Пять по арифметике

Мать у Коли Андреева умерла, когда ему было пять лет. Он почти не помнил ее, не помнил, хорошо или плохо жилось ему раньше, и давно уже привык обходиться без матери. Отец не обращал на него никакого внимания, так что Коля был предоставлен самому себе. Даже за двойки никто его не ругал. Лишь иногда, раза два-три в год, на отца словно находило что-то, он решительно бросал пить, становился каким-то тихим и незаметным, только курил очень много и, может быть, от скуки начинал просматривать тетради и дневники сына, как будто разом за один присест собирался все исправить и изменить.
Обычно Коля побаивался своего отца, так как частенько получал от него подзатыльники, когда шумел или беспокоил его некстати. Бил, отец, конечно, не больно, но обидно было, чуть захочешь поговорить, спросить о чем-нибудь, как тут же, - раз! – и подзатыльник, да еще крепким словечком приправленный, мол, не суйся со своими глупыми вопросами, не до тебя. Или заиграешься, стулья переворачивать начнешь, представляя, что это подводная лодка или космический корабль, и снова, - бум! – не балуйся.
– Чего ты? – обиженно хныкал Коля, но стулья ставил на место и садился за свой стол, делая вид, что готовит уроки.
А в те минуты, когда отец устраивал проверки, Коля ничуть не боялся. Стоило поглядеть на лицо отца, как становилось ясно, что драться он не будет. Наоборот, вид у него был такой, словно его самого побили и будто ему очень стыдно от этого. Правда, внешне он старался ничем не выказывать своего состояния, даже бодрился и только тихонько присвистывал, качал головой и говорил, перелистывая дневник:
– Ну, брат, даешь ты!
Потом брался за тетради, страницы которых, все заляпанные чернилами и без того какие-то зловеще-черные, были испещрены пометками учителя, и почти на каждой странице стояла двойка. Василий Тимофеевич помнил, что сам учился в школе неважно, остался как-то даже на второй год, но такого у него никогда не было.
– Как же ты это, Коляй, а? Только в музее твои тетради и дневники выставлять. Так и на второй год останешься.
– Неа, – совсем осмелев от столь мирных увещеваний, бойко отвечал Коля. – Училка, она меня любит. Она и в журнал не все двойки ставит.
– Ну, ну, наговоришь тут. Одни двойки, колы даже есть. Ты что ж, совсем ничего не понимаешь?
– Неа.
– А читать-то хоть умеешь?
– Как же, давно умею.
– Тогда, чего ж ты?
– Так…
– Ну, хоть читай, – говорил отец и откладывал в сторону дневник и тетради. Решимость его заняться сыном, наткнувшись на непреодолимую стену двоек и единиц, пропадала, как пропадала вскоре и решимость больше не пить.




Продолжение следует...