В феврале я организовал встречу своего родственника Саши Ефимчука, приёмного сына моего двоюродного брата, с Морозовым. Племянник служил… в СБУ прапорщиком-связистом, ему было около 27 лет. Сухопарый и подвижный, по месту службы он получил кличку Живчик. Саша мечтал стать офицером СБУ.

Племянник нашёлся неожиданно, вдруг, хотя последние лет десять не искал со мной встречи, и лишь изредка до меня доносились вести о родственнике. По последним известиям, которым, впрочем, было года три от роду, Саша служил в СБ в звании прапорщика.

Племянник ворвался в мою тихую размеренную жизнь не с пустыми руками. Уже очень скоро родственник «просто так» подарил мне… ящик рыбных консервов, который якобы получил на службе в качестве продовольственного пайка. Все без исключения цензоры и сторожевые псы сознания восприняли этот факт однозначно: «Саша – свой!» Восприняли так, как и было задумано его организаторами. Лишь позже выяснилось: в СБУ сотрудникам не давали никаких продовольственных пайков…

Вскоре после появления племянник попросил меня познакомить его… с Морозовым:

– Это может мне пригодиться в продвижении по службе… – пояснил Саша. – Сам я не смогу с ним познакомиться: между офицерами и прапорщиками существует дистанция огромного размера...

Я с энтузиазмом принялся за организацию мероприятия, и уже скоро всё было готово для знакомства. В тот день для старшего лейтенанта СБУ Морозова почему-то не составило проблемы в самый разгар рабочего дня уйти со службы с целью… попить пива с друзьями. Он проделал путь в несколько километров и потратил два часа на выслушивание просьб, которые заведомо были не в его компетенции. Саша, завидев подходящего к нам офицера, сразу же произнёс:

– А я его знаю, он всегда фотографирует на мероприятиях управления. Он и меня однажды заснял, когда я стал чемпионом по лёгкой атлетике. Тогда я даже у «Альфы» выиграл…

Уже втроём мы некоторое время пообщались на ничего не значащие темы, и лишь затем я обратился к Морозову по поводу устройства племянника. Вова надолго замолчал – казалось, он задумался, собираясь с мыслями. Затем он выдал такое, чего я долго не мог хоть мало-мальски осмыслить. Друг неожиданно обратился к родственнику, пристально вперившись в него немигающим многозначительным взглядом: таким партнёры по карточной игре сигнализируют друг другу нечто, таким взглядом пытаются предостеречь от неверного хода:

– Саша! Ну кому ты нужен в «конторе»? Ты муфлон, у тебя мозгов не хватит стать офицером!!!

За столом повисла тишина. Родственник слушал, при этом как-то странно улыбаясь, и это была весьма необычная улыбка: казалось, он не может поверить, что услышал эту фразу от человека, с которым в дружеской компании пьёт пиво. Я тоже не мог.

Всё это было в высшей степени странно, и я пришёл к выводу: «Ведь так не бывает…» Во время той судьбоносной встречи я абсолютно не придал значения простому факту, что словцо «муфлон» в молодёжной субкультуре перестало выполнять свои бранные функции лет двадцать назад. Морозов же по каким-то специфическим законам нейрофизиологии весьма некстати извлёк его из запасников памяти, и прозвучало оно более чем искусственно. Словцо представляло собой крошечный, по ошибке озвученный фрагмент какой-то конструкции, секретной и конспиративной. Фраза, явно искусственная, была призвана убедить меня в том, что лейтенант Морозов весьма негативно относится к моему родственнику.

Саша никак не мог забыть обидных слов Морозова, и при последующих встречах каждый раз возвращался и возвращался к факту оскорбления. Казалось, племянник все не может успокоиться:

– Представляешь: он меня муфлоном обозвал! Козёл! Мудак! – Родственник всякий раз явно перебарщивал в обращении к самобытной фольклорной лексике, и я, ввиду полного отсутствия «разведывательной» квалификации, списывал этот феномен на глубину оскорбления, нанесённого ранимой душе прапорщика. Процесс дезинформирования меня имел двусторонний характер: в тандеме с племянником виртуозно работал старший лейтенант СБУ Морозов:

– Ты посуди: какой офицер из твоего родственника! Он двух слов связать не может! А эта его еврейская внешность, эти глаза навыкате?! Нет, никогда ему не быть опером!

Друг и родственник работали в паре, как два рудокопа из детской задачки, копавшие тоннель навстречу друг другу, только программу для них писал математик, программист высочайшей квалификации...

