Жизнь делится на «до» и «после» не с хлопком двери или скрежетом тормозов. Это тихий, резкий щелчок. Щелчок замка в чужой квартире, за которым остается твое «до».

«До» - это девочка, от которой пахло счастьем и сахарной ватой. Наивная, невинная, открытая. Девочка, которая верила, что мир - это огромный, неизученный лес рядом с домом, полный приключений. «После» - это та, что стоит на коленях на чужом полу, с ножом у головы, захлебывается страхом, слезами её мутит от запаха чужого тела.

Тот день был ярким, светлым, жарким. Гулять в такую погоду было сравнимо самоубийству. И вот - звонок в дверь. Мой личный опыт. Опыт в шортах и майке, с ухмылкой подростка, который знает какой-то «секрет».

Первая попытка была репетицией. Кассета с чужими, нелепыми телами, которые делали что-то непонятное и оттого не страшное. Просто странная, взрослая игра с правилами, которые мне не понять. Сняла одежду. Почему? Потому что, так надо. Так играют в эту игру. Потому что это «по-взрослому». Детское доверие - самое дорогое, что у нас есть, и мы так легко его теряем.

Во второй раз уже был полноценное представление, в котором я отказывалась участвовать. И поэтому для реквизита был использован кухонный нож, а для правильного настроя угрозы. После этого,
правила оказались очень простыми, как свинцовый ломом по голове. Не детская игра, а взрослый террор. Нож. Холод металла у виска. «Делаешь — или убью» «Убью и тебя и семью твою».

Можно подумать, что вот он, момент, где ты делишься надвое. Одна плачет, давится, чувствует на языке чужую кожу и соленую горечь. Слышит свой собственный хлюпающий всхлип. Другая -уже наблюдает за этим со стороны, с холодным любопытством: «И что ты будешь делать теперь?»
Потом — пол. Спина на грязном ковре. И его язык. Неуклюжие телодвижения, тяжело дышать от давления его тела на себе.

А потом пришла мама. Спасение. И… предательство собственного тела. Я выбежала к ней кривая, перекошенная, уже зараженная стыдом, которого еще не понимала. В слезах.. вся пунцовая.. бормочу что-то невпопад.. Он сказал, что я «чего-то испугалась».
Да. Именно так. Неопределенное «что-то». Это «что-то» стало моим спутником.

А самое страшное случилось потом. Спустя годы, все разделилось на до и после. Когда тело выросло, а моззг догнал. Не «до» случая и «после». Ужас пришел не с памятью, а с осознанием. Это был не взрыв - это был тихий, ледяной ужас. Молчаливый крик, который разорвал меня изнутри.

Я стала архитектором собственного ада. Я прокручивала эти сцены в своей голове. Думала, как же можно так поступить с ребенком. За годы я думала очень много. Думала, что этот случай меня и убил. И что теперь я просто никогда не смогу жить нормально. Я прошла разные стадии. Я хотела убить его. Но быстро поняла, что я не смогу с этим жить и легче убить не его - себя. Ту девочку, что пошла за секретом.
Меня убили. В шесть лет. Аккуратно, без шума, чужим извращенным деланием поиграть.


Было стыдно, страшно, невыносимо.
Вина. Чудовищная, абсурдная вина. Я сама пошла. Я - соучастник. Соучастник своего же уничтожения.

С тех пор я - два человека. Одна носит маску той девочки, умеет улыбаться, шутить, делать вид.
Другая - навсегда застыла на том полу, с разорванной душой, из которой медленно вытекает все: доверие, невинность, способность чувствовать что-то.

Это и есть та самая пробоина. Не дыра в душе - люк. Люк в ад, который открылся в самый жаркий летний день. И я до сих пор иногда в него падаю.