Евгений Евтушенко, "Итоги" ( Россия).





Как Советский Союз перестал быть "империей зла" и началась разрядка в российско-американских отношениях? У Евгения Евтушенко на сей счет своя версия. Впечатлениями от встреч с хозяевами Овального кабинета поэт делится с читателями "Итогов". На сей раз его герой 40-й президент США Рональд Рейган.

Рональд Рейган, киноактер, за плечами которого было 54 роли в Голливуде, и президент США, в течение уже семи лет игравший эту новую роль гораздо лучше, чем все предыдущие, однажды назвал СССР "империей зла". Однако природная смекалка подсказывала ему, что оставлять эту фразу, висящую над земным шаром, как потенциальная атомная бомба, слишком рискованно.

Пытаясь игнорировать мелких рецензентов своих мелких ролей, он, тем не менее, не был равнодушен к тому, что в конце концов скажет о его роли президента самая главная рецензентка - История. Он сам однажды заметил дружку Бобу Хоупу, что профессия президента отличается от актерской лишь тем, что президент должен писать сценарий сам. Ему хотелось все-таки попробовать сделать примирительный шаг по отношению к России - человеком он был по природе незлым, незакомплексованным и хотел закончить свое восьмилетнее правление привычным для него голливудским хеппи-эндом, чтобы так это и осталось в истории. Британская "железная леди" весьма советовала ему познакомиться поближе с новым генеральным секретарем Горбачевым, который при встрече ее неожиданно очаровал. А она была, пожалуй, единственным политиком в мире, к мнению которого Рейган прислушивался.

Во время не сразу сложившихся переговоров с Горбачевым в Женеве и Рейкьявике они взаимопривыкли, взаимо­принюхались друг к другу, не обнаружив никакого серного запаха в отличие от Чавеса на трибуне ООН после выступления Буша, и взаимно решили хотя бы с частью вооружений распроститься.

И вот наконец свершилось: в "империю зла", к удивлению всего остального человечества, с нескрываемым собственным удовольствием приехал сам автор этого не очень благозвучного наименования, да еще и по приглашению генерального секретаря не какой-нибудь, а коммунистической партии (агентов которой он вдохновенно разоблачал как президент Гильдии киноактеров во времена маккартизма). Впрочем, в подсознании он мог быть парадоксально благодарен коммунистам, потому что, если бы их не было, он бы, возможно, не стал президентом. То же самое, при всем моем уважении за спасение мира от третьей мировой войны, можно сказать и о Горбачеве, потому что он никогда бы не смог оказаться на вершине партийной власти, если бы время от времени в начале своей карьеры не повторял ритуальные обвинения в адрес американского империализма. Увы, политики нуждаются во врагах, ибо если бы их не было, то и не стало бы самой политики. Врагомания в политике - это профессиональная болезнь и профессиональная необходимость.

Но зато какое облегчение испытывают все нормальные люди на земле, когда в момент кажущейся неизбежной войны вдруг иногда и политики тоже оказываются нормальными людьми и не ставят собственные амбиции выше всех остальных человеческих жизней.

Так было во время Карибского кризиса. Так произошло и в 1988 году, когда Рональда Рейгана - оказывается, такого симпатичного обаятельного врага № 1 на самом деле несуществующего коммунизма - потрясенные москвичи увидели прогуливающимся по Красной площади под ручку с похожей на дюймовочку женой Нэнси, а они оба как профессиональные актеры от души оценили приветливые улыбки москвичей, совсем не похожие на улыбки, отрепетированные по указанию партии.

Я получил приглашение от руководства Союза писателей СССР в ресторан ЦДЛ на ужин, посвященный высоким гостям с явным комплиментарным намеком и на их принадлежность к так называемой творческой интеллигенции. Первым секретарем правления еще существовавшего тогда Союза писателей СССР был Герой Советского Союза Владимир Карпов - бывший боевой военный разведчик, автор военных мемуаров и редактор журнала "Новый мир", личность центристская, весьма благожелательная к писателям разных направлений. Лично ему я обязан тем, что он пробил мою поэму "Мама и нейтронная бомба" сквозь цензуру, которая находила в ней всякие двусмысленные аллюзии, и с моей подачи помог гениальному фильму Александра Аскольдова "Комиссар" выйти на экран после того, как более 20 лет он пролежал под запретом на пыльной полке.

