Выкладываю у себя в дневнике поэму "Повесть о рыжем Мотэлэ" еврейского русскоязычного поэта Иосифа Уткина (1903-1944). Читайте, оценивайте!

Иосиф Уткин
Повесть о рыжем Мотэлэ, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блохе
ОГИЗ - Молодая гвардия - 1933

Глава первая. До без царя и немного после
И дед и отец работали.
А чем он лучше других?
И маленький рыжий Мотэлэ
Работал
За двоих.
Чего хотел, не дали.
(Но мечты его с ним!)
Думал учиться в хедере (хедер - еврейская школа),
А сделали -
Портным.
- Так что же?
Прикажете плакать?
Нет, так нет!
И он ставил десять заплаток
На один жилет.
И...
(Это, правда, давнее,
Но и о давнем
Не умолчишь)
По пятницам
Мотэлэ давнэл (молился),
А по субботам
Ел фиш (рыбу).

Жили-были
Сколько домов пройдено,
Столько пройдено стран.
Каждый дом - своя родина,
Свой океан.
И под каждой
Слабенькой крышей,
Как она ни слаба, -
Свое счастье,
Свои мыши,
Своя судьба...
И редко,
Очень редко -
Две мыши
На одну щель!
Вот Мотэлэ чинит жилетки,
А инспектор
Носит портфель.
И знает каждый по городу
Портняжью нужду одну.
А инспектор имеет
Хорошую бороду
И хорошую жену.
По-разному счастье курится,
По-разному -
У разных мест:
Мотэлэ мечтает о курице.
А инспектор
Курицу ест.
Счастье - оно игриво.
Жди и лови.
Вот: Мотэлэ любит Риву,
Но... у Ривы отец - раввин.
А раввин говорит часто
И всегда об одном:
- Ей надо
Большое счастье
И большой дом.
Так мало, что сердце воет,
Воет, как паровоз.
Если у Мотэлэ всё, что большое,
Так это только нос.
Ну, что же?
Прикажете плакать?
Нет, так нет!
И он ставил заплату
И на брюки
И на жилет.
***
Да, под каждой слабенькой крышей,
Как она ни слаба, -
Своё счастье, свои мыши, своя судьба.
И сколько жизнь ни упряма,
Меньше, чем мало, - не дать.
И у Мотэлэ была мама,
Еврейская старая мать.
Как у всех, конечно, любима.
(Э-э-э... об этом не говорят!)
Она хорошо
Варила цимес
И хорошо
Рожала ребят.
И помнит он годового
И полугодовых...
Но Мотэлэ жил в Кишиневе
Где много городовых.
Где много молебнов спето
По царской родовой,
Где жил... господин... инспектор
С красивой бородой...
Трудно сказать про омут,
А омут стоит
У рта:
Всего...
Два...
Погрома...
И Мотэлэ стал
Сирота.
- Так что же?
Прикажете плакать?!
Нет, так нет!!!
И он ставил заплату
Вместо брюк
На жилет.
А дни кто-то вез и вез.
И в небе
Без толку
Висели пуговки звезд
И лунная
Ермолка.
И в сонной, скупой тиши
Мыши пугали скрипом.
И кто-то
Шил
Кому-то
Тахрихим (саван).

"При чем" и "Ни при чем"
Этот день был таким новый.
Молодым, как заря!
Первый раз тогда в Кишиневе
Пели не про царя!
Таких дней немного,
А как тот - один.
Тогда не пришел в синагогу
Господин
Раввин.
Брюки,
Жилетки,
Смейтесь!
Радуйтесь дню моему:
Господин полицмейстер
Сел
В тюрьму!
Ведь это же очень и очень.
Боже ты мой!
Но почему не хохочет
Господин
Городовой?
Редкое, мудрое слово
Сказал сапожник Илья:
- Мотэлэ, тут ни при чем
Иегова.
А при чем - ты
И я.
И дни затараторили,
Как торговка Мэд.
И евреи спорили:
"Да" или "нет"?
Так открыли многое
Мудрые слова.
Стала синагогою
Любая голова.
Прошлым мало в нынешнем:
Только вой да ной.
- Нет, - инспектор вырешил.
- Да, - сказал портной.
А дни кто-то вез и вез.
И в небе
Без толку
Висели пуговки звезд
И лунная
Ермолка.
И в сонной, скупой тиши
Пес кроворотый лаял.
И кто-то
Крепко
Сшил
Тахрихим
Николаю!
Этот день был
Таким новым,
Молодым, как заря!
Первый раз тогда в Кишиневе
Пели
Не про царя!

