Год назад мой помощник и почти друг Александр Мороз поведал о знаменитой в их краях гадалке, и рассказ его почему-то повторился несколько раз кряду. К ясновидящей ходила его мать, и она якобы была шокирована предсказаниями ворожеи о вещах, о которых та заведомо знать не могла. Мне показалось, что студент и сам взволнован собственным повествованием. Я также был удивлён, хотя и пребывал в уверенности, что ясновидящей сильнее, чем Мимоза, нет. Тем не менее, я начал подумывать о том, дабы провести эксперимент: сравнить «показания» двух источников, выполнить нечто наподобие контрольного замера.

Бывшая медсестра, ныне ясновидящая Раиса Григорьевна приняла меня радушно, хотя впечатление производила несколько гнетущее: она почему-то избегала смотреть собеседнику в глаза и постоянно отводила взгляд.

— Меня привело к вам вот какое дело…

Я извлёк заветное фото и кратко изложил странной хозяйке суть вопроса, рассказал о слухах, согласно которым девушка вскоре должна выйти замуж, о контактах с Мимозой.

Раиса Григорьевна достала колоду, перетасовала её и стала раскладывать на столе, задумчиво поясняя, что карты для неё — вещь исключительно вспомогательная и символическая, что видит она всё и без оных.

— Слабое биополе у твоей Мимозы, она не увидела, что у девушки, которая тебе нравится, большие проблемы... У твоей… как её зовут? Оксана долго встречалась с…

Я сразу вспомнил прошлогодний рассказ Тамилы Фёдоровны, слово в слово совпадавший с только что озвученной версией.

Хозяйка вещала, а я сидел, слушал — и поражался, поражался, поражался. Ясновидящая очень скоро заложила во мне наипрочнейший фундамент доверия, и уже приступила к возведению оперативной части виртуального здания, несколькими мощными штрихами довершая строение. Гадалка поведала, приглушив металлические обертоны в голосе, что мы с избранницей рано или поздно будем вместе, что нас с ней ждёт большое будущее… Далее Раиса Григорьевна просто слово в слово цитировала… грузинскую гадалку!

Я был изумлён, потрясён до самых оснований, до самых мельчайших своих составляющих — молекул, атомов и электронов. Долго был не в состоянии даже пошевелиться, чтоб не вспугнуть «акт трансляции», и лишь, задыхаясь от восторга, мысленно прошептал с трепетом и благоговением: «Какое совпадение! Какая точность! Потрясающе! Это значит, что существует неведомая простым смертным реальность, которую дано постигать лишь избранным — людям, наделённым исключительными способностями. Иначе чем объяснить стопроцентное совпадение предсказаний двух незнакомых друг с другом, не знавших меня ранее женщин?! Да только тем, что там, в духовном мире, вечном и неизменном, в мире чистых идей, эйдосов, каждая видит своим мистическим взором один и тот же предмет — моё будущее — и описывает его мне!»

Далее Раиса Григорьевна сообщила почти как о сбывшемся факте, что наше с Оксаной воссоединение произойдёт осенью, в ноябре примерно:

— А если и не осенью, то до Пасхи — точно! Только свадьбу во время Пасхи не играйте, подождите, потерпите, — по-матерински напутствовала меня бывшая медсестра. — А насчёт того, что твоя Оксана замуж выходит — так это неправда… Интриги всё это, кто-то пушку пустил…

И вот, миновала Пасха, и этот хронологический факт стал основанием для нанесения визита к гадалке Раисе Григорьевне: её прогноз не оправдался. Я ехал упрекнуть ясновидящую, предъявить ей претензии.

С другой стороны, я понимал: гадалка кое-что «увидела» верно, заявив, что у моей избранницы есть высокий покровитель (вице-президент ПМР). А в том, что покровитель этот и в самом деле высокий, в полной мере убеждали «аргументы и факты», совершавшиеся вокруг меня и Оксаны под грифом «Странно» или «Совершенно странно».

