С целью наведения порядка в мозгах я вернулась к заброшеному читательскому дневнику. Вчера выписывала цитаты из прекрасного романа Вирджинии Вулф "На маяк". О чем? О чем вообще может быть импрессионистическая проза? Набор тем и проблем вполне традиционный для романа начала ХХ века: течение времени, смена поколений, одиночество человека в мире, природа искусства. Очень плотный стиль, I should say, игра с оттенками и настроениями, абсолютная безграничность и размытость образов. Импрессионистическая картина в слове. Знакомство с творчеством Вирджинии Вулф будем продолжать (в списке к прочтению имеется "Миссис Делловэй", "Орландо", "Волны").

     "...ничего дети не забывают. Оттого так и важно, что говорить, что делать, и чувствуешь облегчение, когда они  идут спать. Ни о ком можно не думать. Быть с собой; быть собой.  Теперь  у  нее часто эта потребность - подумать; нет, даже не то, что подумать.  Молчать; быть одной. Всегдашнее - хлопотливое, широкое, звонкое - улетучивается; и с ощущением праздника ты убываешь, сокращаешься до самой себя - клиновидная сердцевина тьмы, недоступная постороннему взгляду. Хоть она продолжала вязать и сидела прямо - так она себя ощущала; и это "я", отряхнувши все связи, освобождалось для удивительных впечатлений. Когда жизнь опадает, открывается безграничная ширь возможностей. И у всех, она подозревала, в этом чувстве - неистощимая помощь; у всех; у нее, у Лили, у Августа Кармайкла; у всех есть, наверное, это чувство - что наша видимость, признаки, по которым нас различают, - пустяки. А под этим - тьма; расползающаяся; бездонная: лишь время от времени мы всплываем на поверхность, и тут-то нас видят. Собственный кругозор казался ей сейчас безграничным. Охватывал все места, которых она не видывала: индийские плоскогорья; она отстраняла тяжелый кожаный занавес при входе в римский храм. Сердцевина тьмы может куда угодно проникнуть - никто не увидит. Ее не остановить, думала она, торжествуя. Вот она - свобода, вот он - мир, вот - и это главное - на чем можно расправиться, успокоиться, передохнуть. Нет уж, сам по себе человек, по ее опыту судя, никогда не находит покоя..."

     "Странно: наедине с собою льнешь к вещам, неодушевленным вещам; ручьям, цветам, деревьям; они тебе помогают выразиться; они тебя знают; они - это ты; их даришь нежностью, сдуру жалеешь (она смотрела на длинный прочный луч) - как жалеешь себя"

     "Нет такого предательства, такой низости, на какие этот мир неспособен..."

     "Что такое человеческая жизнь? То да се. Просто времени нет задумываться".

     "Все  связано;  непрерываемо; прочно; что-то не подтачивается переменами и сияет (она глянула на окно, струящее отраженья свечей) как рубин, наперекор текучему, скоротечному, зыбкому, - и опять нашло на нее давешнее - чувство покоя, покоя и отдыха. Из таких мгновений и составляется то, что навеки останется. Это останется".

     "В  этих зеркалах, в людских душах, в этих всполошенных лужах, где вечно купаются облака и нарождаются звезды, оседали такие мечтанья и невозможно было противиться странным намекам, которые каждая чайка роняла, и дерево, и каждый цветок, и мужчина и женщина, и сама седая земля (но если спросить впрямую, все тотчас шло на попятный), что верх одержат добро и счастье".

     "Что толку вечно ворошить чувства, которых нет в тебе?"

     "Это отвратительно - играть в живопись. Кисть - единственно надежная вещь в мире раздоров, разрушения, хаоса - и нельзя ею играть, тем паче сознательно. Просто противно".

     "Один-единственный нанесенный на холст мазок толкает на безоглядный риск, ряд быстрых невозвратных решений. Все, что казалось простым, пока мы пробавлялись теориями, на деле оборачивается головоломной сложностью; так волны, ровно бегущие, если смотреть с вершины утеса, пловца бросают в сосущие бездны и окатывают кипением гребней. Но риска не избежать; от мазка не уйти".

     "В чем смысл жизни? Вот и все. Вопрос простой; вопрос, который все больше тебя одолевает с годами. А великое откровение не приходит. Великое откровение, наверное, и не может прийти. Оно вместо себя высылает маленькие вседневные чудеса, озаренья, вспышки спичек во тьме".

     "Кто знает, кто мы? Что чувствуем? Кто знает, даже в минуту  близости: так это знанье и есть? И не портим ли мы все, вслух его называя? Не  лучше ли так-то вот помолчать?"

     "Странная это дорога - живопись. Идешь, идешь по ней, дальше, дальше, пока не очутишься на узенькой планке, совершенно одиноко, над морем. И - окунаешь в синее кисть, а сама окунаешься в прошлое".

     "Решение! Какое там решение! Надо именно то ухватить, что от тебя ускользает. Ускользает, пока думаешь про миссис Рэмзи; ускользает, когда думаешь о картине. Вертятся фразы. Виденья. Красивые фразы. А ухватить надо - вот: само это трепетание нервов; и то, что еще не застыло в форме и непредставимо пока, - передать".

     "Ведь бывают же такие минуты, когда нет ни мыслей, ни чувств. Но когда нет ни мыслей, ни чувств - где ты тогда?" 

[700x525]