Этот ужин в честь американского президента был пиком общественной карьеры Карпова, и он был на седьмом небе от счастья.

Когда ведущий прием мастер церемоний во фраке и лакированных ботинках торжественно объявил басом церковного дьякона: "Президент Соединенных Штатов Америки Рональд Рейган с супругой!", а через мгновение: "Первый секретарь правления Союза писателей СССР Герой Советского Союза Владимир Карпов с супругой!", я увидел, что у нашего Владимира Васильевича Звезда Героя на лацкане как-то особенно засияла, в глазах блеснули суровые слезинки мужской гордости, плечи доблестно расправились, и его жена, взятая им под руку, величаво поплыла, как пава, в каком-то немыслимом платье, на котором, как из песни о Катюше, упавшие на крепдешин, "расцветали яблони и груши". Я вспомнил рассказ Владимира Васильевича об их первом свидании, когда она, рабочая девчонка, не пришла, сколько он, усыпанный наградами молодой герой войны, ее ни ждал. И вообразив, что она им пренебрегла, гневно и горько заявился к ней в общежитие. А оказалось, что девушка сидит там и ревет, потому что у них с подругой было только одно на двоих праздничное платье, и подруга подвела, где-то запозднилась. Теперь эти времена для нее остались где-то далеко-далеко, и усадивший за стол свою Нэнси президент США Рейган, несмотря на морщины, стройный, подтянутый, как будто только что спрыгнул с коня, благовоспитанно ждал миссис Карпофф, держа ее стул за спинку, чтобы предложить ей сесть рядом с ним. У нее глаза немножко поплыли, но она взяла себя в руки и, благосклонно кивнув президенту, царственно села на предложенный стул, очень по-русски застенчиво потянув юбку книзу. Владимир Васильевич имел полное право гордиться ею. За их столом также находился посол США в СССР Джек Мэтлок, плюс к профессии дипломата блистательный филолог, переводчик такого наитруднейшего для перевода, ставшего частью русского фольклора русского классика-сатирика, как Салтыков-Щедрин. О чем писал Салтыков? О трусах, думающих, что спрятаться от истории в тину на ее дне - это спасительная премудрость. О бюрократическом болоте, чавкающем проглоченными им людьми. О скаредных лихоимцах, иссушенных сидящим в их кишках, как солитер, стяжательстве. Увы, Салтыков-Щедрин, к нашему общему российскому несчастью, до сих пор остается одним из самых актуальнейших писателей. "Когда же наконец Салтыков-Щедрин устареет?" - иногда молча спрашивал себя Мэтлок, и в ответ мог всего-навсего пожать плечами.

Мэтлок, искусно переводя светский разговор президентской четы с четой Карповых, с большим любопытством оглядывал зал, набитый американской свитой президента, "искусствоведами в штатском" - американскими и советскими агентами безопасности, а также писателями- консерваторами и новаторами, западниками и славянофилами и некоторыми неисправимыми сталинистами. Посол собирал материал для будущих, может быть, потрясающих мемуаров.

Я сидел за столиком между двумя генералами, один был советский, не говорящий по-английски, другой - американский, не говорящий по-русски. У них был переводчик, но он был, по-моему, с большого бодуна, беспрерывно опохмелялся и набивал рот под завязку исключительно черной икрой, инстинктивно предвидя ее полное исчезновение в недалеком светлом будущем. По этой причине мне пришлось быть даже переводчиком их переводчика.

Особенно это было трудно по время большой речи президента Рейгана - этак минут на тридцать. Это, к изумлению всех собравшихся, было прелестно скомпонованное эссе в честь русской литературы. Не сомневаюсь, что оно было написано не кем иным, как Джеком Мэтлоком. Президент США, называя фамилии наших классиков и известнейших современных писателей, ни разу не споткнулся ни на чьей фамилии. Видимо, он свою речь прилежно отрепетировал, может быть, с тем же Мэтлоком. А фамилий он произнес, по-моему, не меньше двух десятков.

- Какой у вас культурный президент! - восхитился советский генерал. - Я русский, военную академию окончил, да и то половину этих имен не знаю.

