П Р О Д О Л Ж Е Н И Е.

Из сборника "МОЗАИКА ПРОШЛОГО".

Утром он сидел на палубе на свернутых канатах, ничего не понимая в действиях матросов и словах команды. Какая-то пассивность завладела его существом, и ему было жаль покидать корабль. Его вдруг окликнули по имени, от чего он почти отвык. Это был, конечно, капитан. «Оставайтесь, пожалуйста, в моей видимости», - сказал и тотчас ушел. Николай подчинился приказу: «Приятно, что мы сойдем вместе».
Мимо сновал народ, не замечая его. Он отвернулся от людей, вдруг ставших ему чужими, от их непонятной суетливой деятельности. Глазами он искал океан, но уже не находил его, заслоненного судами. «Вот это и есть одиночество, - подумал он. - В чужой стране, без всяких связей, оторванный от родного гнезда, в полной неизвестности ... Но тревоги нет. Может быть от сознания чужой воли над собой? Странное состояние». Сколько он так простоял, не меняя положения, он не знал (часов-то нет).
Его окликнул боцман: «Бодлер(в последний раз он услышал это имя), тебя вызывает капитан». Николай поплелся за боцманом.
Капитан давал последние распоряжения помощнику. «Все будет в порядке, будьте покойны», - повторял тот. Они пожали друг другу руки, как настоящие товарищи, связанные общей заботой о корабле. Николаю стало даже завидно: «Есть ли у меня такой друг?» Капитан повернулся к нему: «Пошли», - опять вполне дружелюбно.

Они покинули корабль и быстро зашагали по пирсу, мимо причалов других кораблей, мимо служебных построек. Все это мало отличалось от Марселя.
Наконец, вошли в город с высоченными домами, потоками автомобилей, сверкающими кафе и магазинами и деловито снующими людьми. Что ж удивительного? - портовый город, но Петербург - тоже портовый, но какой сонный в сравнении с этим! Да и Марсель - такой уютный со своими пляжами, ласковым солнцем. «Смотрите, смотрите, капитан, сколько негров. Вы не находите, что лик все-таки должен быть светлым? Я бы не решился заговорить с негром ... » - Николай вновь обрел легкость говорить, балагурить. Этому способствовала их быстрая ходьба в ногу, единый ритм, дававший иллюзию общего душевного состояния. Он не замечал, что капитан был озабочен своими мыслями и шагал, глядя перед собой, упрятав нос в воротник шинели (накрапывал дождь). «А он вовсе и не думает о предстоящем, вся ответственность за него - на мне», - молча удивлялся капитан, слушая и нe слушая наблюдения своего спутника.

Наконец, капитан остановился: «Зайдем сюда, надо согреться, выпьем кофе.
Не возражаете?» Николай растерялся: «Но у меня нет здешних денег ... надо обменять», - засуетился он, роясь в кармане. «Не беспокойтесь», - сказал капитан, улыбнувшись, и взял его за локоть покровительственно.
Они сидели в почти пустом кафе (был ранний час), было тепло, не только физически, но и душевно, что еще больше развязало Николаю язык. «Нет, вы должны непременно побывать в России, - продолжал он разговор. - Вы же так много о ней, о нас знаете». И, почувствовав вдруг ностальгию, стал говорить о родном с таким теплом, как никогда не думал, будучи дома. Капитан слушал его с грустью и тревогой. Наконец, резко встал: «Посидите здесь, а ваши документы дайте мне, я попробую ... словом, подождите ... это близко». И ушел.
«Странно, - думал Николай, - что он затеял?» Ему стало стыдно: этот серьезный, ответственный человек слушал его болтовню и оказался вынужден сопроводить его в полицию. Неподалеку на двери виднелось «Роliсе».

