Руководство библиотеки конгресса США приняло решение создать архив всех сообщений, публикуемых пользователями социальной сети Twitter.Источник: "В США хотят сохранить все сообщения Twitter для истории"
Источник: "МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ..."[...] Разум Аркадьевич выступает в романе в качестве эдакого Вселенского Разума, чьи принципы нашли наибольшее социальное, если так можно сказать, воплощение в пестуемой Елизаровым советской системе. Действительно, ведь именно советская система воспитания брала на себя глобальную задачу – воспитание человека нового мира, а поэтому и воспитательный процесс должен иметь тотальный, всеобъемлющий характер. Личность человека находится под жестким контролем системы, но и сама система несет полную ответственность за своего воспитанника, оберегая его от напастей, помогая в трудную минуту и наставляя на путь истинный. [...]
Если даже не задумываться о том, что ни у кого нет опыта созданияИсточник: "Чарльз Стросс: Недостижимый звёздный рубеж"
социальных институтов, сохраняющих стабильность на периодах времени,
значительно превышающих продолжительность человеческой жизни, корабли
поколений, скорее всего, всё равно не помогут нам решить проблему
энергетического бюджета.
[...] Нынешнее большинство — урбанизированное крестьянство и их потомки — ментально воспринимают интеллект, культуру и образованность как нечто враждебное. Андрей Сахаров, Дмитрий Лихачев, Виталий Гинзбург — не их герои. [...]
[...]
Ким Чен Ир упомянул также такие «культурные ценности мирового класса», как «пять революционных опер» Кореи, и выразил желание, чтобы жители КНДР, которые «с гордостью движутся навстречу миру, с гордостью и уверенностью в себе, присущими нации, которая скоро станет великой, процветающей и могучей», были лучше ознакомлены с достижениями мировой культуры.
Существует мнение, будто религиозная музыка является наследием древности и принадлежит исключительно прошлому. Последним великим духовным композитором, как нередко утверждают, был Бах. В этом утверждении есть значительная доля истины. Творчество Баха знаменовало собой некий рубеж, после которого западная музыка окончательно отошла от своего религиозного корня и встала на светский путь развития. Хронологически разрыв между музыкой и религией совпал с эпохой Просвещения, и сохранялся он вплоть до недавнего времени.
Это не значит, что в век классицизма и романтизма не писали церковную музыку: и Гайдн, и Моцарт, и Бетховен, и Шуберт, и Брамс (чтобы ограничиться только несколькими именами) были авторами месс и реквиемов. Однако музыка их носила светский характер даже тогда, когда они использовали духовные тексты. Несомненно, они писали прекрасную музыку, эмоционально насыщенную, по временам трогательную или величественную, но все же светскую по происхождению, стилю и форме. Эта музыка тонко передает чувства, переживания, радости и скорби людей, сопряженные с их земным существованием, но она не является выражением божественной реальности и не отражает жизнь души человеческой в Боге. Она способна оказывать мощное эмоциональное воздействие, способна потрясать и приводить в восторг, но вряд ли она может научить человека молитве, вере или покаянию.
В эпоху импрессионизма и авангарда интерес к религиозной теме, как кажется, и вовсе угас. Авангардисты отказались от последнего, что связывало музыку с религией от представления о гармонии и красоте как основе музыкального искусства. Диссонанс и дисгармония стали тем конструктивным принципом, на котором строились музыкальные произведения таких композиторов, как Берг, Шёнберг и Веберн. Их музыка вполне соответствовала художественным вкусам и мировоззренческим парадигмам времен модерна, с характерным для этого периода отказом от традиций, в том числе религиозных, от проверенных веками стандартов и норм.
В середине XX века в музыкальном искусстве наметилось движение от атональности и дисгармонии к алеаторике и комбинациям разного рода сонорных эффектов, как у Штокхаузена и Лигети, или к сочетанию шума и тишины, как у Джона Кейджа. Знаковой и рубежной стала пьеса Кейджа «4.33», представляющая собой не что иное, как 4 минуты и 33 секунды полной тишины. Появление этого произведения в 1952 году свидетельствовало о том, что музыкальный авангард полностью исчерпал себя, что ему нечего больше сказать людям. Тишина Кейджа имела мало общего с той духовной тишиной, которая рождается из глубин религиозного опыта: это было молчание, свидетельствовавшее о полном духовном коллапсе музыкального авангарда.
