На следующий день, обойдя множество магазинов, я нашёл подходящую открытку и тут же позвонил Свяжину: как же не поставить в известность автора моего будущего семейного счастья, который, подобно строгому и справедливому отцу, бдит за мной и за моей суженой! Пусть и ему будет приятно, что молодое поколение понимает его заботу и – «поверьте, Николай Дмитриевич!» – демонстрирует свою благодарность и признательность. Подполковник в привычной своей манере, голосом, окрашивающим мир собеседника в яркие оптимистические тона, ответил:

– Молодец! Так держать!

В тот же день я сильно удивил Нещеретного невесть откуда взявшимся оптимизмом, сильно контрастировавшим с уже привычной подавленностью. Игоря снедало любопытство: что же привело меня в давно не наблюдавшееся состояние эйфории. Я не мог долго удерживать в себе бившую ключом радость: не продержавшись и пяти минут, выложил побратиму всё. Мы сидели в столовой, неспешно расправляясь с обедом. Игорь всё молчал, воцарилась длительная пауза: он обдумывал услышанное, тщательно пережёвывая еду, уставясь в одному ему ведомую точку на тарелке.

Наконец Нещеретный заговорил. Он произносил фразы очень медленно и внушительно – восемнадцать лет нашей дружбы выработали у него интуитивное понимание того, какие доводы могут быть для меня наиболее убедительными. Музыкант знал теперь всё о причинах, сделавших меня – пусть на краткий миг – счастливым, и вот по самым основаниям моего оптимизма ему и предстояло ударить. Постепенно Игорь подвёл свой монолог к стержневой конструкции всех своих высказываний. Он произнёс очень простую и потому убедительную фразу:

– Вот ты пошлёшь цветы, поздравишь и назначишь свидание... Ну, допустим… А где гарантия, что вместо девушки на встречу не придёт её муж – неважно, фактический супруг или лишь юридический? Он – военнослужащий, офицер… Может придти и не один, а со своими верными друзьями…

Теперь задумался я. «Муж, пусть даже, по Мимозе, формальный, – военнослужащий. Он узнаёт о моём недвусмысленном предложении супруге, приходит вместо неё – и, «будучи в состоянии аффекта», что подтвердят многочисленные свидетели (Свяжин постарается), схватится за оружие… В качестве улик будут фигурировать мой букет и «знаешь, такая большая, с прибамбасами» открытка, содержащая «оскорбительный» текст. Любой суд признает его действия чем-то наподобие необходимой обороны, деянием, совершённым «в состоянии сильного душевного волнения», аффекта, действиями мужчины и офицера по защите чести своей супруги…»

Игорь, видя, что я призадумался, не унимался, приводя всё новые и новые аргументы:

– Имей в виду: Свяжин и Морозов – подонки! Не смотри на меня так, я не с потолка это беру… И у Свяжина, и у его ученика Морозова в управлении репутация подонков… Я подчёркиваю: я не с потолка это беру! – последние слова были произнесены многозначительным тоном и не могли не попасть в область «внимательного сознания».

Именно в этот день я должен был сделать то, к чему подталкивал меня Николай Дмитриевич и моя психологическая ситуация – послать цветы бывшей избраннице, и подполковник знал это. После всего, услышанного от Нещеретного, я вышел из столовой и часа два бродил по скверу, размышляя. Казалось, вот она, желанная цель, протяни руку (пошли букет с запиской) – и она твоя. Но, с другой стороны…

Весы с аргументами качались и не могли остановиться до тех пор, пока не был брошен на их чашу ещё один аргумент – Нещеретный с его доводами. После долгих размышлений я пришёл к выводу: шанс получить желаемое весьма призрачен, а риск быть, в лучшем случае, избитым «разъярённым мужем» со товарищи слишком высок. Я решил не посылать никаких букетов с «настоящими, такими, знаешь» открытками. Тут же пришло и дополнительное решение – позвонить Свяжину и сообщить о своём намерении, пусть знает: и мы не лыком шиты, сумели разгадать все его замыслы!