Когда я перевел это восхищение американскому генералу, тот засмеялся, но в кулак, да так, что чуть не поперхнулся. По его лукавым глазам я понял, что смеялся он над детской наивностью своего советского коллеги. Он-то понимал, что это эссе не было написано самим президентом, который, может быть, впервые слышал все эти имена.

Рейган прочел это эссе прекрасно, без излишнего нажима, но искусно меняя ритм в зависимости от смысла и акцентируя там, где нужно. Но коронным номером его было стихотворение Анны Ахматовой, к сожалению, не помню какое. Его голос то гремел, как гром разгневанной грозы, превращался то в умиротворяющий лепет листьев, то в убаюкивающий шелест волн моря, успокоившихся после шторма. Рейгана называли Великим Коммуникатором, но он мог бы стать Великим Декламатором, чем-то вроде Мамонта Дальского. Ему аплодировали от души - многие даже восторженно вскочив со своих мест, за исключением все тех же неисправимых сталинистов.

Карпов, который был несколько напряжен, когда Рейган начал речь, был в таком восторге от того, что американский президент столь тактично на сей раз избег щекотливых тем, и, подняв бокал с шампанским, прокричал, забыв от радости, кто тут товарищ, а кто мистер:

- Вы, товарищ Рейган и мистер Горбачев... вы... вы... вы... вы оба, так в нашем, так сказать, сложном веке, так сказать, наш общий коллективный Иисус Христос!

Вот тут Рейган на секунду обомлел, а потом расхохотался и так долго хохотал, хохотал всем телом, животом, плечами, морщинами, глазами, так долго, что даже слезы выступили.

И все-таки, когда президент встал, намереваясь уходить, его подловил какой-то мелкопородный незапланированный человечек с ласково-хищной лисьей мордочкой и со значком Союза журналистов на лацкане и ехидненько проскрежетал как ножом по стеклу:

- А как же вы, мистер президент, будучи таким обожателем русской литературы, могли назвать нашу страну "империей зла"?

Все замороженно замерли.

Президент на мгновение замер тоже, но затем пошел на этого попятившегося человечка четкими, быстрыми, целенаправленными шагами ковбоя, который знает, где у него "смит-вессон". Но затем неожиданно замер как вкопанный и, улыбнувшись с неотразимой извинительностью, слегка потрепал человечка по голове, на коей каждый волосок жил своей самостоятельной ото всех других волосков жизнью:

- Постарайся забыть это, сын мой, - и добавил, несколько понизив голос до уровня конфиденциальности, но тем не менее так, чтобы это слышали окружающие: - Я постараюсь забыть это тоже...

Хорошо бы, если бы этот маленький эпизод остался приглашающим примером того, что иногда затруднительные для обеих сторон политические проблемы лучше всего решать не политически, а просто-напросто по-человечески, да еще и не теряя вовсе не самоуничижительного, а легкого извинительного юмора.

Так началась международная разрядка, во французском просторечии "детант".

А Нэнси Рейган поехала утром в Переделкино к Андрею Вознесенскому и его жене Зое Богуславской - специалистке по знаменитым американским женщинам, а заодно и на могилу Пастернака, чтобы возложить на нее цветы.

Всю ночь перед ее приездом около кладбища рычали асфальтоукладчики, заливавшие неизвестно за какие провинности прелестную подмосковную тропинку, поросшую подорожником и желтыми ромашками, чтобы дюймовочкины туфельки первой леди Америки не споткнулись, не дай-то бог. С той поры эта тропинка и стала асфальтовой. А местные люди дали этой тропинке прозвище: Нэнси-стрит.




______________________________
Путин: победа 'российского Рейгана' ("Time", США)
Взгляд изнутри на великую 'оттепель' ("Business Week", США)
Нэнси Рейган: Вечный оптимист ("Time", США)
Мы должны сказать Рейгану большое спасибо ("The Washington Post", США)
Рональд Рейган ("La Vanguardia", Испания)
Б.Доул: Рональд Рейган - Вечный Оптимист ("The New York Times", США)
М.Горбачев: Президент, который умел слушать ("The New York Times", США)
Так кто же сокрушил коммунизм? ("The Washington Post", США)
Рейган и Россия: иллюзия и реальность ("In The National Interest", США)
Ф.Гаффни-мл: Пусть Буш будет как Рейган ("National Review", США)
М.Голдман: Фактор Горбачева ("The Boston Globe", США)