Долго сидел Николай за пустым столиком. Кафе стало наполняться людьми. Они его не интересовали. Подошла к нему робко рыжая кошка, села, уставив на него просящие зеленые глаза. Он угостил ее кусочком оставшейся. на тарелке колбасы. «Ты понимаешь по-русски, киса?» - обратился он к ней. Проглотив жадно, кошка мяукнула. «Не стоит благодарности. Exusez du реu (извините за малость)», - ответил он, улыбнувшись.
Человек, обслуживающий соседний столик, удивленно на него посмотрел и спросил: «Сударь что-нибудь закажет?» Николай отказался. Тот отошел и потихоньку сказал несколько слов бармену, стоявшему за стойкой. Тот ответил: «Глупости, этот иностранец пришел вместе с капитаном "Марселя", которого я хорошо знаю, он часто бывает у нас». Николай это услышал и заметил косые взгляды: «И тут подозрение». От нечего делать он стал разглядывать публику, частенько посматривая на дверь.

Наконец, дверь энергично распахнулась, и вошел моряк, которого он узнал только по форме, лицо же было совсем иным: светлая широкая улыбка обнажала белые зубы под тонкими усиками, глаза блестели. Он торопливо приблизился к Николаю: «Я все устроил. Вы свободны. Пришлось заплатить небольшой штраф (он назвал цифру). Если вы найдете нужным и возможным ... Вот мой адрес. Я всегда останавливаюсь в этой гостинице. Когда получите от родных, мы встретимся. Воп compte fait bеаuх amis (точный счет делает людей друзьями), не так ли?» - закончил он. «Боже мой, Боже мой! - лепетал растерявшийся Николай. - Вы необыкновенный человек ... Чем я могу?. .. Ничто не сравнится с вашим великодушием, да еще по отношению ко мне, накуролесившему на вашем пароходе!» Он и смеялся и почти плакал: «Я тотчас же пошлю телеграмму отцу, бедняге, он немедленно вышлет своему негодному сыну, сколько я, свинья, запрошу. Нет, не зря был я в обществе свиней, я им ровня, нет, - гораздо хуже».
Неизвестно, кто из них радовался больше. Служащие кафе смотрели на них с улыбками, ничего не понимая и ничего не зная. Они только думали, что эти двое были давно-давно друзьями.
Такими они и вышли из случайного кафе в чужой для них обоих стране. Им предстояло разъехаться - одному в Россию, другому во Францию. Но дружба их сохранилась на долгие годы в живой переписке.

Э П И Л О Г.

Конец сороковых годов ХХ века. Калуга.
В скромном домике против садика Циолковского я провожу отпуск с дядей, бывшим доцентом Тимирязевской Академии, тогда уже на вынужденной пенсии, - ибо не угодил чем-то «академику» Лысенко. Все еще увлеченный своей наукой, он пишет небольшой учебник по ботанике для заочников - все же какой-то заработок.
Я - на полном отдыхе, кроме хозяйства. Оба наслаждаемся прогулками вдоль живописной Оки. А я еще и обществом, несмотря ни на что, жизнерадостного, любящего и горячо любимого дяди.
Однажды дядя обратился ко мне, немного стесняясь: «Скажи, я не очень обременю тебя, если приглашу на побывку моего давнишнего друга, очень интересного, широко образованного и остроумнейшего человека? Он тебя развлечет». Я, конечно, не возражала, зная готовность дяди приласкать своих друзей. И вот мы зажили втроем, образовав коммуну. И без того веселые разговоры за столом и на прогулках стали еще увлекательнее.
Как-то раз я подала не слишком удачно приготовленное второе и извинилась перед мужчинами, что не сумела состряпать соус для смягчения вкуса пережаренного мяса. И вдруг Николай Степанович (так звали нового для меня знакомого) сказал: «Завтра, если разрешите, я сделаю соус, который улучшит это блюдо». И назвал ингредиенты, необходимые для его приготовления. Я удивилась: «Откуда у вас такие познания?» - «Мне довелось, - отвечал он, - несколько дней быть помощником повара на корабле, шедшем в Америку, и я занялся соусами: что-то творческое на фоне скучной кухонной работы». На что дядя отозвался смехом: «Да-да, я знаю о твоей поездке, но не слыхал подробностей, тем более о соусах. Расскажи-ка нам!»
И H. С. рассказал то, что легло в основу вышеизложенного рассказа.