями болтали. А ты как здесь очутился?
- Заснуть не мог. Я ночую у кумы, а она живет неподалеку, - как-то не очень убедительно и неторопливо начал он. – Сегодня был трудный день, только приехал, а уже понял, что нужно многое сделать. На фирме меня, наверное, и вовсе уже забыли! – он засмеялся. - Приду, а секретарша скажет: "Кто такой? Палмыков? Нет, таких не знаем", – он сделал затяжку и громко захохотал. На что Андрей скромно улыбнулся и кивнул.
- Никак не могу избавиться от привычки курить, - сказал вдруг он посередине разговора.
- А я никак не могу привыкнуть, - заметил Палмыков, - я редко курю. Так, время от времени, по настроению. Пью чаще! – он снова захохотал, на что Еременко ничего не сказал в ответ. Его взгляд полнейшего отсутствия оставался при нем и теперь, однако Палмыков на уровне интуиции все же чувствовал, что тому занятно говорить с ним и что его слова сказаны не даром. Вдохнув полной грудью свежий воздух, Владимир пробормотал что-то о том, что становится слишком прохладно:
- Что ж, похоже, что нам обоим пора, - Еременко протянул Палмыкову маленькую визитку, - здесь мой адрес и телефон. Найдется время или повод, звони, - он уже собирался уходить, - да, а ты знаешь, что лицей, в котором я преподаю, принадлежит моей матери? Мы набираем группы на базе девяти классов и готовим выпускников для поступления сразу на третий курс института.
Володя смотрел непонимающе: к чему Андрей вспомнил о преподавании в эдакую минуту?
– А я это к тому, что у нас в лицее я - единственный преподаватель права, и у меня катастрофически не хватает времени вести занятия сразу в четырех группах! Может, все же решишься взять на себя хотя бы человек тридцать?
Палмыков отрицательно покачал головой, глядя не на Еременко, а на визитку:
- Не-е-т, я же тебе говорил, преподавание не моя сфера деятельности. Я юрист, мое место в суде, а не у доски и с указкой в руках. Вот мой крестник – ребенок, с которым приятно проводить время, а студенты, они ведь…
Еременко возразил улыбнувшись:
- Но ведь студенты - это те же самые дети, только денег у родителей берут больше, тратят эти самые деньги на сигареты, выпивают и ругаются матом. Ну, не все, конечно, - Палмыков, засмеявшись, поймал себя на мысли, что как раз к разряду "ну, не все, конечно" Еременко отнес как раз его. Но друг немножко запутался в собственных критериях: Володя не был так прост, как казалось с первого взгляда. Он не был пай-мальчиком, а не зависел от родителей куда больше Андрея, хотя тот и пытался превознести собственное гордое "я", - на третьем курсе учатся те, кому только-только исполнилось восемнадцать.
- Да это же вообще школа! – поддакнул Владимир.
- А я о чем! – голос Еременко звучал убедительно и бодро, словно в стенах учебного заведения его матери настоящий рай, однако Владимир действительно не был заинтересован в студенческих буднях и поэтому, долго не думая, в очередной раз отказался, а как только Еременко скрылся за поворотом, вернулся в дом Вероники.
Как и час назад, в доме Бубновых царила атмосфера спокойствия и уюта. Вероника, по всей вероятности, даже не вставала проверить, закрыл ли Володя за собой дверь, а через всю комнату доносился чуть слышный храп Алексея. Владимир, вернувшись в комнату, где он пытался заснуть еще пару часов назад, лег на полу. Там ему было удобней. В эту ночь ему стало ясно, что желание заснуть ему не поможет, и поэтому он попытался просто закрыть глаза и подумать о том, что может случиться с человечеством через миллиард лет. Однако в эти самые часы раздумий он уснул крепким сном, а когда проснулся, оказалось, что уже десять.

Взглянув на часы, Владимир тут же поспешил на кухню. Палмыков не понимал, почему она его не разбудила, но в ответ услышал лишь просьбу не шуметь, так как за стенкой очень сварливые соседи.

