СашБаш, – помню ночи, наполненные магией твоих песен, заставляющих меня сжимать края одеяла так отчаянно, так боязливо, как будто кто-то пытался вытянуть под звуки твоих песен из меня всю душу. Цепенеющие плечи, дрожащие от громких, резких, но таких верных звуков сгибались под тяжестью смысла. Я помню, как разбилась гитара, когда я пела твою песню. Как такое возможно?
Неприкосновенная глубина и несвойственный тому времени ум заставлял преклоняться и зависать перед твоими фотографиями ночами напролет с мягкими наушниками.
Увлечение текстами привело к сравнительным работам исследователей. Прочувствовать связь с родимым Шевчуком, который как раз и привел меня к СашБашу через фильм «время ДДТ», а еще и глубокоуважаемым славянским, генетически мировым гением Пушкина было настоящим открытием. Отрывок из фильма «Время ДДТ» быстро был заезжен юной барышней, а также показан всем избранным друзьям, способным оценить масштаб личности Саши.
На время СашБаш стал моим любовником, спутником в пыльных автобусах, на дорогах из университета и обратно, его песни постоянно звучали в моих ушах, ранее прихотливых к аранжировке и четкой записи. Городское кладбище посреди города, которое привлекало меня своей безлюдностью и дурной славой, позволяло хорошенько поразмыслить в одиночестве о том, что произошло с тобой за тот короткий срок, который ты провел в наших проклятых столицах. Я часто думала о том, что случилось бы с тобой, если бы Череповец засосал тебя своими бюрократическими трубами, заводами и партийными газетами. Я не знала, проклинать ли Москву и Питер, обвинять ли их в твоей смерти или нет. Я уважала твое решение шагнуть в распахнутое окно, не задумываясь о причинах – грибы, неудовлетворенность и прочие списки «Шиндлера». Радовалась, что твое аутодафе не было расшифровано всеми любителями сенсаций на родимой почве русского рока, который после тебя – лишь бледная тень таланта.
Ты вскрыл русскую душу вслед за классиками, разорвав на клочья мое сознание своим постижением, подтвердив все мои опасения, предвосхитив ненаписанные мной строчки, оставив наедине с тоской о том, что я родилась не в то время.
Преклонение перед тобой постепенно перерастало в юношескую болезнь – совершенство и глубина внешней и внутренней оболочек окончательно околдовало меня. Помню день, когда я пережила твою смерть как свою собственную. Этот сон я не забуду никогда. Серый асфальт, банальный двор, девятый этаж – серое настроение, никакого счастья впереди, никакого ожидания чуда, никакого эгоизма, безграничная пустота.
Такие люди должны умирать именно тогда, когда их забирают у нас. Многие любят рассуждать о том, что делал бы Высоцкий в настоящее время, какие песни пел бы. Ничего бы не пел и не делал. Он умер в свое время, как и СашБаш, словно предчувствуя грядущие унижения и низменность бытия. Сказать все – и уйти в белый проем рассветного окна в чужом месте с надеждой попасть на Родину Духа.
Он был иной. С иным восприятием мира, действительности, текста, музыки, к которому стремишься прийти спустя годы, надеясь приблизиться к такой невероятной чуткости, пушкинской всеотзывности, которой удостоились редкие представители человечества. Его место в нашей музыке и поэзии настолько же обособленно и особенно, как и он сам. Музыка не для всех, которая может даже испугать и оттолкнуть неготового к Встрече человека, текст, который рождает лишь страдания мозга, но не его усладу – вот в чем истинный гений. Ненавижу это слово, заезженное нашими литераторами, но тут не постыжусь повторить его несколько раз.
Вспоминая те редкие интервью, которые стали для нас настоящим Ветхим Заветом Башлачевского Евангелия, не устаешь поражаться этому чуткому камертону, заключенному в крайне симпатичный человеческий сосуд мужского пола. Я ни разу не встречала такого любовного отношения к слову как к какому-то равноправному существу, наделенному своим умом и волей.
Музыка воспринималась им так, как я бы желала этого самой себе, гармонии и узлы созвучий переплавлялись с настоящей философией. Размышления о возможности существования рока на русской почве, о наших корнях не единственны в своем роде, но настолько оригинальны и убедительны, что хочется вновь включить это сумасшествие, доводящее меня до изнеможения и страха перед собственной беззащитностью.
Я уже вот как четыре года не слушала Сашу. Потому что я знаю, что это сумасшествие вырвет меня вновь из болота обыденности, привычной установленной самой собой стабильности, сделает меня вновь уязвимой, оголит мои нервные окончания, порвет мою жизнь в клочья, заставит меня жить так, как будто в соседней комнате умирает мой ребенок.
Юношеская остервенелая любовь к Башлачеву дарит самые острые воспоминания, его книги стоят на полке словно оловянные солдатики, готовые ринуться в бой в любой момент. Но я не хочу вновь расстаться с рассудком. Я помню тебя наизусть, запаковав самые сокровенные переживания наедине с твоими портретами, колокольчиками и песнями глубоко в своем сердце.