Из записок Николая I . События на сенатской площади.
«В то время как я ездил к Измайловскому полку, прибыл требованный мною митрополит Серафим из Зимнего дворца, в полном облачении и с крестом. Почтенный пастырь с одним иподиаконом вышел из кареты и, положа крест на голову. Пошёл прямо к толпе; он хотел говорить, но и другие сей шайки ему воспрепятствовали, угрожая стрелять, ежели не удалится.
Михаил Павлович вызвался подъехать к толпе в надежде присутствием своим разуверить заблуждённых и полагавших быть верными присяге Константину Павловичу, ибо привязанность Михаила Павловича к брату была всем известна. Хотя страшился я для брата изменнической руки, ибо видно было, что бунт более и более усиливался, но, желая испытать все способы, я согласился и на сию меру и отпустил брата, придав ему генерал-адьютанта Левашова. Но его увещевания не помогли; хотя матросы начали было слушать, мятежники им мешали, и Кюхельбекер взвёл курок пистолета и начал целиться в брата, что, однако, три матроса ему не дали совершить.
Брат воротился к своему месту, а я, Объехав вокруг собора, прибыл снова к войскам, с той стороны бывшим, и нашёл прибывшими лейб-гвардии Егерский полк, который оставил на площади против Гороховой за пешей гвардейской артиллерийской бригадой.
Погода из довольно сырой становилась холоднее; снегу было весьма мало, и оттого – весьма скользко; начинало смеркаться, - ибо был уже третий час пополудни. Шум и крик делались настойчивее, и частые ружейные выстрелы ранили многих в конной гвардии и перелетали через войска; большая часть солдат на стороне мятежников стреляли вверх.
Выехав на площадь, желал я осмотреть, не будут ли возможности, окружив толпу, принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне залп; пули просвистали мне через голову и, к щастию, никого из нас не ранило. Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окружённые ею войска были б в самом трудном положении.
Я согласился испробовать атаковать кавалерию. Конная гвардия первая атаковала поэскадронно, но ничего не могла произвести и по тесноте, и от гололедицы, но в особенности не имея отпущенных палашей. Противники в сомкнутой колонне имели всю выгоду на своей стороне и многих тяжело ранили, в том числе ротмист Велио лишился руки. Кавалергардский полк равномерно ходил в атаку, но без большого успеха. Тогда генерал Васильчиков, обратившись ко мне, сказал:
-Ваше Величество, нельзя терять ни минуты; ничего не поделаешь; нужна картечь! (В авторском тексте – по французски)
Я предчувствовал сию необходимость, но, когда настало время, не мог решиться на подобную меру, и меня ужас объял.
-Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования? (В авторском тексте – по французски) – отвечал я Васильчикову.
-Чтобы спасти Вашу империю, - (в авторском тексте по французски) сказал он мне.
Эти слова меня снова привели в себя; опомнившись, я видел, что или должно мне взять на себя пролить кровь некоторых и спасти почти наверно всё; или, пощадив себя, жертвовать решительно государством.
Послав одно орудие 1-й лёгкой пешей батареи к Михаилу Павловичу с тем чтобы усилить сию сторону, как единственное отступление мятежникам, взял другие три орудия и поставил их пред Преображенским полком, велев зарядить картечью; орудиями командовал штабс-капитан Бакунин.
Вся моя надежда была, что мятежники устрашатся таких приготовлений и сдадутся, не видя себе иного спасения. Но они оставались тверды; крик продолжался ещё упорнее. Наконец, послал я генерал-майора Сухозанета объявить им, что ежели сейчас не положат оружия, велю стрелять. Ура и прежние восклицания были ответом и вслед за тем – залп.
Теперь, не видя иного способа, скомандовал: пали! – Первый выстрел ударил высоко в Сенатское здание, и мятежники отвечали неистовым криком и беглым огнём. Второй и третий выстрелы от нас и с другой стороны из орудия у Семёновского полка ударили в самую середину толпы, и мгновенно всё рассыпалось спасаясь Английской набережной на Неву, по Галерной и даже навстречу выстрелов из орудия при Семёновском полку, дабы достичь берега Крюкова канала.