* * *

Вопрос с ремонтом «проектного» помещения не продвигался вовсе, застыв на нулевой отметке, и я вынужден был обратиться к В. В. Реуту. Тот встретил меня на редкость радушно и даже угостил кофе, а затем предложил:

– А не придти ли тебе ко мне вместе с Кролом? Поговорим, порешаем вопросы, заодно познакомишь нас…

Я нашёл предложение конструктивным и тут же позвонил голландцу. Договорились на завтра. В назначенный час мы с Шарелом переступили порог кабинета. В противоположном конце вытянутого, как пенал, помещения стоял стол, и там за компьютером восседал хозяин кабинета. У самой же двери, слева от входа, за столом с ещё одним компьютером сидел… сидел…

Я, переступив порог, автоматически посмотрел влево – и…

Не то чтобы я обомлел, нет. Я просто очень сильно удивился: слева от меня за IВМ-совместимым ПК, сосредоточенно уставившись в монитор, восседал подполковник СБУ, политический разведчик Николай Дмитриевич Свяжин. В момент нашего появления, в те первые секунды, в которые мы с голландцем оказались внутри помещения, офицер спецслужбы напряжённо, слишком напряжённо всматривался в монитор. Мне стало ясно: это знак для меня. Императив, которого нельзя ослушаться.

Мне стоило больших усилий совладать с собой и не выразить своего удивления. Я промолчал, не осознавая почему. Что-то подсказало: так надо.

В тот самый первый раз я и голландец общались с Реутом долго, очень долго, а Свяжин всё это время оставался рядом, напряжённо вслушиваясь в речь голландца и бросая на того молниеносные оценивающие взгляды, какими совсем недавно «друг» и создатель Нещеретного полковник КГБ СССР Ю.А. Милевич сканировал меня самого…

* * *

Я был уязвим для разведки с традиционной для человека обыкновенного стороны: я считал, что родственные отношения – такой вид социальной связи, который из-за своей первичности по умолчанию характеризуется взаимностью. Родственника (см. фото: http://h.ua/story/72872/) «они» начали использовать сразу же после внедрения в моё окружение...

Очень скоро племянник позвонил и предложил встретиться. На этот раз он повёл меня не в привычном направлении, а в противоположном, руководствуясь какой-то неведомой мне логикой. Странный пируэт Саша пояснил тем, что, дескать, «именно там в продаже есть редкий сорт пива», в заключение приведя самый весомый аргумент: «Я угощаю!»

Мы с родственником двигались одной из центральных улиц. Был гололёд. Огибая двух мужчин, я подумал, что это какие-то наглецы или новые русские: «Ведь они полностью перекрыли проход для остальных… Вот народ пошёл, совсем совесть потерял!» Двое рослых мужчин почему-то выбрали для беседы посыпанную песком узкую дорожку, расчищенную в снегу посреди тротуара. Тут я услышал Сашин возглас:

– О, наши стоят!

Я оторвал взгляд от скользкой стёжки, посмотрел на двух странных собеседников – в Сашиной терминологии «наших» – и оторопел: один из них был не кто иной, как… Виктор Николаевич Муравский!

Услышанное мною осмысливалось долго. «А как же «рейтинг выше, чем у Москвы», «люди самого Ржебышевского», рекомендации Свяжина? Неужели это был спектакль?» У меня не было оснований усомниться в правдивости племянника, но тем не менее спросил:

– С чего ты взял, что это «ваши»?

Родственник оказался готовым и к этому вопросу, казалось, он ждал его: этот мой вопрос и был целью всей акции «Наши стоят». Саша сообщил, что служит в подразделении связи и часто бывает в кабинетах офицеров СБУ, проводит телефонные линии, устанавливает аппараты, ремонтирует их. Поэтому многих сотрудников управления знает в лицо.

По замыслу организаторов, я должен был отбросить прочь все догадки и на их место впустить ясное, предельно чёткое и достоверное знание: «Муравский – офицер СБУ». И – главное: я должен был сделать это знание достоянием своего голландского друга. Тот должен был отдавать себе отчёт: за поддержкой в устранении конкурента по проекту он уже обратился к СБУ, уже получил от неё помощь. Что он уже должен. А долг платежом красен...

Уже очень скоро я поступил так, как и предполагали инициаторы этого спектакля: я сообщил о невероятном факте своему голландскому другу. Кто-то решил, что пора приучать профессора из Нидерландов к мысли, что контакт с СБУ – вещь не такая уж и страшная, а местами даже приятная. Теперь оставалось лишь создать условия, чтобы голландец снова обратился к всемогущему Муравскому. Сознательно обратился к «конторе»...