В дороге я то и дело лелеял, предвкушал и обыгрывал кульминацию всего действа, когда под моим руководством провидческое повествование ясновидящей начнёт обрастать натуралистическим подробностями нашей с О. Л. «счастливой будущности»: ведь бывшая медсестра ни сном ни духом ничего не знает о свадьбе. А я, изобличая изощрённый обман, ошарашу её информацией, перечёркивающей все её россказни, — «пусть ей будет стыдно, а я хоть моральное удовлетворение получу…»

Раиса Григорьевна за словом в карман не лезла. Она тут же выдала фразу, которая, ввиду своей универсальности, могла защитить её во всех случаях «пророческой» жизни:

— А я ведь сразу предупреждала, что хоть и вижу прошлое и грядущее, но вот с определением времени у меня проблемы… Я вижу, что событие произойдёт в будущем, но не могу определить, насколько это будущее далеко.

Ясновидящая прозрачно намекала на то, что надо ждать…

Я не смог дольше удерживать свой основной козырь, припасённый в рукаве, — сногсшибательный факт из реальной жизни; мной так и не была выдержана до конца технология затеянной игры.

— Оксана вышла замуж в августе прошлого года!!!

Установившаяся пауза была явно не того качества, которое столь страстно предвкушалось мною, а вышла какой-то спонтанной и уж, абсолютно точно, никак не «драматической»: гадалка отнюдь не залилась слезами стыда и раскаяния. Я сбросил весь свой убийственный груз, как самолёт бомбы и, опустошённый донельзя, теперь со злорадством ждал, когда же начнёт вертеться и извиваться «эта змея». Но, к моему разочарованию, хозяйка даже глазом не моргнула в ответ на мои железные аргументы.

— Что касается замужества, — спокойно проговорила она, — то это кто-то просто пушку пустил: не замужем твоя Оксана! Не-за-му-жем!

Услышанное выходило за рамки повседневного опыта обывателя. К тому же обретённый мной сейчас фрагмент виртуальной действительности в деталях совпадал с информацией от Мимозы. Поражённый, я еле выдавил из себя:

— Чем же занимается… она сейчас?..

— Учится твоя Оксана…

— А где живёт, раз уж не замужем?

— Живёт она… где-то на даче…

…туда нужно ехать на электричке… около получаса…

…название посёлка… этого, где находится дача…

…начинается… на «эм»…

…состоит из пяти букв…

Хозяйка демонстрировала явственные признаки состояния транса, я был почти убеждён: прорицательница описывает картины, которые проплывают перед её внутренним взором.

По дороге домой я размышлял, как кроссворд разгадывал: «Название станции из пяти букв, на «эм» начинается…»

* * *

TV-программа М. Вересня «Табу» на канале «1+1» приглашала позвонить всех, кто может высказаться на тему «Деятельность спецслужб в Украине». Я позвонил, и в разговоре с представительницей сообщил, что был сотрудником проекта Tempus и что не понаслышке знаю о методах работы главной украинской спецслужбы – СБУ. Женщина записала моё имя, из какого я города, а также сообщила, что номер у меня – 49-й. Мне предписывалось ждать у входа на киностудию им. Довженко 29 ноября 2000 года в 14:50.

Рано утром в день отъезда, 28 ноября, поднявшись с постели, я начал сборы. Тут входит мать и говорит: «У нас пiдвал згорів. Хтось підпалив». Я вышел посмотреть. Входное отверстие, прямоугольник из белого силикатного кирпича, являло собой некое обрамление «врат ада» и с внутренней стороны было абсолютно чёрным. Если заглянуть внутрь, то просто оторопь брала – настолько необычно было сознавать, что взгляд, не найдя за что зацепиться, теряется в сплошной черноте бездонного провала, ведущего к самому сердцу земли.