Я набрал номер. К телефону долго никто не подходил. Наконец – щелчок, трубка снята, но почему-то в неё ничего не говорят, лишь доносятся какие-то странные звуки, шуршание и возня. Но вот в динамике раздалось:

– А-а-лло-о! – Это точно был Свяжин… Но до чего же странный у него голос, звучит как-то необычно, с какими-то неслыханными обертонами и призвуками…

Я тут же начал излагать причины моего звонка, сразу же перейдя с места в карьер:

– Николай Дмитриевич… Не будет букета, не будет и открытки...

Подполковник спросил почему-то заплетающимся языком:

– П-п-почему… не б-будет?

Не обратив внимания на странные особенности произношения собеседника, я начал конструировать ответ:

– По моему мнению, вся эта ваша задумка с букетом – провокация. Так считаю не только я, а ещё и…

Свяжин вклинился в поток моих слов, но не сразу после произнесения ключевого слова – «провокация», а чуть погодя. Значения доходило до него слишком медленно:

– Это й-й-йа п-п-провоцирую? Ты г-говоришь, м-моя… п-п-ровакация? С моей… с-с-стороны?.. – он вдруг начал косноязычить вдвое интенсивнее.

«С чего бы это?..» – начался внутренний диалог.

«Так он же мертвецки пьян!» – вдруг догадался я.

Свяжин же продолжил:

– П-перезвони мне… завтра, в три ч-часа...

Подполковник был очень нетрезвый, и это лишь укрепило меня во мнении, что я принял правильное решение. «Ведь только три часа дня, слишком рано для возлияний… По всем расчётам, именно в это время я должен был посетить военное училище… А напился подполковник потому, что не каждый день приходится калечить или даже убирать людей, пусть и чужими руками!» – клубилось в голове...

* * *

На следующий день «нанёс звонок» подполковнику, тот назначил встречу. Я прибыл на место. Вскоре подъехала иномарка, из неё вышли двое – Свяжин и какой-то мужчина – и подошли ко мне. Высокий незнакомец имел худощавое телосложение и болезненный вид: он, по-видимому, страдал от печёночных недугов – у него был желтовато-землистый цвет лица, на котором бросались в глаза тонкие губы, признак склонности их владельца к жестокости. Он представился:

– Алексей Валентинович – и пригласил в находящееся рядом фешенебельное кафе.

«Высокий» заказал для всех кофе. Он, как и Свяжин, не церемонился со мной, среднестатистическим. Пока готовили заказ, он, не теряя ни секунды, приступил к делу:

– В чём претензии?

– Во вмешательстве в личную жизнь. В поджоге… И в…

Алексей Валентинович не дал продолжить и начал с последнего пункта:

– Во-первых, такие мероприятия, как поджог, – слишком дорогое удовольствие. Во-вторых, на такие действия необходимо получить санкцию судьи.

Он нёс околесицу, и я понимал это. Мой собеседник, при звучании голоса которого Свяжин почтительно умолкал, опровергая меня, спросил:

– А зачем тебя поджигать? Может, ты «наехал» на Бодика (Р. Б. Боделан, городской голова Одессы. – Прим. авт.)?! Ты скажи, скажи, не стесняйся! А может, ты на Гриню «наехал» (С. Р. Гриневецкий, глава госадминистрации Одесской области. – Прим. авт.)?! (см. фото: http://h.ua/story/76043/)

Краем глаза я заметил, что начальник Свяжина ведёт себя как новый русский из анекдотов, и стал смотреть на него с нескрываемым интересом. Он, по-видимому, вошёл в роль настолько, что, отбросив тормоза, пребывал в этом экзотическом состоянии естественно и раскрепощённо. Персты моего визави вдруг приняли характерную для жанра «криминальная пальцовка» позицию, и Алексей Валентинович стал методично отбивать такт собственной речи кистью руки с вытянутыми мизинцем и указательным пальцами и согнутыми средним и безымянным. Получалось что-то наподобие символа украинской государственности, трезуба, лишённого среднего зуба. Он периодически направлял в мою сторону это импровизированное оружие, и его колющие выпады становились особенно глубокими в мгновения, когда он достигал кульминации какой-либо мысли. Я непроизвольно съёжился: ещё чуть-чуть – и «Высокий» меня проткнёт.