Глава вторая. Кишиневские чудеса

Чудо первое
Мэд
На базаре
Волнуется.
И не Мэд,
Весь Ряд:
На вокзал
По улице
Прошел
Отряд...
Но не к этому
Доводы,
Главное (чтоб он сдох!) -
В отряде
С могендовидом (иудейский символический знак - шестиконечная звезда)
Мотька
Блох!
Идет по главной улице,
Как генерал на парад -
И Мэд на базаре волнуется,
И волнуется
Весь ряд.

Чудо второе
Каждому, глава Богу,
Каком аршином ни мерь -
Особая дорога.
Особая дверь.
И - так
Себе,
Понемногу, В слякоть, В снег
Идут особой дорогой Люди весь век.
Радостный путь немногим.
Не всем,
Как компот:
Одни ломают ноги.
Другие -
Наоборот.
Вот!
***
Ветер гнусит у околицы,
Горю раввина вторит.
По Торе (Священное Писание)
Раввин молится.
Гадает раввин
По Торе.
Трогает рыжие кончики
Выцветшего
Талеса (молитвенное одеяние):
- Скоро ли всё это кончится?
Сколько еще осталося?
Тени свечей.
Проталкиваясь,
Мутно растут
И стынут
И кажется
Катафалком
Комната над раввином.
- Это прямо наказанье!
Вы слыхали?
Хаим Бэз
Делать сыну обрезанье
Отказался
Наотрез.
Первый случай в Кишиневе!
Что придумал, сукин сын?!
Говорит:
"Довольно крови,
Уважаемый раввин!!!"
Много дорог, много.
Столько же, сколько глав!
И от нас
До Бога,
Как от Бога
До нас.

Еще о первом чуде
И куда они торопятся,
Эти странные часы?
Ой, как
Сердце в них колотится!
Ой, как косы их усы!
Ша!
За вами ведь не гонятся: -
Так, немножечко назад...
А часы вперед.
Как конница.
Всё летят, летят, летят.
В очереди
Люди
Ахают,
Ахают и жмут:
- Почему
Не дают
Сахару?
Сахару почему не дают?
- Видимо,
Выдать
Лень ему.
- Трудно заняться час?
Такую бы жизнь - Ленину.
Хорошую,
Как у нас!
- Что вы стоите, Сapa?
Что может дать
Слепой,
Когда
Комиссаром
Какой-то
Портной?
Ему бы чинить
Рубаху,
А он комиссаром
Тут!..
В очереди люди ахают,
Ахают
И жмут.