Я стал спускаться вниз, стараясь ни к чему не прикасаться в выкопанном когда-то своими руками подвале, обожжённые внутренности которого покрывал толстый слой жирной копоти и гари. То, что я увидел, поражало воображение. В крохотной подземной комнатушке высотой менее двух метров неверный свет спички выхватывал из плотного маслянистого мрака валявшиеся повсюду осколки банок с консервами, разлетевшихся вдребезги от высокой температуры, обугленные руины импровизированных стеллажей, обгорелые останки нехитрого домашнего скарба.

В углу на чёрном фоне подземного помещения я с трудом различил остов некогда полноценной двухсотлитровой пластиковой бочки. В момент пожара она была наполовину заполнена рассолом с томатами. Нижняя часть её уцелела, оставшись нетронутой, а верхняя исчезла, превратившись в узкий обруч из оплавившейся пластмассы и свисая книзу рваными клочьями и ошмётками застывшего пластика, свернувшегося под действием запредельных температур. То, что некогда было верхней частью ёмкости, теперь напоминало оборку на ножке ядовитого гриба.

Посредине я нашёл какой-то серебристо-чёрный комок странной формы. По внимательном рассмотрении в бесформенном куске непонятного материала мной были опознаны останки 30-литровой плоской канистры. Кто-то заботливо оттащил сосуд от входа, где он беспроблемно простоял четыре года, на самый центр подвала, где и пробил его час (см. фото: http://h.ua/story/75147/).

По-видимому, сгорание такого внушительного объёма бензина внутри весьма небольшого помещения и дало настолько высокую температуру, что канистра расплавилась, превратившись в застывшее алюминиевое озерцо, под собственной тяжестью просевшее вглубь глиняной жижи подвального пола.

Уже на выходе из ещё дымящихся руин я наткнулся на нечто, заставившее меня похолодеть: справа от дверного проёма, с внутренней его стороны, полностью покрытый копотью и клочьями свернувшейся краски, стоял… газовый баллон. Со стороны, с которой цилиндр омывался пламенем, копоть имела какие-то вкрапления палевого цвета необъяснимой дилетанту этимологии. Клокочущий огонь оставил на корпусе баллона светлые проплешины и разводы, и торчащие в разные стороны лоскутья краски, рваные, как луковая шелуха, делали цилиндр похожим на этот полезный овощ.

Я не успел даже удивиться тому факту, что баллон почему-то оказался в самом низу погреба, хотя его исконное многолетнее место было на самой верхней, первой ступеньке подвальной лестницы. Мне не было понятно, почему ёмкость для газа не взорвалась. Одно я знал точно: именно по этой причине я жив – подвал находился почти прямо под моей комнатой.

Вечером прибыл на вокзал. Пришло время подачи состава, а его всё не было. Уже пришла пора отправления, а вагоны всё не подавали. Через полчаса после предусмотренного расписанием отбытия поезда, некогда ставшего роковым для Крола, – поезда № 6 «Одесса – Киев» диктор объявила, что отправка задерживается. Затем последовало аналогичное объявление через час, потом – ещё через час. Вскоре стало известно: на севере Одесской области оледенение, поезда не ходят. Я позвонил на автовокзал – тот же результат: автобусное сообщение отсутствует. Справочная аэропорта ответила, что все рейсы на завтра отменены…

Возле меня вертелся какой-то тип, периодически заговаривая со мной и всячески стремясь установить контакт. «Тип» показался мне смутно знакомым. Он был с усами а-ля Боярский, но какими-то пегими и куцыми. Я невольно поймал себя на тревожной мысли: «Опять смутно знакомый! Ещё немного – и у меня крыша поедет…»

«Но ведь ты его знаешь! – не унимался внутренний голос, выручавший меня уже не раз. – По крайней мере, уж эти-то пегие усы ни с чем не спутаешь!» Эти неповторимые усы и стали тем штрихом, который помог мне узнать субъекта. Я вспомнил их, мне они уже встречались однажды. Этот тип, имитируя пьяного, два года назад пристал ко мне с какими-то невнятными и нечленораздельными фразами при моём выходе с завода «Зонтик», когда меня посылал туда Нещеретный…

Наконец около полуночи объявили, что желающие могут получить деньги за неиспользованные билеты, и я понял: «Не судьба!»