Усадив кума за стол, Вероника подала ему завтрак. Ел Палмыков мало и был неприхотлив в еде. Как перед уходом на работу успел заметить Бубнов: "Такого жильца даже выгодно содержать: ест мало, рассказывает небылицы, всех смешит…." Вероника, конечно же, сделала вид, что согласна и улыбнулась. Однако в душе все же затаила на мужа обиду: в конце концов, он оскорблял Палмыкова – человека, которого она считала одним из своих лучших друзей! Поев, Владимир взял в руки газету и по старой привычке просмотрел некрологи:

- Помню в детстве, - за чашкой кофе начал было рассказывать он, - когда я был еще в классе во втором, а может в первом, у нас в стране постоянно менялись правители. Ну, ты сама помнишь. Сперва умер Брежнев, затем Андропов, Черненко сгинул туда же…. И у нас в классе все постоянно спорили на рубль, кто будет новым генсеком, и я всегда выигрывал, поскольку знал, что нужно обязательно смотреть некрологи: кто первый в списках на похоронах, тот и новый правитель! – Вероника рассмеялась, – а что ты смеешься?! За рубль я мог себе купить о-го-го сколько мороженного! Да ты и сама помнишь эту смену власти! Дети ужасно радовались этим смертям. Ну, Вероника, ты сама подумай: когда б нам еще отменяли занятия в школе?!

Вероника припомнила, что подобную беседу Владимир уже с нею проводил:
- Ну, а тебе-то что было от этого? Только рубль от спора. Ты все время болел во время похорон, и в школу тебе идти не приходилось, так или иначе. Ты уже рассказывал об этом, я помню!
Владимир усмехнулся:

- Хм, правда что! Как заболевал, так у нас появлялся новый генсек! Вот только когда Горбачев заступил, я пытался заболеть, пытался, но так и не получилось….
- И понял, что это надолго?!
- Ага! – он сделал последний глоток. – Ладно, мне пора. Счастливо!
В одежде, как и в еде, Палмыков был скромен. Из Калмыкии он возвращался налегке: всего-навсего с одной единственной сумкой, и здесь, в доме у Вероники, вещей у него не прибавилось, поэтому он надел тот же старенький свитер, темно-зеленую куртку не по погоде, джинсы и, попрощавшись, ушел.
Владимиру еще многое нужно было успеть за сегодня. Если там, в Калмыкии, Бурятии или на Памире, он мог наслаждаться одним вздохом целую вечность, то здесь, в городе, он не мог себе позволить расслабиться ни на минуту! Как только он возвращался в город, начинались звонки, появлялась масса неотложных дел… Жизнь начинала кипеть подобно вулкану! Но Владимир легко втягивался в этот бешеный ритм. Ему нравилось движение, поскольку это отвлекало от душевных переживаний.

Войдя в дом родителей без стука, Володя положил сумку под подоконник, снял верхнюю одежду и сел на присядки, чтобы развязать шнурки на ботинках. Он старался вести себя как можно бесшумнее, чтобы никто не увидел его до тех пор, пока он сам этого не захочет. Однако лай пса во дворе уже насторожил мать Палмыкова, и она, оставив домашние хлопоты, поспешила к окну убедиться в отсутствии чужого. К счастью, к тому моменту, как она вышла в коридор, Владимир уже успел привести себя в божеский вид.