За столиками заведения сидели какие-то молодые люди с правильными чертами честных лиц и пили кофе с нарочито скучающим видом, направляя «рассеянные» взгляды куда-то в математическую бесконечность, сквозь стены уютного кафе. Алексей Валентинович, покончив с первым, тут же перешёл ко второму пункту моих претензий и обратился ко мне со словами:

– Так чтоб ты знал: мы не вмешиваемся в личную жизнь!

Увы, я располагал сведениями несколько иного плана: перед глазами был пример моего голландского друга.

– А почему же тогда Морозов говорил: «Железобет…»

Командир одесской разведки прервал меня:

– А может, ты вербовал Крола? – поспешно спросил разведчик риторическим тоном. Почему-то ему не хотелось отвечать на мой чуть было не озвученный вопрос.

– Нет, не вербовал… – вынужден был признать я.

– А может, производил действия, способствовавшие контакту Крола с нами?!

Я также вынужден был признать, что нет, не производил, но тут же добавил:

– Я всегда говорил Кролу, что СБУ – единственно здоровая сила в обществе и в среде коррумпированных правоохранительных органов, потому что искренне так считал...

– Вот за это спасибо! – панегирически, с пафосом почти вскричал Алексей Валентинович: казалось, ещё чуть-чуть, и он со слезами умиления вручит мне награду за проявленное гражданское мужество.

Наконец собеседник, судя по тональности по-новому зазвучавшего голоса, перешёл к самой важной составляющей беседы:

– А как ты думаешь, в каких отношениях с Кролом мы находимся сейчас?

Я честно ответил то, что думаю:

– Думаю… вы его завербовали…

– Вот как?!!

Воцарилась гнетущая тишина. «Высокий» и Свяжин переглянулись.

– И почему… ты так думаешь?

– Трудно сказать… – я был застигнут врасплох и начал выдёргивать из кладовых памяти уже имевшиеся в обилии «аргументы и факты», всё ещё пребывавшие там в нагромождённом беспорядочном состоянии. – Информация о голландце вами собиралась слишком подробная… Заполнялись анкеты… Даже женить его на своём агенте сумели...

– Это была наша ошибка. Я имею в виду то, что следили долго… – спохватился «Высокий». – Обычно мы в течение полугода устанавливаем, является ли иностранец шпионом или нет, а анкеты заполнялись с единственной целью – выяснить, агент ли он иностранных спецслужб…

Мне вдруг подумалось: «А ведь шеф Свяжина так похож на… Джузеппе, соратника папы Карло в великом деле производства Буратин для страны. Ну вот, оба «родителя» голландского Буратино в сборе: здесь и Джузеппе, здесь и папа Карло, автор и создатель деревянного человечка из Голландии, снабдившие его кукольной Мальвиной…»

Высокий продолжил игру, но уже в паре с подчинённым. Они разыграли передо мной театральный диалог: Алексей Валентинович стал рассказывать историю, призванную проиллюстрировать некую мысль, Свяжин же задавал «наводящие вопросы».

– В 1980 году, когда я служил в Ленинграде, был у меня человек... Так тот тоже, вот как он – Валентинович ткнул в меня пальцем, – считал, что мы его «кинули», использовали, и всё такое. Обвинял нас во всех смертных грехах, пришлось с ним расстаться… А ведь самоотверженный человек был. – Собеседник педалировал глагол «был». – Дабы внедриться в окружение к «объекту», ему, совершенно неподготовленному, пришлось стать моржом и в лютый мороз купаться в проруби…

– Что же с ним сталось? – уточнил Свяжин несколько наигранно.

– Он спился, а потом – и вообще… – домашнюю заготовку Алексей Валентинович завершил на драматической, и, как мне показалось, угрожающей ноте.