* * *

В один из январских вечеров я вернулся домой и увидел в двери клочок бумаги, которого не было утром. Развернул листик: это была записка на желтоватом бланке учёта неведомо чего, текст которой призывал меня позвонить Свяжину. Под текстом никакой подписи не было, только дата, но слишком часто я сталкивался с текстами, написанными характерными буквами специфической прямоугольной формы (см. фото: http://h.ua/story/75147/).

У меня ещё хранилась записка, содержавшая перечень детективных агентств для слежения за О. Л. (см. фото: http://h.ua/story/73781/).

Позвонил подполковнику, и тот предложил встретиться. Я пришёл вовремя, но Свяжин уже был на месте и притом не один: рядом стоял Морозов. Мы зашли в кафе. Я сидел за столиком и напряжённо ждал. «Сейчас они скажут, что всё уже позади, что «мы разыграли тебя. Или проверяли. А теперь – получай всё назад: зарплату, работу в университете, брата, любимую!» А, может, ещё и премию какую дадут! – совсем осмелел я в своих оптимистических построениях, – ну, там… моральный ущерб и всё такое...»

– Сейчас мы здесь сидим втроём, – начал Свяжин, – у тебя претензии к Морозову... Вот он сейчас, при мне, своём старшем товарище, ответит на все твои вопросы.

Речь свою я готовил заранее и очень давно.

– Я имею претензии к Владимиру… – я попытался вспомнить отчество Морозова, – по поводу его вмешательства в мои отношения с бывшей избранницей…

Вдруг Свяжин стремительно перебил меня:

– Это хорошо, что ты смирился с потерей этой девушки! Что она для тебя уже бывшая!

Это высказывание не было запланировано заранее, оно было создано только что в силу внезапно возникшей оперативной необходимости. Я отметил, что в этом высказывании наличествовали интонации нарочитости. Таким тоном стравливают драчунов: «А вот и не подерётесь!!!» И это словцо – «смирился»… У любого нормального человека такое предположение должно вызвать однозначную реакцию: «Это кто-о – я-а-а смирился?!»

Всё это мгновенно пронеслось в голове. Вслух же я ответил:

– Если бы не вы с Морозовым – у меня уже была бы семья…

Разведчик сразу же возразил:

– А скажи: твоя Оксана знала, что ты собираешься на ней жениться?

– Нет, она не знала… о моих намерениях… на сей счёт… Вернее, не знала… когда это произойдёт… – вынужден был признать я. – Да и сватовство моё прошло более чем удачно...

– Ну, хорошо… В чём претензии выражаются конкретно?

– Ваш подчинённый, вот он… – я демонстративно ткнул в Морозова пальцем. Бывший друг поморщился, – несколько раз проговаривался… оговаривался… Он не уследил за речью… и выдал… спланированное замужество моей бывшей студентки…

– Морозов в ответ на моё замечание, что «к Оксане ходит какой-то начпрод», спонтанно исправил меня: «Замначпрода!» Это свидетельствует, что он заранее знал…

Свяжин, по-видимому, войдя в раж – всё шло замечательно, он реализовывал свой план последовательно, шаг за шагом, – решил сыграть импровизированную, не предвиденную Морозовым заранее театральную сценку. Он повернулся к подчинённому, молча сидящему со скучающим видом:

– Вот Вовка нам сейчас и скажет, что всё это значит…

Начальник повернулся к подчинённому всем корпусом и стал сверлить его взглядом: «Думай, думай!» Последовавшее предложение звучало как подсказка для Морозова.

– Ты человек военный, поэтому-то и в воинских должностях разбираешься досконально, не так ли?