В третьей четверти XX столетия на смену диссонансу, беспорядочному шуму, алеаторике и бессодержательной тишине авангарда начала приходить заново обретенная гармония и духовно наполненная тишина музыкального минимализма. Эта тенденция по времени и по содержанию совпала с тем религиозным ренессансом в музыкальном искусстве, которого меньше всего ожидали, но который отвечал чаяниям и композиторов, и публики. После всех возможных и невозможных новаций эпохи авангарда, характеризовавшейся обилием внешних эффектов при вопиющей внутренней пустоте, людям хотелось услышать простую и глубокую музыку простую по языку и стилю, глубокую по содержанию. Музыку, которая не столько удивляла бы своей яркостью и оригинальностью, не столько трогала бы душу, сколько выводила бы за пределы земного бытия и приобщала к горнему миру.
И в конечном итоге «Ахиллес и черепаха» кино о том, как современное искусство убивает искусство классическое: когда девальвируется понятие техники, когда на первый план выходит концепт, а мерилом таланта становится продаваемость и актуальность, тогда художнику остается только одно быть одержимым. Искусство тем временем, насыщаясь безумными идеями, требует все больше и больше: уже мало просто калечиться, мало даже умирать, единственный выход для Матису, как и для любого современного художника, всю свою жизнь превратить в сумасшедший перформанс.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».
И в конечном итоге «Ахиллес и черепаха» кино о том, как современное искусство убивает искусство классическое: когда девальвируется понятие техники, когда на первый план выходит концепт, а мерилом таланта становится продаваемость и актуальность, тогда художнику остается только одно быть одержимым. Искусство тем временем, насыщаясь безумными идеями, требует все больше и больше: уже мало просто калечиться, мало даже умирать, единственный выход для Матису, как и для любого современного художника, всю свою жизнь превратить в сумасшедший перформанс.
Сильно ли противоречит нынешняя жизнь, по вашей оценке, душевному здоровью человека или слухи об этом относятся к числу ходячих мифов?
Я думаю, они относятся к числу ходячих мифов. Любая культура разрушительно действует на жизнь, хотя и по-разному.
Традиционная культура способствует расстройствам (хотя, заметим, не вызывает их так уж явно), с которыми имели дело наши старшие товарищи по профессии и иногда имеем дело мы, сталкиваясь с людьми, живущими или сформированными в традиционных сообществах или близких к ним. Проблемы наших пациентов с Кавказа от проблем москвичей отличаются радикально. Там можно видеть формы душевных расстройств, с которыми работали Фрейд, Шарко в XIX веке: большую истерию, например. Скажем, в Чечне, где правила крайне строги охраняют женщин от всякого рода посягательств и от недолжных действий, она встречается в больших количествах.
Проблемы кавказцев, особенно женщин, связаны с высоким уровнем репрессий. Пару лет назад я работал с девушкой из Чечни, у которой были все классические признаки большой истерии, давно исчезнувшие из больших российских городов: параличи, говорение другими языками... Там, где девушка, если она не окрасит простыню кровью в первую брачную ночь, рискует быть убитой (правда, только в горных районах, где традиции наиболее крепки), там есть и истерия. В Москве такое трудно себе представить.
Проблемы, свойственные более просвещенным, либеральным социальным пространствам, совсем другие. Это чаще всего пограничные и нарциссические расстройства личности. Грубо говоря, люди традиционных обществ живут под огромным давлением извне, и их симптомы это результат «присвоения» внешних запретов: проблему создает конфликт между запретом и стремлением так или иначе своевольничать. А здесь, где внешнего давления нет, происходит парадоксальный на первый взгляд, но на самом деле закономерный сюжет: ослабляется центробежное стремление, вообще то, что связано с жизненным тонусом, с сильными желаниями, со стремлением к внешнему объекту К нам всё чаще попадают молодые люди из очень благополучной среды с недостатком желания. Вырисовывается очевидный конфликт поколений: старшие, не находя в младших признаков больших желаний, которые были у них, с разочарованием и раздражением говорят: «Они же ничего не хотят!»
С другой стороны, современная культура задает очень большие и недосягаемые образцы успеха: физического, денежного, карьерного, интеллектуального и формирует перфекционизм. Исследования давно установили его связь с эмоциональными расстройствами, в первую очередь с депрессиями.