Велев артиллерии взяться за передки, мы двинули Преображенский и Измайловский полки через площадь, тогда как гвардейский конно-пионерский эскадрон т часть конной гвардии преследовали бегущих по Английской набережной. …»
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 61-63.

На следующий день после выступления декабристов. Из записок Николая I.
«Рано утром всё было тихо в городе, и, кроме продолжения розыска об скрывшихся после рассеяния бунтовавшей толпы, ничего не происходило.
Воротившись сами по себе солдаты в казармы из сей же толпы принялись за обычные свои занятия, искренно жалея, что невольно впали в заблуждение обманом своих офицеров. Но виновность была разная: в Московском полку ослушание и потом бунт произошли в присутствии всех старших начальников – дивизионного генерала Шеншина и полкового командира ген[ерал]-майора Фредерикса и в присутствии всех штаб-офицеров полка; два капитана отважились увлечь полк и успели половину полка вывесть из послушания, тяжело ранив генералов и одного полковника и отняв знамёна. В лейб-гренадерском полку было того хуже. Полк присягнул; прапорщик, вопреки полкового командира, всех штаб-офицеров и большей части обер офицеров, увлёк весь полк, и полковой командир был убит в виду полка, которого остановить не мог. Нашёлся в полку только один капитан, князь Мещерский, который умел часть своей роты удержать в порядке. Наконец, в гвардейском экипаже большая часть офицеров кроме штаб-офицеров, участвовали в заговоре и тем удобнее могли обмануть нижних чинов, твёрдо думавших, что исполняют долг присяги , следуя за ними, вопреки увещеваний своих главных начальников. Но батальон сей первый пришёл в порядок; огорчение людей было искренно, и желание их заслужить прощение столь нелицемерно, что я решился по представлению Михаила Павловича, воротить им знамя в знак забвения происшедшего накануне.
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 67 – 68.

События на сенатской площади. Из воспоминания великого князя Михаила Павловича, записанные М.А. Корфом.
«…Великий князь снова изъявил желание переговорить сам с мятежниками, и Государь не мог сему более воспротивиться, но придал своему брату генерал-адьютанта Левашова. Подъехав к рядам морского экипажа, Великий князь приветствовал их обыкновенным начальничьим тоном, и из толпы мятежников раздалось дружное:
- Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество!
- Что с вами делается и что вы это задумали? - Спросил он.
И люди стали объяснять, что две недели тому назад им объявили вдруг о смерти Государя Александра Павловича, когда никто из них не слыхал ещё и про болезнь; потом заставили присягнуть Государю Константину Павловичу, и они это исполнили безропотно; а наконец теперь, уверен, будто Константин Павлович не захотел их присяги и отказался царствовать, заставляют их присягнуть другому Государю.
- Можем ли мы, Ваше Высочество, - продолжали они, - взять это на душу, когда тот Государь, которому мы присягнули, ещё жив, а мы его не видим? Если уж присягою играть, так что ж после того останется святого.
Великий князь напрасно усиливался уничтожить эти сомнения заверением, что Константин Павлович точно по доброй воле отрёкся от престола; что он, Великий князь, был личным тому свидетелем; что вследствие того и сам присягнул уже новому Государю, и т. п.
- Мы готовы верить Вашему Высочеству, - отвечали несчастные жертвы, ослеплённые настойчивыми внушениями своих начальников, - да пусть Константин Павлович сам придёт подтвердить вам своё отречение, а то мы не знаем даже где он.