- Володя? Ты? Неужели вернулся?! Отец, иди сюда! – кажется, Таисия Николаевна даже не вспомнила о том, что полгода назад Владимир уехал из города, проигнорировав тот факт, что его мать в больнице. Лицо Таисии Николаевны искрилось от счастья. Владимир первым делом поцеловал ее.
- Да, мам, это я. И я вернулся! – он вздохнул, все еще чувствуя свою вину, и хотел было что-то еще добавить, но тут вышел Владимир Юрьевич.
- Ну, с возвращением! – радостно заключил он и по обыкновению пожал сыну руку.
- Как вы тут? – Володя вместе с родителями прошел в гостиную и сел на диван, - вижу, что ничего не изменилось… Только, кажется, вон та картина висела не здесь, а в вашей спальне.
- Да, мама решила сделать перестановку, - ответил Володин отец.
- Мне захотелось сделать наш дом немного уютнее, - добавила Таисия Николаевна, а то после того, как меня выписали из больницы, жизнь вообще казалась мне серой и скучной…
- Мама! – перебил ее Володя, - ты прекрасно знаешь, что если бы не твои беспочвенные переживания о том, как мне лучше устроить свою личную жизнь, не было бы ни больницы, ни моего отъезда! – Владимир почувствовал, что все начинается сначала, и решил немедленно это прекратить.
- Но я же…
- Тая, действительно, лучше оставить эту тему, - вмешался Владимир Юрьевич, и Таисия Николаевна послушалась его.
- А где Влад? – вспомнил о брате Володя.
- Он у себя, - ответили в один голос супруги. Владимир с их позволения пошел проведать брата.
Но, войдя в комнату к Владу, Володя к своему глубочайшему удивлению обнаружил, что его брат даже не обернулся, чтобы поприветствовать его. Раньше они всегда очень хорошо ладили и с первого слова понимали друг друга. Теперь же Владислав сидел, уткнувшись в книгу, и не подымал глаз. Владимир по-дружески похлопал Влада по спине:
- Ну, здравствуй! Как обстановка? – радостно произнес он.
- Сам все знаешь, - коротко ответил Влад.
- Ну, тогда может, скажешь, что читаешь? – Володя понял, что разговора у них не выходит.
- Учу теорию муниципального управления. У меня скоро зачет, - Влад даже не поднял глаз.
- Какой еще зачет?! – скривился Володя так, будто ему опять предлагают ехать в Архангельск, - на улице сентябрь месяц! Ты чё? Что я не так сделал?! Может, скажешь?
- Скажу. Если спросишь.
Володя вздохнул:
- Хорошо, спрашиваю. Что я сделал не так? Почему ты на меня злишься? Я только приехал, а ты так меня встречаешь?! – он присел на угол стола и развел руками.
- Именно поэтому и злюсь. Ты не сегодня приехал, а вчера. Я видел, как у нашего дома остановилось желтое такси, ты вышел, постоял и уехал. Ты не остался, потому что не хотел нас видеть? – иногда Влад, несмотря на свои двадцать четыре, говорил так, будто он еще совсем мальчик. Владимир усмехнулся:
- Не говори глупости! – произнес он, - если бы я не хотел вас видеть, я бы вообще не приехал. Ты меня знаешь, - он встал и стал ходить из угла в угол, - мне просто хотелось подумать, понимаешь?
- И где ты был? Бродил по улице?
- Нет, почему же? Я остановился у своего бывшего однокурсника. Андрея Еременко. Мы встретились в поезде, разговорились… - солгал Владимир.
- Ну, тогда ладно, - извинил Влад. Он впервые за все время их встречи посмотрел на брата и захотел обнять его, - кстати, родителям о том, что я тебя видел, я не сказал.
- Ты лучший брат в мире! – с гордостью произнес Володя, и они крепко обнялись. В детстве они часто покрывали друг друга. Однако если Владимир был довольно большим непоседой, то Влад рос очень спокойным и уравновешенным ребенком. В отличие от Володи, в детстве его никогда не просили вести себя потише и не намекали на его безмерную неусидчивость. Несмотря на то, что Владислав внешне был похож на Володю, его внутренний мир был совершенно противоположен миру брата.
- А что это у тебя за тетради? – заметил Владимир.
- Лекции по муниципальному управлению, – ответил Влад.
- А это что? - Владимир вытащил из-под его рук листок бумаги.
- Это сборная всех лекций по управлению. Нам минимум на пяти предметах диктуют одно и тоже, и поэтому я решил скомпоновать. Правда, это лекции еще с того года, - Владислав улыбнулся, - здорово все-таки, что ты вернулся! – искренне добавил он.