Любая культура задает образцы, требующие от человека подчинения им и, значит, самопреодоления; высокие идеалы с их недосягаемостью один из очевидных культурных невротизирующих механизмов. Но сейчас это приобрело повальный характер. Да, были традиционные культурные образцы то, что существовало веками, когда мальчиков воспитывали на Плутархе, на героях Античности А теперь культура глянцевых журналов формирует недосягаемые идеалы: 906090 и вечная юность до 60 лет для женщин, культ мужского успеха стройная фигура, длинный фаллос, который стоит 24 часа в сутки, каждый день новая женщина, автомобиль типа «Порше» или «Бентли»... Уже есть внятные исследования, показывающие их несомненный вред для душевного здоровья.
[...]
Да, наша повседневность связана и с кризисами, и с культурными веяниями, но часто очень мало. Есть много серьезных расстройств, не связанных с культурным влиянием, так называемых эндогенных. Например, мягкие, стертые формы шизофрении: их не советские психиатры придумали, чтобы сажать в психушки диссидентов, нет, это постоянная и очень суровая реальность клинической практики. Кстати, многие психологи этого не понимают и обходятся с такими людьми как с невротиками.
«Цифровой» фантастический роман, герои здесь умеют слишком многое, но мир описан реальный, причем сильно изменившийся в последнее время; это фантасты Дяченко здорово зафиксировали. С обществом что-то происходит. В сети живет не только главный герой, но и его родители, и друзья; почти все либо играют, либо ведут дневники, озабоченные исключительно «топом «Яндекса». Пресловутый «бум блогосферы» пространства, где свободные, оторвавшиеся от «носителей» виртуальные оболочки свободно обмениваются мнениями, оказался вовсе не прорывом в мир свободы и меритократии. В «Цифровом» наглядно показано, что, по сути, образовалась еще одна операционная система, внутри которой прирожденные манипуляторы получили исключительные возможности управлять стадом, которое приходит в этот мир за «правдой», свободой самовыражения и информацией. Это не менее тоталитарный, чем любое закрытое общество, мир, где сильные в очередной раз нашли способ гуртовать слабых, где в любой момент можно активировать базовый двоичный код «свой чужой» и столкнуть кого угодно с кем угодно. И когда именно кому-нибудь придет в голову воспользоваться этой операционной средой, чтобы закошмарить все человечество разом, вопрос не такой уж риторический.В «Цифровом» есть момент, когда Арсен едет в метро и видит, как какая-то девушка читает книжку «Vita nostra» Дяченко же и написанную. Несмотря на то что названия романов складываются в гаудеамусовскую строчку «Vita nostra brevis est» и что, некоторым образом, это таки дилогия, «Цифровой» не прямое продолжение знаменитого позапрошлогоднего романа (в котором, напомним, некие силы заставили девушку Сашу Самохину поступить в таинственный Институт специальных технологий в городке Торпа, а затем принялись лепить из нее иное, высшее существо). Персонажи другие, но сюжет и проблематика явно рифмуются. И там и там молодые герои, по своим качествам представляющие идеальный материал для преобразования. Оба романы шокового воспитания: инициация подростка во взрослом мире. Оба истории о метаморфозе, о преодолении человеческого, о том, что процесс эволюции человека не завершен и что под определенным воздействием внутри человека может вылупиться совсем другая, обладающая невообразимыми возможностями сущность. Романы взаимодополняют друг друга, как теза и антитеза, две версии одной ситуации. В первом к трансформации принуждают, во втором соблазняют. Первый про то, как героиню ломали, но не сломали, а закалили и дали ей по-настоящему реализоваться, «прозвучать», обрести настоящую свободу. Второй про то, как героя изящно соблазнили всемогуществом, втянули в чужую игру и закатали в цифру. Вытекающий из соположения двух романов парадокс: похоже, чтобы стать свободным, надо сначала посидеть в тюрьме; сажайте, и вырастет.
Фильм-то по большому счету оказывается про то, как столкнулись две правды. Правда Максима: «Делай то, что тебе велят твои убеждения, не взирая на последствия», и правда Странника: «Превыше всего благо людей, и любые перемены, даже самые назревшие, должны быть медленными и подготовленными, чтобы люди пострадали как можно меньше».