Начальник Свяжина посмотрел на часы, давая понять: высочайшая аудиенция окончена. Вышли на улицу. «Высокий» протянул руку:

– До свидания! Несмотря ни на что, всё же – рад! Рад был познакомиться… – отчеканил высокопоставленный разведчик и удалился.

Я ему не поверил – тому, что он рад знакомству. Свяжин остался, предложив пройтись, и по дороге, словно продолжая недавний разговор, порекомендовал:

– Ну, раз не хочешь посылать цветы и назначать свидание, то просто найди её и поговори. Кстати, где она работает? – Николай Дмитриевич задал вопрос чрезмерно равнодушным и нейтральным тоном: информация о том, известно ли мне место работы О. Л. Караган была для него значимой, слишком значимой. «С чего бы это?..»

* * *

Меня охватил какой-то азарт в разгадывании тайны, с которой судьба свела вчерашнего ассистента JEP: твёрдо решил выяснить, на каком поприще подвизается О. Л., — я смутно осознавал, что именно графа «место работы» таит отгадку.

В поисках девушки позвонил на коммутатор военного училища, заказал 5-72. Вскоре оператор сообщила, что никто не отвечает.

— А как позвонить начпроду такому-то?

— У него номер 5-75…

— Я ищу девушку по имени Оксана, она жена начпрода… Как мне с ней связаться?

Оператор коммутатора, обычно весьма общительная барышня, вдруг надолго замолчала, по-видимому, обдумывая услышанное. Я с замиранием сердца вжимал трубку в горячее от давления динамика ухо: чувство, что совершаю предосудительный поступок, не оставляло меня. Наконец невероятно долгая пауза прервалась, и женщина, заканчивая построение своих логических выкладок, враждебным ледяным голосом грозно спросила:

— Оксану мы знаем… А вы кто такой? Что вам вообще нужно?!

Поиски ни к чему не приводили, как я ни старался. Я обходил окрестности железнодорожного вокзала в поисках подходящего учреждения: чаще всего я видел свою бывшую студентку именно в этом районе. Затем моё внимание переключилось на близлежащий вуз: в нём учился брат Оксаны, и она вполне могла, используя свои гэбэшные связи, устроиться туда преподавать, дабы помочь ему в учёбе. В академии я не нашёл никаких следов девушки.

Однажды меня — в очередной раз — осенило: «Так она же в СБУ работает!» Такое прозрение нашло на меня, когда я понял: Захаров знаком с президентской племянницей. Я даже стал звонить в СБ по номерам, составленным по методу «случайных цифр», зная, что все телефоны там начинаются на «292», и просил пригласить к телефону Оксану Леонидовну. Несколько раз сотрудники неизвестно каких служб управления отвечали мне искренним непониманием. Уловка не удалась…

Видя, что поиски безрезультатны, я обратился к знакомым «ментам». Милиционеры «пробили» у своих коллег из транспортной милиции и выяснили, что Оксана Леонидовна Караган никогда не работала в Управлении МВД на транспорте. Офицеры запросили у меня дополнительную информацию об объекте. Я поведал им, что в одном из РОВД работает подруга искомой девушки, лейтенант Настя Андрега (бывшая соседка Оксаны по комнате, которую капитан СБУ Морозов устраивал... в аспирантуру (!) ) : уж она-то наверняка владеет информацией о местонахождении приятельницы. Мои милицейские друзья от полученных сведений воспрянули духом: в этом райотделе они знали всё и вся и с половиной личного состава дружили, поэтому задачу посчитали почти выполненной.

Но вдруг неожиданно «менты» столкнулись с непредвиденными трудностями.

— Настя ушла в отказ! — изумлённо говорил один. — А ведь к ней по поводу твоей знакомой подходили люди, которым она даже мысленно не могла отказать… Совсем ничего не понимаю: кто же она такая, эта твоя Оксана, что её так усиленно прячут?!

Его многолетний опыт оперативника подсказывал, что в отношении обычных людей так просто не бывает…

* * *