1. Мирзакарим Норбеков

Представьте! Однажды какой-то случайно проходящий мимо человек грохнул спящего по башке, и тот пробудился. Он пробудился и начал думать.

- Кто я?
- Зачем я?
- Почему я на Земле?
- Отчего я именно в этом городе ?
- Зачем я именно в этом времени ?
- Для чего я в теле мужчины или женщины ?
- Почему мне так одиноко ?
- Почему ? Отчего ? Зачем ?..

Он начал думать. Он начал думать! Он начал думать!!!
Потом он начал понимать, почему ему было страшно и почему он избегал источник этого страха. Избегал всеми правдами и неправдами. Находил тысячи побрякушек, лишь бы корчить из себя делового человека. То есть избегал себя. Общения с самим собой. Осмысления себя. Познания самого себя.

И он, эта личность, проснувшись, начинает искать. И тогда у него шестое чувство восстанавливается... Дорогие мои! Он начинает плакать, как ребенок. Он начинает слышать других проснувшихся.

И эти другие проснувшиеся приходят к этому ребенку. Понимаете? Потому что в безлюдном квартале, в безлюдном городе, когда все сладко спят, среди глубокой ночи, которую обычный человек называет "жизнь", им будет ясно слышен плач новорожденного. И "акушеры" приходят, приходят обязательно, приходят с радостью.

Приходят Учителя.

2. Олеся Астапович отрывок из книги "Хочу быть Я"

...И вдруг накатило. Меня пронзает странное чувство, растет и захватывает целиком. Будто все, что я вижу – не настоящее. Будто передо мной – какая-то странная игра, где крошечные фигурки людей- лишь игрушки.

И какая-то неведомая сила протягивает руку, невидимую и неощутимую, и набирает пригорошню этих игрушек, швыряя в ситуации и обстоятельства. А они – эти игрушки – барахтаются, страдают или радуются, как-то объясняя себе происходящее, но это ничего не меняет. Сила чего-то большего направляет их путь, неосознанная и не замечаемая ими. А игрушки упорно верят в свою самостоятельность и предельную важность всего, что они делают. И разыгрываются спектакли, один за другим, бесконечно похожие вариации всего лишь нескольких основных сюжетов. У игрушек появляются свои забавы: маленькие домики, блестящие машинки, цветные тряпочки. А еще они пытаются играть друг с другом, не понимая своей игрушечной природы. А безмолвная сила созерцает весь этот калейдоскоп откуда-то из неведомой глубины, и оттуда эта суета так нелепа…

И мое участие в этом, мое упорное цепляние за такую же мою судьбу – оно также нелепо. Этого просто не может быть. Это сон, всего лишь дурной сон: моя добровольно-принудительная ссылка, моя отдельная квартира-клетка, мои всевозможные планы на жизнь…

Я сижу, завороженная накатившим переживанием, как будто выросшая до размеров этой силы, сижу, затаив дыхание, боюсь спугнуть это чувство, и мне кажется, что еще чуть-чуть, и я проснусь, и мне откроется вся правда жизни, вся ее подноготная. И, узнав это, я никогда больше не буду игрушкой.

И вдруг стало так ясно, так понятно, почти до боли, что я хочу знать эту правду больше всего на свете. Что не могу променять свою единственную жизнь – единственную возможность узнать – на то, чтобы просто вертеться в круге обыденной жизни, как сотни и сотни тысяч людей, быть безвольным винтиком, слепой куклой , вариться всю жизнь в мелочах, разменивать ее на игры, вся тщетность которых мне сейчас так очевидна.

И когда это понимание спустилось на меня, лишив привычной способности думать, оценивать, сопоставлять, я поняла, что же говорил Петр про внутреннюю однозначность в тот момент, когда приходит Ответ. Я ничего не могла противопоставить открывшемуся мне смыслу. И не хотела. И видение того, что мне нужно сделать дальше, случилось как совершенная очевидность – неожиданная, но несомненная.

- Что с тобой? – спросил по возвращении мой друг, глядя на меня с изумлением и беспокойством. – Что-то случилось?
- Когда закончится моя интернатура, я уеду в Петербург, - ответила я.