На этот же период приходятся и изменения в поведении голландской возлюбленной. Она вдруг поведала человечеству, которое внимало ей ушами двух своих лучших представителей, то есть моими и Крола, презанимательнейший рассказ. Как-то в компании с влюблёнными я посетил фешенебельное кафе, претендующее на изысканность обслуживания. В качестве иллюстрации неожиданных реакций клиентов на подобную экстравагантность общепита Наташа рассказала следующее: её знакомый вместе со своей женой посетил японский ресторан. Официант поставил перед ними на стол странные сосуды с непонятным блюдом под совершенно прозрачным соусом, напоминавшим… простую воду.

Супруга попыталась при помощи ножа и вилки вкусить от неведомого яства из Страны восходящего солнца, но – увы! Все попытки оказались тщетными. Настойчивость дамы в корне пресёк вовремя подоспевший официант. Он пояснил упорствующей женщине, что два «блюда под соусом» – это всего лишь сосуды с тёплой водой для умывания рук, а разноцветная пара предметов – это… национальные японские салфетки.

Рассказ как рассказ, если бы не одна деталь: Наташин знакомый, посещавший японское заведение, был… полковником КГБ. Наташа завершила свой рассказ. Взгляд её неопределённого цвета глаз оставался незамутнёно чистым: sancta simplicitas.

Голландская пассия явно переусердствовала в своём намерении ввести в сознание жениха такой «простой и человечный» образ офицера зловещей спецслужбы: своё незамысловатое повествование она повторила ещё несколько раз с интервалом в пару недель. Такая частота наводила на мысль: «Сроки поджимают, и кто-то очень спешит с инъекциями в сознание доктора Крола»…

* * *

Я продолжал встречаться с Нещеретным, с его окружением. Однажды мы с другом сидели в баре, и с нами был Нельсон, он же Игорь Анатольевич Евдоклименко. Мы общались, убивая время и ведя разговоры на самые общие темы, касаясь всего на свете: от вопроса кем был «товарищ Освальдо Дортикос» до внешности новой барменши.

И. А. Евдоклименко вызывал ассоциации со словом «широкополый» и сильно походил на новенькую, с иголочки ковбойскую шляпу. Со шляпой всё было в порядке, а вот ковбой, скрывавшийся под ней, был личностью философической, ироничной и даже весёлой, наделённой к тому же романтическим шармом героя-одиночки. Впрочем, юмор североамериканского пастуха был несколько однобоким и упрощённым и сводился к тому, чтобы палить из револьвера над ухом у лошади, несущей седока: лошадь несла.

Нещеретный вышел по делам, и мы с Евдоклименко остались с глазу на глаз. Игорь почему-то вдруг замолчал. Он стал держать паузу, которая затянулась надолго: мой собеседник, по-видимому, собирался с какими-то неординарными мыслями, обуявшими его. Я уловил это и уже сам сидел в ожидании рождения эпохального высказывания.

Наконец, решившись на отчаянный шаг, мой визави позвал:

– Фёдорович!

Я уже и так был в полной боевой готовности:

– Да… – меня заинтриговало то, что предчувствия сбываются.

Нельсон выждал ещё секунд десять, доведя меня, как ему казалось, до состояния исступлённого любопытства, а затем произнёс внушительно, с интонациями доверительности в голосе:

– А я – майор!..

– ???!!! – я на мгновение лишился дара речи.

– Майор СБУ! – Нельсон уже не скупился на детали, решившись эффектным мазком завершить дорогую его сердцу конструкцию.

«Но ведь это же неправда, – подумал я, – ведь это никакой не майор, это всего лишь Нельсон! Хотя, может быть, он – народный майор…»

Увы! Я тогда ещё не знал, что обычных граждан моей страны просто подмывает представляться сотрудниками СБУ, как только они, сотрудники этой спецслужбы, вступили с ними в контакт… В тот момент мне не под силу было оценить те масштабы, которые обрёл в нашем обществе институт «народных» лейтенантов, майоров и полковников, – агентов-осведомителей политической полиции страны, СБУ.

Но Игорь Анатольевич ничего не подозревал о моём внутреннем диалоге. Он снова начал тянуть паузу, совершенно неоправданно предвкушая, что я сейчас брошусь ему на шею со слезами умиления по поводу услышанного. Не дождавшись никакой реакции, а уловив лишь недоверие, лёгкой дымкой повисшее в воздухе, мой собеседник не поверил своим напрягшимся в сладостном томлении органам чувств и решил усилить «шокирующий эффект» приведением ещё более значимых деталей:

– А Нещеретный ещё выше! Он вообще – подполковник!