Войдя в комнату и, тем самым, нарушив идиллию сыновей, Таисия Николаевна позвала их к столу. Владимир Юрьевич уже успел сбегать в магазин и купить съестного.
- Ну, и чем намерен заниматься по возвращении? Не расскажешь? – Влад наложил себе на тарелку побольше риса. Таисия Николаевна решила встретить старшего сына его любимым блюдом.
- Да я еще не решил. Но то, что юриспруденция это ненадолго, однозначно. Надо пробовать себя в новых сферах, - Володя потянулся сидя на стуле.
- Жениться тебе надо - вот что однозначно, - не могла не съязвить Таисия Николаевна, – а ты все в своих книжечках копошишься да на футбол ходишь!
Владимир скривился:
- Мам! – он уже устал оправдываться перед ней, - ну, ты же знаешь, что я не хочу жениться! Я пока работаю…. – он призадумался, - хотя честно сказать, работать тоже не хочу! – он взглянул на отца и засмеялся. Володя знал, что отец никогда ни в чем не посмеет его упрекнуть. Владимир Юрьевич же, всегда зная, что ум его старшего сына сложён иначе, не переставал ему дивиться. И если его жена, до сих пор вслух не признавшая ни одного успеха Володи, всегда подтрунивала над ним, то он был очень горд за Владимира. Владимир Юрьевич прекрасно понимал, насколько тяжело Володе дается общение с его собственной семьей.
После обеда, Владимир еще немного времени побеседовал с братом и, когда уже было хотел уходить, сильно удивился столь быстрому исчезновению после обеда отца. Влад предложил посмотреть в родительской спальне. Но когда Володя воспользовался советом, то его буквально ввело в ступор то, что он увидел. Его всегда хвастающийся отменным здоровьем отец пил таблетки:
- От чего они? – Володя закрыл за собой дверь, чтобы им никто не мешал и сел рядом с Владимиром Юрьевичем.
- Да, это от желудка. Желудок болит, – отец Владимира сделал еще пару глотков воды и лег, чтобы отдохнуть. Владимир же отрицательно покачал головой.
- Желудок болит? – повторил он, - так ничего удивительного, если учесть, что ты ешь, все что попало.
- Так же, как и в Китае! – попытался пошутить с сыном отец, но Владимир возразил:
- Э-э-э! Не-е-ет! То, что в Китае едят все, что движется и не движется, конечно, правда, но только там ведь не все так просто! – он помолчал, - нужно учиться раздельному питанию.
- Раздельному питанию? – Владимир Юрьевич слышал о подобной диете впервые.
- Эх, вы, серость! Это ж буббль-гум! – залился смехом он, но тут же взял себя в руки, - суть раздельного питания заключается в том, что нельзя одновременно есть пищу, богатую белками, и пищу, богатую углеводами. Вот, например, хлеб – это пища богатая углеводами. А мясо, яйца, рыба и другие морепродукты – белками. Я, например, ем мяса много, особенно люблю рыбу, но иногда делаю перерывы и не употребляю животную пищу вообще! Ты же пойми, это все влияет на наше здоровье!
Отец Владимира приподнялся и посмотрел на сына:
- У меня настолько сильно болит желудок, что я готов есть хлеб с морковкой, а мясо с сыром!
- Пап, раздельное питание отличная штука!
- Я знаю, сынок. Я это уже понял, - он потер подбородок, - надо только с матерью поговорить. Она противнице подобных штучек.
Владимир засмеялся:
- Ха! Поговори! Но только после моего ухода. Я не хочу попасть под огонь!
Попрощавшись с родителями и братом, Палмыков поехал домой, чтобы переодеться. Жил он на другом конце города и поэтому даже не думал о том, что он как-то еще зависим от матери и отца. Он чувствовал себя совершенно самостоятельным человеком и очень гордился своею свободой. Он очень любил Таисию Николаевну, свою мать, но при этом был все же рад, что живет далеко от ее нравоучений. Хотя, конечно, вопросы матери о его одиночестве не были для него новы и не исходили только от нее. У Владимира всего раз в жизни были серьезные отношения с женщиной, и это его самого сильно волновало. Он так ни разу и не влюбился после ухода Беловой… Да и до встречи с ней он редко приглашал кого-то на свидание.