Во время этих переговоров случился печальный эпизод, печальный, но вместе и отрадный, как свидетельство, что распаление безумных страстей, обуревавших некоторых из заговорщиков, не находило ни малейшего сочувствия в увлечённых ими нижних чинах. Известно и с достоверностию раскрыто, что, действуя в их руках как орудие, солдаты ослеплены были отнюдь не мечтаниями о каком-либо ином порядке вещей, а единственно призраком законности, и что даже слову конституция злоумышленники, чтоб привлечь к нему расположение войска, давали смысл – супруги Императора Константина. Солдаты, повторяем, в самом уклонении своём от новой присяги видели только исполнение своего долга, отнюдь не замышляя ничего против царственной семьи, которую народ наш привык искони чтить как заветную святыню. Эпизод, о котором мы упомянули, заключался в известном покушении несчастного Кюхельбекера на жизнь Великого князя. Бродя между рядами, он не дрогнул прицелиться в нескольких шагах на брата своего Государя; жизнь последнего была спасена только совокупным мгновенным движением трёх матросов того же морского экипажа, который стоял в строю мятежников.
-Что он тебе сделал? – закричали они, и один вышиб из рук Кюхельбекера пистолет, а оба другие начали бить его прикладами своих ружей. …
Видя, что все усилия обратить непокорных остаются бесполезными Великий князь возвратился к своему отряду. Обе стороны стояли лицом к лицу, не приступая ни к чему решительному. Великий князь с стесненным сердцем ожидал условного сигнала. Он должен был заключаться в пушечных выстрелах, которые и раздались наконец со стороны Адмиралтейства. Но Великий князь всё ещё медлил: сердцу его тяжко было первым в жизни своей неприязненным ударом пролить кровь своих, русских. Последующие удары смешали однако толпу, и они устремились в бегство именно к той стороне, где стоял Семёновский полк.
-Прикажите палить, Ваше Высочество, - сказал находившийся при орудии фейерверкер, иначе они нас сомкнут.
Нельзя было более колебаться и – командное слово раздалось. Картечь на таком близком расстоянии произвела ужасное опустошение, и в числе самых первых жертв пало несчастное дитя, флейтщик морского экипажа. Тогда толпа сжатая с обеих сторон, в одно мгновение рассыпалась; все бежали в разных направлениях, и площадь, миг перед тем кипевшая народом, совершенно очистилась скорее, нежели сколько нужно нам было, чтоб написать эти строки».
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 95 - 96.

«Моя поездка в Россию в 1825 году и петербургский заговор». Из воспоминаний принца Евгения Вюртембергского.
«Начало смеркаться, и зародилось справедливое опасение, что ночью явятся новые затруднения, если не покончить с этим делом до её наступления. В это время прибыли под командой поручика Бакунина, четыре орудия гвардейской артиллерии и расположились на левом фланге Семёновского полка, стоявшего против Адмиралтейства. Между тем Император объезжал ряды пехоты и, обращаясь к солдатам с немногими энергическими словами, воспламеняя их рвение. Он выказал в этих трудных обстоятельствах мужество и присутствие духа и тем изумил всех его окружающих, так как то, что довелось ему до сих пор испытывать в жизни, ещё ни разу не предоставляло случая проявить такие высокие качества героя и Государя. На похвалы, которые отовсюду ему расточались, он отвечал прекрасными словами;
- Я почерпаю твёрдость в чистой совести.
Неоднократные обращения к мятежникам с требованием разойтись оставались без успеха. По приказанию Императора им было объявлено, что они «вынуждают к принятию крайних мер». К ним послан был генерал Сухозанет. Они встретили его единодушным возгласом: «Да здравствует Конституция!»
- Так узнайте же, что такое Николай! – отвечал он им.
И действительно, Император решился сам подать сигнал к начатию смертоносного артиллерийского грома обычною командой: «Раз, два, пли».
Действие этого вынужденного необходимостью кровавого приказания было удивительно: в одну минуту вся площадь очистилась от бунтовщиков. Пехота и кавалерия бросились в преследование; но нелегко было догнать беглецов: они небольшими кучками бежали частью по замёрзшей Неве на Васильевский остров, частью в разные дома, где и баррикадировались.