Чудо третье
Эти дни
Невозможно мудры,
Цадики (мудрецы, учёные), а не дни!
В серебро золотые кудлы
Обратили они.
Новости каждый месяц.
Шутка сказать:
Жена инспектора весит
Уже не семь,
А пять.
А Мотэлэ?
Вы не смейтесь,
Тоже не пустяк:
Мотэлэ выбрил пейсы.
Снял лапсердак.
Мотэлэ весь перекроен
(Попробовал лучший суп!):
Мотэлэ смотрит
"В корень"
И говорит:
"По су-ще-ству".
Новости каждый месяц.
Шутка сказать:
Жена инспектора весит
Уже не семь,
А пять!
И носик
Почти без пудры.
И глазки -
Не огни...
Эти дни
Невозможно мудры,
Цадики, а не дни!
Много дорог, много,
А не хватает дорог.
И если здесь -
Слава Богу,
То где-то -
Не дай Бог.
- Ох!
***
...Ветер стих за околицей,
Прислушиваясь, стих:
Инспектор не о себе молится,
Инспектор молится
О других.
Голос молитвы ровен.
Слово сменяется вздохом:
- Дай Бог
Жене здоровья,
Дай Бог
Хворобы Блоху...
Дай Бог то и это
(Многое дай Бог, понятно!!,
Дай Бог сгореть советам,
Провалиться депутатам...
Зиму смени
На лето,
Выпрями то,
Что смято...
Дай Бог и то и это.
Многое дай Бог, понятно
Чудо некишиневского масштаба
Слишком шумный и слишком скорый
Этих лет многогамный гвалт.
Ой, не знала, должно быть, Тора,
И раввин, должно быть, не знал!
Кто надумал бы,
Кто бы поверил.
Кто поверить бы этому мог?
Перепутались
Мыши, двери.
Перепутались
Пятки дорог.
В сотый век -
И конечно не чаще
(Это видел едва ли Ной!) -
По-портняжному
Робкое счастье
И, как счастье,
Неробок портной.
Многогамный, премудрый гомон!..
Разве думал инспектор Бобров,
Что когда-нибудь
Без погромов
Проблаженствует Кишинев?!
Кто подумал бы,
Кто бы поверил,
Кто поверить бы этому мог?
Перепутались
Мыши, двери,
Перепутались
Нитки дорог.

Глава третья. Новое время - новые песни

Синагогальная
В синагоге -
Шум и гам,
Гам и шум!
Все евреи по углам:
"Ш-ша!!"
"Ш-шу!!"
Выступает Рэб Абрум.
В синагоге -
Гам и шум.
Гвалт!
Рэб Абрум сказал:
- Боже мой!
Евреи сказали:
- Беда!
Рэб Абрум сказал:
- Дожили!
Евреи сказали:
- Да.
***
А раввин сидел
И охал
Тихо, скромно,
А потом сказал:
- Плохо!
Сказал и вспомнил
Блоха.

Почти свадебная
Лебедю в осень снится
Зелень озерных мест:
Тот, кто попробовал птицы.
Мясо не очень ест.
Мудрый раввин Исайя -
Так мудр!
Так мудр!
Почти
Наизусть знает
Почти
Весь Талмуд.
Но выглядит всё-таки плохо:
Щукой на мели...
- Мне к комиссару Блоху...
Его провели.
Надо куда-то деться:
- К чёрту!
- К небесам!
- До вас небольшое дельце,
Товарищ комиссар.
У каждого еврея
Должны дочери быть.
И каждому еврею
Надо скорее
Дочерей сбыть...
Вы - мужчина красивый.
Скажемте:
Зять, как зять.
Так почему моей Ривы
Вам бы
Не взять?
Отцу хвалить не годится.
Но, другим не в укор,
Скажу:
Моя девица -
Девица до сих пор.
Белая, белая сажица!
Майский мороз!
Раввину уже кажется,
Что у Блоха...
Короче нос?!