Войдя в свою пустую квартиру, он подумал о том, что, возможно, он так и останется единственным ее жильцом. Хотя у Палмыкова были очень просторные апартаменты. Он любил много света и часто открывал двери на балкон настежь. В его квартире почти все было обустроено так, как того требовал фен-шуй. Из мебели сразу же бросалось в глаза огромное кожаное кресло, компьютерный стол с персональным компьютером и редко включаемый телевизор. Так же везде висели китайские медные коты, которые символизировали уют и покой в доме. Владимиру нравилось слушать музыку ветра.

Приняв душ и надев строгий костюм серого цвета, Палмыков подошел к зеркалу. Его светлые волосы были не расчесаны и нуждались в стрижке, но он даже не заметил это. Не заметил так же, как и то, что пиджак с брюками на него великоваты. Сложив в черную кожаную папку документы и найденные наспех кодексы, Володя отправился в офис.

Войдя в помещение, Владимир очень сильно удивился, что его здесь все еще помнят. Алла Викторовна Рожникова, секретарша лет тридцати пяти, вообще завизжала от неожиданности при виде шефа.

- Не так громко: тридцать децибел, - попросил он ее и прошел дальше. Палмыков был рад, что его не забыли, однако при этом не любил громкого крика и, как он сам частенько повторял, свинячьего визга.

Как только Палмыков зашел в кабинет, Рожникова пробежалась по этажу. На фирме Палмыкова и его друга Евгения Валентиновича без них двоих (директоров) работало пятнадцать человек, и Рожникова, конечно же, хотела первой оповестить всех присутствующих о возвращении шефа. Эта высокого роста, худощавая, с испуганным выражением лица женщина не была фавориткой Володи, однако при этом она была в числе тех, кто не мог удержаться от смеха при одном лишь его виде. Алла прекрасно помнила, как нанимая ее на работу, Владимир вместо профессиональных вопросов просто попросил ее представить "ключ", а после описать, какой это был ключ: от замка, музыкальный или тот, что бьёт из земли. Рожникова так и не поняла, что подразумевал этот тест, но на работу Владимир ее принял.

Вообще Палмыков любил проводить различные акции-пропаганды…. Ему и его персоналу всегда весело работалось в стенах фирмы, тем более что сам Владимир любил приходить под конец рабочего дня и засиживаться часов до восьми, а то и девяти вечера.

Он часто вспоминал о своей работе главного юриста в Пенсионном Фонде, когда по наступлению пяти часов вечера все сломя голову начинали бежать по домам, а он оставался, чтобы всё еще раз перепроверить. Естественным было то, что его коллеги стали искоса смотреть на него…. Палмыков понял, что настало время не быть идиотом. Он стал уходить домой, как и все, в пять и не минутой позже.

В том же Пенсионном Фонде за ним закрепилось прозвище "тормоз прогресса", потому что как юрист, он всегда пытался изучить все настолько досконально, что иногда это занимало массу и без того не хватающего времени. Он ко всему придирался. Всегда находил, что исправить.

- О! Володя! – в кабинете Палмыкова, удобно расположившись, сидел Евгений, молодой человек возраста чуть старше Володиного. Он был одет в синий деловой костюм, а его обувь как всегда блестела. Евгений имел командирский характер. Даже его грубые черты лица говорили об этом. Впрочем, Владимир знал, что не такой уж он и свирепый. Об этом говорило и его поведение при их встрече, - я уж думал, ты меня кинул! Скажи честно, ты насовсем или опять скоро уедешь? - Егоров встал и обнял своего коллегу. Володю немного смутило такое проявление чувств:

- И не надейся! Я теперь надолго – он сел в кресло директора и, включив компьютер, первым делом сменил заставку рабочего стола на фотографию встречи Брежнего и Фиделя Кастро. Родившись во времена правления страной Леонидом Ильичом, Палмыков всегда питал необъяснимую привязанность именно к этому генсеку. Володя собирал портреты Брежнего, заносил в память компьютера сайты, посвященные этому человеку, и даже заучивал наизусть ранние стихи Леонида Ильича, которые тот писал, когда еще не был у власти! Конечно же, всех окружающих его людей подобные увлечения веселили.

