Вопрос "Что курил Андрей Белый?" снова актуален. Вчера дочитала полное издание "Петербурга". Местами комментарий был гораздо интереснее самого романа. По крайней мере, уже в который раз убедилась, что литературу, особенно ХХ века, можно понять только подключая очень широкий культурный контекст. В том же "Петербурге" очень трудно разобраться, не имея элементарных знаний по теософии, теологии, философии. Тут меня спасал прекрасный комментарий С.Гречишкина, Л.Долгополова и А.Лаврова (киевское издание 1990г., "Дніпро"). К примеру, понятие-мифологема София - вечно женственное начало божества, собирательное мистическое тело Логоса, основное в системе Вл.Соловьева, к философи которого Белый обращался постоянно, в таких тонкостях мне самой не разобраться никак. С отсылками литературными было гораздо легче. Пушкин, Гоголь и Достоевский узнаются моментально. Особенно хорошо заметно сближение образов Николая Аполлоновича Аблеухова с Николаем Ставрогиным, где рядом с "прекрасен, как бог" преспокойно соседствуют "красный шут" и "лягушонок". Не говоря уж о том, как много внимания уделено образу Медного Всадника. Впрочем, это "классика" для "питерского текста". Поняла, что если бы читала "Петербург" в 9м классе (боже упаси!), то не возникло бы вопросов о прототипах Аполлона Аполлоновича Аблеухова и графа Дубльве, потому что тогда - как гласит школьный конспект по всемирной истории - мне что-то говорили фамилии типа Витте, Победоносцев, Плеве. Чего уж говорить, об автобиографических реминисценциях, автоцитировании и т.п. Вот как раз этой сложностью мне и был интересен "Петербург". Плюс - "городской текст", который в последнее время вызывает у меня особый интерес.

     Кстати, моё самое первое знакомство с Андреем Белым состоялось благодаря - ну, кончно же! - Марине Ивановне Цветаевой. Есть у неё рассказ "Пленный дух", который начинается так: "- Спаси, Господи, и помилуй папу, маму, няню, Асю, Андрюшу, Наташу, Машу и Андрея Белого... - Ну, помолилась за Андрея Белого, теперь за Сашу Черного помолись!". И дальше: "Почему молилась о нём сама трехлетняя Аля? Белый у нас в доме не бывал. Но книгу его "Серебряный голубь" часто называли. Серебряный голубь Андрея Белого. Какой-то Андрей, у которого есть серебряный голубь, а этот Андрей еще и белый. У кого же может быть серебряный голубь, как не у ангела, и кто же еще, кроме ангела, может называться - Белый? Все Ивановичи, Александровичи, Петровичи, а этот просто - Белый. Белый ангел с серебряным голубем на руках".

     Ещё одна книга, прочитанная недавно (перед "Петербургом") - "Чевенгур" Андрея Платонова. Повторюсь: очень серьёзная и очень грустная книга. Без преувеличения и пафоса в романе такая острая печаль, такой трагизм за всё человечество. И пресловутые "шероховатость" и "косноязычие" языка придают какую-то особую искренность, неподдельность. Вообще, человек у Платонова очень трогательный и подлинно несчастен. И вечно сопровождается чувством стыда (о чем в один голос говорят исследователи). Ещё что поражает в "Чевенгуре": с одной стороны, обилие натуралистических деталей, с другой - нет ни грубости, ни, тем более, пошлости. Напротив, создается впечатление почти детской непосредственности. Возвращаясь к вопросу об отсылках. Конечно, особую любовь у меня вызвал образ Копенкина - этакий Дон Кихот от революции. Вот у Платонова как раз есть основное от образа моего любимого рыцаря - печаль и это безнадежное желание сделать человечество счатливее. Словом, "Чевенгур" мне понравился и как литературное произведение, и как объект филологического копания. Интересно, как на меня подействует "Котлован"? Потому как большинство читавших уверяют, что "Котлован" гораздо сильнее "Чевенгура". Тут, правда, вопрос в том, как скоро я доберусь до сей книжицы...

     А вот какую книженцию я сейчас читаю!.. Впрочем, о ней постараюсь написать отдельно, как дочитаю. Но, учитывая надвигающиеся вступительные, это будет не скоро. Ой, лишенько нам буде! (с)