На месте осталось много мёртвых солдат. В соседних домах было тоже много пораненных картечью, и в том числе даже женщин. Дано было всего четыре выстрела, и тем не менее, как говорят, несколько сотен невинных пало жертвою чужого преступления.»
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 118 - 119.

Допрос кн. Трубецкого. Из записок Николая I.
«Призвав генерала Толя во свидетели нашего свидания, я велел ввести Трубецкого и приветствовал его словами:
- Вы должны быть известны об происходившем вчера. С тех пор многое обяснилось и, к удивлению и сожалению моему, важные улики на вас существуют, что вы [были] не только участником заговора, но должны были им предводительствовать. Хочу вам дать возможность уменьшить степень вашего преступления добровольным признанием всего вам известного; тем вы дадите мне возможность пощадить вас, сколько возможно будет. Скажите. Что вы знаете?
- Я невинен, я ничего не знаю, - отвечал он.
- Князь, опомнитесь и войдите в ваше положение; вы – преступник; я – ваш судья; улики на вас положительные, ужасные и у меня в руках. Ваше отрицание не спасёт вас; вы себя погубите – отвечайте что вам известно?
- Повторяю, я невиновен, ничего не знаю.
- Показывая ему конверт, сказал я:
- В последний раз, князь, скажите, что вы знаете, ничего не скрывая или – вы невозвратно погибли. Отвечайте.
Он ещё дерзче мне ответил:
- Я уже сказал, что ничего не знаю.
- Ежели так, - возразил я, показывая ему развёрнутый его рук лист, - так смотрите же, что это?
Тогда он, как громом поражённый, упал к моим ногам в самом постыдном виде.
- Ступайте же вон, всё с вами кончено. – сказал я, и генерал Толь начал ему допрос. Он отвечал весьма долго, стараясь всё затемнять, но несмотря на то, изобличал ещё больше и себя и многих других.»

Допрос солдат. «Моя поездка в Россию в 1825 году и петербургский заговор.» Из воспоминаний принца Евгения Вюртембергского.
«Вместе с некоторыми другими зачинщиками заговора много арестованных солдат почти всю ночь толпилось вокруг допросного стола, за которым генерал Левашов записывал их показания. Неизменными вопросами его были: «Присягал ты?» Ответ: «Да». Вопрос: «Кому?» Ответ: «Императору Константину».
Степень вины вполне уяснялась этим единодушным признанием. Но из числа этих мнимых благодетелей государства некоторые кричали : «Ура Конституция!» Они и не отрицали этого, но когда их спросили, понимают ли они, что это слово означает, был ответ:
-Как не понимать? Да здравствует Её Величество супруга Императора Константина!»
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 121.

Декабристы о судьбе царской семьи. Страницы дневников императрицы Марии Фёдоровны. 1825 – 1826. 1826 год 12 марта.
«…Мой сын рассказал нам также, что был допрошен некий Поджио, который сознался и сообщил, как должно было произойти истребление нашей семьи; что касается его самого, то он предложил обе свои руки, чтобы обратить их против Николая, - решили, однако, что необходимо шесть. Это тайное собрание происходило у некоего Давыдова, брата Давыдова, который женат на прелестной Грамон […] По получении этой вести проекты эти были временно отложены; было решено разделаться с ними и со всеми нами. По получении известия об его смерти заговорщики решили, что эти замыслы должны бы привести в исполнение, но что если в осуществлении их большой успех будет на стороне партии Муравьёва, то партии Пестеля, заклятого врага Муравьёва, в свою очередь истребят её. Великий Боже, какая [нрзб] какие люди! И только кончина нашего Ангела предотвратила гибель нашей семьи и государства; иначе бы кровь полилась ручьями! Как это наводит на размышление! Во всём виден перст Божий, но пути Его неисповедимы.
Русские мемуары. Николай I. Муж, отец, император. М. Слово. 2000, стр. 135 - 136.