Поэзия для меня даже и к литературе не относится. Вероятно, это особый род экзистенциальной активности или деятельности, который даже не может быть включен в литературу. А литература в том виде, в каком я ее пытаюсь интерпретировать, это то, что мы можем назвать классической. Классической в том смысле, что умер не только автор, но и все контексты, которые мешают новому чтению. Странное сочетание: постоянное умирание всех окружающих контекстов дает возможность выйти на обнаженное, скажем так, чтение самого текста, возможность полностью его присвоить в качестве современного.

Филология как наиболее архаическая и памятливая наука стремится устанавливать всякие контексты, и в этом отношении она, конечно, находится в противоречии с философской работой, которая как раз очень сильно зависит от того, насколько эти контексты устранены. И редукция, освобождение от контекстов одна из центральных задач философского опыта, в отличие от филологического, литературоведческого и даже критического, где восстановление контекстов, может быть, занимает центральное место.