Песня "текущих дел"
И куда они торопятся,
Эти странные часы?
Ой, как сердце в них колотится?
Ой, как косы их усы!
Ша!
За вами ведь не гонятся?
Так немножечко назад...
А часы вперед, как конница.
Всё летят.
Этот день был
Небесным громом,
Сотрясеньем твердынь!
Мэд видала,
Как вышел из дому
Инспектор - без бороды?!
- Выбрился,
Честное слово!
Тысяча слов!
И ахал в Кишиневе
Весь Кишинев.
И собаки умеют плакать,
Плакать, как плачем мы.
Ну, попробуйте, скажем, лапу
Ударить, ущемить?
Да, бывает -
Собака плачет,
А что же тогда человек?
И много текло горячих.
Горьких, соленых рек.
Слезы не в пользу глазу.
И человек сказал:
- Н-ну!
Так инспектор потерял сразу
И бороду
И жену.
Хоть жену не совсем утратил,
Но курица стала не та.
Ну, скажем,
Стала его Катя
Курица без хвоста.
- Счастье - оно игриво.
Счастье - сумасброд.
И ждал он терпеливо:
- Наверно, назад придет.
Но... на морозе голого
Долго не греет дым...
И он опустил голову,
Голову без бороды.
Так, окончательно сломан,
Робок, как никогда,
Инспектор
Пришел к портному,
Чтобы сказать "Да".
Маленький, жиденький столик.
(Ножка когда-то была).
Инспектор сидит и колет
"Текущие дела".
Путь секретарский тяжек:
Сколько серьезных слов!
Сто-лько се-рьез-ных бу-ма-жек!
И на каждой:
"Блох", "Бобров".
Жутко: контроль на контроле.
Комиссия вот была.
Инспектор сидит и колет
"Текущие дела".
И... он мечтает - не больше
(Что же осталось ему?)
Как бы попасть
В Польшу
И не попасть
В тюрьму...

В общем фокусе
Что значит:
Хочет человек?
Как будто дело в человеке!
Мы все, конечно, целый век
Желаем
Золотые реки.
Всё ждем сахар, так сказать,
А получается иначе;
Да, если хочешь
Хохотать,
То непременно
Плачешь.
Но дайте жизни...
Новый век...
Иной утюг,
Иная крыша,
И тот же самый человек
Вам будет
На голову выше.
Для птицы главное - гнездо.
Под солнцем всякий угол светел.
Вот Мотэлэ -
Он "от" и "до"
Сидит в сердитом
Кабинете.
Сидит как первый человек.
И "нет, так нет"
Здесь не услышишь.
В чем фокус? Тайна?..
Новый век.
Иной утюг,
Иная крыша...
О-о-о, время!
Плохо...
Хорошо...
Оно и так
И этак вертит.
И если новым
Срок пришел.
То, значит, старым -
Время смерти!

Погребальная
Комната... тихо... пыльно.
Комната... вечер... синь.
Динькает
Будильник:
Динь... Динь... Динь...
Час кончины -
Он приходит
Тихо-тихо,
Не услышишь.
И уходит молча счастье,
И уходят
Мыши.
Только горе неизменно.
Заржавел пасхальный чайник!
И задумаются стены. И -
Молчанье.
Он заснежит, он завьюжит
В полночь, ветер белорукий...
И совсем теперь не нужен
Ни Талмуд,
Ни брюки.
Тихо.
Сумрак нависает.
Не молитва
И не ужин...
Пусть по-новому, Исайя.
Стол тебе послужит.
А потом - к иному краю
В рай, конечно, не иначе...
Тихо!
Свечи догорают.
Тихо.
Сара плачет...
О-о-о, время!
"Плохо"... "Хорошо"...
Оно и так
И этак вертит,
И если новым
Срок пришел,
То, значит, старым -
Время смерти...
Да, если новым срок пришел.
То, значит, старым -
Фэртиг (Готово, конец)...

Послесловие
До Кракова -
Ровно сорок
И до Варшавы -
Сорок.
Но лучше, чем всякий город,
Свой, родной город.
Разве дворцом сломите
Маленькие, заплатанные
Знаете, домики.
Где смеялись и плакали?
Вот вам
И меньше и больше.
Каждому свой Мессия!
Инспектору
Нужна Польша,
Портному -
Россия.
Сколько с ней было пройдено,
Будет еще пройдено!
Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Золото хуже меди.
Если рукам верите...
И Мотэлэ
Не уедет
И даже
В Америку.
Не-ет, он шагал недаром
В ногу с тревожным веком.
И пусть он - не комиссаром,
Достаточно -
Че-ло-ве-ком!
Можно и без галопа
К месту приехать:
И Мотэлэ будет штопать
Наши прорехи.
***
Милая, светлая родина,
Свободная родина!
Сколько с ней было пройдено,
Будет еще пройдено!

1924-1925
Москва-Иркутск