- Может, устроим корпоративную вечеринку? – предложил Егоров.
- По поводу? – сделал вид, что не догадался, Палмыков.
- По поводу твоего возвращения, - подыграл ему Женя.
- Нет, если все будет цивильно, - поставил условие Палмыков.
- А у нас когда-то что-то было цивильно? – засмеялся Егоров. Они прекрасно понимали друг друга.
- А разве нет? – задумался Владимир, - помнишь, фуршет, на котором мы были последний раз вместе? Первая его часть прошла без происшествий…..
- Но ведь потом….
Володя засмеялся:
- Ну, а потом, как и все нормальные русские люди, мы напились и мордой в салате отмокали до утра!

Вернувшись домой в четвертом часу утра, Володя в абсолютно нетрезвом состоянии снял ботинки и, аккуратно поставив их в коридоре, зашел в гостиную, где тут же завалился на диван. Вечер в ресторане, куда были приглашены все желающие сотрудники, прошел с размахом, и у Палмыкова настолько раскалывалась голова, что он даже не помнил, как его зовут. Когда же он проснулся и понял, что наступил новый день, то первым делом принял холодный душ и сильно-пресильно потер себя за уши. Помогло. Через двадцать минут опьянения, как не бывало. Подойдя к зеркалу и ужаснувшись, он припомнил, что в конце банкета даже пел.

В это время Бубнов мучил своих студентов на паре. Он сидел, скрестив под столом ноги, стучал ручкой по журналу и спрашивал наугад. В общем, развлекался, как это только было возможно, и при этом всегда испытывал райское наслаждение. Страх в глазах студента вызывал в нем спокойствие и воодушевлял на новые жертвы. На доске была расчерчена кривая спроса и предложения.

- Аракелян Милина! – девушка с третьего ряда, чуть потянув шею, вылезла из-под парты. У нее были объемные вьющиеся волосы темно-каштанового цвета, карие глаза и смуглая кожа. По ее лицу тут же можно было определить, что она читала конспект не больше одного раза. – Милина, скажи, как звучит основной вопрос экономики?

Милина, держа пальцы на самом возможном количестве страниц, тут же стала рыскать по тетради. Бубнов поставил напротив ее фамилии жирную точку.
- А, вот! - сказала она уже про себя, найдя идентичный подзаголовок, – в общем, основной вопрос экономики звучит так: как с помощью ограниченного количества ресурсов удовлетворить неограниченные потребности.
- А кто является субъектом экономики?
- А, знаю, знаю, знаю, этот, как его? А! Человек! Точно! Все люди в стране являются участниками экономических процессов.
- Ну, молодец, Милина, - Бубнов нарисовал из точки пятерку и перешел к теме урока. Вся группа вздохнула с облегчением. Еще ни один семинар не заканчивался всего парой ответов, за которые Алексей Борисович ставил положительные отметки, но на этот раз все сложилось отлично. Продиктовав лекцию по предмету Внешнеэкономической Деятельности, Бубнов отпустил студентов на тридцать пять минут раньше, но при этом попросил оставаться на местах.

На каждой из своих лекций Бубнов присутствовал, наверное, даже с еще большим нежеланием, чем его студенты. На его лице всегда можно было прочитать негодование, если учащиеся не успевали "сбежать" с пары до того, как он, опаздывая, все же приходил. Он так и говорил входя: "Что, не успели уйти? Жалко…" И садился на свое тронное место. "Не хотелось идти? Мне тоже. Да ваша дирекция прям с утра звонками замучила!" – добавлял он тут же.

Однако на переменах он преобразовывался, и его нейроны начинали работать значительно лучше. Он обретал потенциально большее желание оставаться в лицее и становился похожим на "мурчащего кота", поскольку для этого был такой веский повод, как Татьяна Юрьевна, преподавательница английского языка.