Менее опытный, чем матёрый гэбистский вербовщик, Морозов не понял игры. Он начал запинаться, лепетать что-то несвязное, методом проб и ошибок пытаясь нащупать верную нить разговора. Вовка стал произносить какие-то нейтральные, неконкретные фразы, стремясь наткнуться на «правильную» тему. Наконец терпение Свяжина было исчерпано, он посмотрел на Морозова уничтожающе, прервав его, как мальчишку, и продолжил ответ самолично.

– Морозов человек военный, и кому как не ему знать, какая должность может быть у офицера такого-то возраста и звания…

– Ну а как меня смогли опознать дневальные на КПП?

Николай Дмитриевич, оттягивая время, выдержал длительную паузу, прикуривая новую сигарету и неоправданно долго выпуская туманную, как и его высказывания, струю дыма:

– …А то, что тебя узнали на КПП… – подполковник снова затянулся и тонкой струёй выпустил дым. – Так тебя не узнали… … – ты просто… на журналиста похож... Раз глянешь – и уже знаешь: ты журналист... А военные – о-ох как не любят журналистов…

Подполковник, не дождавшись моей реакции на своё липовое заявление, вернулся к заявленной теме:

– Морозов, как человек военный, хорошо знает, что такое должность в армии и как она соотносится с воинским званием. Поэтому он и заключил, что в Институте сухопутных войск молодой офицер в таком звании может быть только заместителем начальника продслужбы, а не начальником.

Затем Свяжин будто спохватился:

– …А по поводу телепередачи в Киеве – это была твоя инициатива!

Старший офицер СБУ вдруг в весьма резком тоне заставил Морозова уйти – подполковник явно был недоволен своим подчинённым. Свяжин молчал: он, по-видимому, молниеносно перебирал множество вариантов продолжения, соответствующих целям беседы. Наконец он заговорил.

– А ты знаешь, что наша профессия самая древняя?

– Я бы вам возразил, что журналистика… Или проституция…

– А известно ли тебе, когда произошла первая вербовка? Не знаешь? Первый акт вербовки совершил библейский змий, когда соблазнил Еву… Это действовала разведка…

Я поразился: «Какой истинный образ! Как он, образ, верно передаёт сущность этих бывших людей! Вот только Адам не был голландским доктором права…»

Николай Дмитриевич не унимался:

– Адама и Еву выдворили из рая, а чтоб они не вернулись, у входа был поставлен ангел с огненным мечом. Это – контрразведка!

Подполковник вдруг снова перевёл разговор на Оксану и спросил, каково моё мнение о ней. Я тогда всё ещё находился под воздействием «пророчеств» Мимозы: ведь она – «человек, который сказал мне всё», поэтому и сообщил оппоненту, что Оксана, по-видимому, живёт в общежитии училища одна.

– Ты вот что сделаей... Купи букет цветов, только побольше… Возьми открытку – только такую, знаешь… Сейчас есть такие – больши-и-ие, с разными прибамбасами… Напиши текст поинтереснее, скажи, что жить без неё не можешь… Пошли всё это ей домой, назначь встречу и поговори с девушкой…

– Как же я пошлю букет, если даже не знаю, в каком она общежитии живёт…

– На КПП её знают. Дашь пару гривен – дневальный передаст цветы твоей Оксане.

Мне просто не верилось во всё, что я сейчас слышал, – настолько предложение было необычным и сногсшибательно оптимистическим. Я моментально загорелся этой идеей. Более того, я уже начал смотреть на подполковника с восхищением, мне вдруг стало стыдно за те мысли, которые вынашивал по отношению к этому мудрому человеку…

«А он сейчас смотрит на меня, на моё просиявшее лицо с лёгкой иронической улыбкой и сочувствует моему замешательству. И всё понимает! Господи! Как же он всё понимает!»

Я, кажется, даже зарделся от смущения за предубеждения, испытываемые к этому святому человеку... Свяжин, оценив ситуацию как удовлетворительную, – я на полном ходу вломился в приоткрытую им дверь – поднялся: разговор окончен.

На прощание подполковник попросил держать его в курсе событий по налаживанию отношений с Оксаной: дескать, не чужие же ведь…

* * *