Нужно было видеть преобразившееся лицо «маленького человека», созерцать, сколько достоинства вдруг начало сквозить в его поведении! Подобно тому, как цифра номинала казначейского билета базируется на достоинстве золота, хранящегося в подвалах Гохрана, точно так распиравшее Нельсона самодовольство зиждилось на зловещих подвалах самой Лубянки, а также на его личном знакомстве с Дзержинским, Берия и Андроповым.

Игорь Анатольевич Евдоклименко славился наличием целого сонма весьма специфических качеств и, в первую очередь, своей крайней неорганизованностью: с кем бы Нельсон ни договаривался о чём бы то ни было – всегда подводил, не приходя на встречу вовсе или же являясь в лучшем случае через час. История ещё не знала эпизода, чтобы он пришёл вовремя: Евдоклименко был патологически безалаберным человеком.

Вскоре вернулся Нещеретный. Вдруг Нельсон произнёс фразу, которая первоначально ничем не привлекла моего внимания и прошла почти незамеченной мимо «сторожевых псов» сознания. Лишь гораздо позже, анализируя необъяснимые события, начавшие вдруг происходить вокруг меня, я извлёк из запасников это неосторожное высказывание Нельсона. «Адмирал» по обыкновению оправдывающимся тоном произнёс:

– О, Игорь, чуть не забыл… Снова те эсбэушники звонили… Я снова к ним не попал… Проспал… Ну, ты знаешь… Но теперь я договорился с ними на три, и у меня скоро встреча. – Игорь Анатольевич отнюдь не был Цицероном, и слово «встреча» в его исполнении звучало как «встлеца».

Нельсон покинул нас: какой-то невиданный стимул заставил его быть пунктуальным в исполнении своих договорённостей с сотрудниками СБУ…

* * *

Самой любимой фирмой мошенников и, соответственно, «изделием в резине» – печатью – была реально существовавшая фирма «Люк», производившая мясопродукты в вакуумной упаковке. Когда-то, на заре своего мошеннического бизнеса, в году 1995-м или 96-м, Нещеретный и Желтов «кинули» и эту фирму. С тех пор в их арсенале и пребывала печать предприятия с красивым именем «Люк».

Нещеретному, привыкшему эпатировать публику антисемитской риторикой и уже порядком вошедшему в роль, весьма импонировали литературная фамилия и классически славянские имя и отчество собственника предприятия: имея фальшивую печать, он с удовольствием представлялся своим жертвам Сергеем Ивановичем Кавериным (так звали подлинного учредителя фирмы «Люк»).

После каждой мошеннической операции, проводившейся от имени этого предприятия, последствия для «оригинала» бывали весьма специфическими и всегда выражались в жёстком «наезде» оперативников УБЭПа, налоговой инспекции, налоговой милиции, УБОПа на подлинную фирму: потерпевшие всегда жаловались, что их обманул именно «негодяй Каверин», собственник такой-то фирмы.

В доказательство оправданности своих претензий к «Люку» жертвы демонстрировали правоохранителям договоры, накладные, расписки, заверенные печатью и штампом именно этого предприятия со всеми его реквизитами, классификационными и идентификационными кодами, налоговым номером, юридическим адресом.

После каждого обращения жертв в правоохранительные органы, последние скопом накидывались на «изощрённого, коварного и особо опасного преступника» С. И. Каверина, переворачивая всё вверх дном и поражаясь изворотливости отпетого мошенника, успевшего спрятать все концы в воду. Каждый раз, приступая к проведению оперативно-разыскного мероприятия, силовики азартно, с энтузиазмом потирали руки: «На этот раз не уйдёт!» Большинство «прессовавших» предпринимателя милиционеров пребывали в полной уверенности: «Каверин – мошенник, дерзко обманывающий партнёров и вовремя скрывающий улики. Пора остановить беспредельщика!»

Настоящему Каверину не единожды приходилось слышать одну и ту же, с небольшими вариациями, фразу:

– Слушай, ты, подонок Каверин! Таких, как ты, я отлавливал пачками! Я – опер, слышишь! О-пер! Я вашего брата за версту вижу, нюхом чую, из-под земли достаю… Ты от меня не уйдёшь! Костьми лягу, но докажу, что это ты – именно ты! – «кидаешь» честных предпринимателей! Сегодня нам просто не повезло, мы опоздали, ты успел спрятать улики… Суши сухари, подонок! – изобличить особо опасного расхитителя коллективной собственности силовики почитали чуть ли не священным долгом…

Жалобы жертв «беспредельщика» из фирмы «Люк» всё продолжали поступать, и с регулярностью раз-два в месяц ложились на столы правоохранителей разного уровня, географии и ведомственной принадлежности. Силовики поняли: Каверин обнаглел донельзя.

С этим нужно было что-то делать…

* * *