Девушка вполне миловидная, с длинными прямыми волосами до пояса по национальности была полуармянка, полуеврейка. При этом она до пяти лет жила в Польше, прекрасно владела этим языком, а фамилию носила русскую. Как любил выражаться Бубнов, слыша режущие ему слух вещи, "это была ядерная смесь"! Но Татьяна Юрьевна все же была очень милой, старающейся не поддаваться на настроение особой. В лицее ее все уважали и не говорили плохого. В дирекции ее называли "наша ты англичанка".

К Бубнову, так же, как ко всем своим знакомым, она относилась очень хорошо и была с ним в дружеских отношениях. Она слышала о рождении у него тройни и часто интересовалась здоровьем детей и жены. Но Бубнов рассказывал об этом неохотно, ссылаясь на то, что ему нужно отвлечься от семейной жизни. Татьяна Юрьевна не теребила ему душу.

Так встречая после пар свою Дульсинею, Бубнов тут же негромким голосом предлагал ей "сходить покушать". Он, как всегда, был с ней мил и отзывчив. Татьяна и не догадывалась, какие мысли уже давно закрались в голову ее коллеги по работе. "Так что ты думаешь о группе ЭВ-3"? – спрашивал он ее, не найдя повода не говорить о работе. "По-моему они все очень милые ребята. Так что не ругай их всерьез на своих уроках" – всегда с улыбкой на лице отвечала она, и Лешу уже начинало бесить то, что практически все их темы сводились к студентам. Леша умирал от желания пригласить Таню в кафе или погулять в парке, но не знал, как подступиться. Впервые в жизни он никак не мог придумать совершенного плана в тактике обольщения. Он считал, что каждая из его побед должна быть достигнута уникально, однако, что бы он не придумывал, Татьяна не отвечала симпатией к нему.

- Что ж, идите на перемену. Еще пары есть? – спросил Алексей Милину, так как она была старостой группы.
- Да, еще финансы и физкультура, - поспешила ответить она.
- Нет, я спрашиваю, мои пары у вас еще есть? – поспешно пояснил он.
- А, ваши?! Нет, слава Богу! – слыша подобные возгласы с задних парт, Бубнов осознавал, что сделал свое "коварное дело" и добился дрожи в коленях. Хотя на самом деле студенты его не боялись, а просто не слишком любили.
Причем самым интересным было то, что эта нелюбовь к преподавателю экономики началась у половины учащихся в лицее из-за рассказов некой Натальи Геннадьевны, которая преподавала финансы, а сейчас уволилась, найдя место спокойнее. Наталья Геннадьевна (невысокая блондинка с пагубной привычкой устраивать опросы по определениям, которые никто из студентов не мог запомнить) была однокурсницей Алексея и однажды, когда еще никто из студентов не был у Бубнова на занятиях, невзначай обронила, что они друзья и имеют схожий метод ведения пары. Учащиеся недолго сомневались в родственности их характеров и не ошиблись.

Однако, как бы то ни было, все преподаватели оставались людьми со своими проблемами и заботами. У Бубнова все трудности сводились к амурным делам.

Выйдя за порог аудитории, Алексей Борисович столкнулся с Андреем Александровичем Еременко, которого, хоть и не поддерживал дружеских связей, был вынужден приветствовать, будто старого друга, поскольку мать Андрея, Василиса Гавриловна, была той самой женщиной, которая руководила лицеем, сидя в директорском кресле.

- Как жизнь, как здоровье? – поздоровался Еременко. Бубнов лениво ответил пожатием руки и промурлыкал:
- Да все нормально, живем. А ты как? Впрочем, мне пора…
Не дожидаясь ответа, Алеша поспешил в учебную часть, чтобы спросить, в какой аудитории сейчас занятие у Татьяны, однако его там только разочаровали: Таня давно ушла.

Расстроенный, Алексей решил дождаться другого своего коллегу: Озмаряна Михаила Арсеновича, у которого по расписанию было окно и который, наверное, больше всех других любил находиться в стенах этого лицея. Михаил и Леша была закадычными друзьями.