III. «Ты боишься той свободы, которая тебе дана»


Страх это не уважение, а просто едкий, липкий страх – боязнь своей несостоятельности в борьбе с «больным» предметом, то есть предметом, который способен вызвать в нас оцепенение или что-то подобное ему. Однако начнем с самого начала.
Вы когда-нибудь сравнивали свои права и обязанности с тем, что было у живших гораздо раньше вашего?
Все начинается с эр в стиле кайнозоя. Человек мало понимает, что его практика теории «выживает сильнейший» называется нами условные рефлексы. Его интеллект ещё достаточно слаб и не предвещает ничего гениального. Этот человек убивает животных, мычит окружающим его будущим людям (ибо на данный момент они не далеко ушли от тех, кого лишают жизни) и не понимает даже того, что он испытывает, поглощая пищу. Ему абсолютно всё равно, что причина, заставляющая его убивать, зовётся «голод». Он безропотно подчиняется своей внутренней системе, которая не успела ещё оформиться в разум. И доволен происходящим.
Время… Этот дряхлый старик, рассыпающийся в прах, но никак не отходящий к иному миру, исключительно из зависти перед силами смертных изменяет условия его существования. Так и настал тот период времени, когда человеческая мысль начала приобретать форму. Наш герой сравнительно «человечней» своего предшественника. Он уже способен отличить злость от нежности, способен доставить тем, кто ему ближе всех, радость подарком или хорошо приготовленной рыбой. Система остается, но рамки её расширяются. Опыт увеличивается с каждым днём, дендриты (бог ты мой, аж самой страшно от такого слова!) связываются, и интеллект неотвратимо растет. Теперь они могут говорить, отличать эмоции друг от друга, общаться с предками и потомками через наскальную живопись, к примеру. А потом природа выплёвывает таких, кто почему-то лучше других смыслит в обществе и жизни вообще, а также способен научить этому кого-то. Их имена мы помним и чтим и по сей день: Аристотель, Гераклит, Гомер, Гиппократ…
Сначала их считают изгоями, но потом признают, и не факт, что лишь после смерти. (Хотя, собственно, какая разница, когда придет слава? Все равно от нее никакой положительной пользы!).
Эволюция набирает обороты. Приходят средние века. Абсолютная монархия, безоговорочное подчинение коронованному, самоубийство объективности из-за такого масштаба субъективности. Монарх решает все. Он почему-то компетентен и в делах политических, и в делах семейных, и настолько объективен, что оставляет за собой право отнять жизнь (а потом написать на части могил реабилитирующее «казнен по ошибке»). Конечно, возможно рождение гения, который действительно будет широко и глубоко развит в противоположных сферах деятельности. Но, судя из уже объективных утверждений, такому чуду нужны подходящие условия, если оно не единично. А ведь монархов было много… Тем более истина не может стать лжеистиной с течением времени, иначе она истиной не являлась вовсе. В то время действительно имела право на существование судьба. Поскольку никто, кроме вседержителя, не знал и не догадывался, что будет дальше. А он тем временем, видя, что его эскулапское пойло не оказывает должного действия, кричит: «на него не действует моя воля! Он посланник тьмы! Утопить его!». И кривой указательный пальчик его дрожит в воздухе в такт срывающемуся с влажных губ голосу… И вот больной уже на дне. Равновесие установлено. Равновесие, которое сейчас бы мы с вами назвали «холодной» войной… Массовое поклонение воле короля /царя/ и т.д. напоминает эпидемию, и «никто здесь никого не мог увидеть». Стоит отметить, что самому идолу поклонения народа в голову даже прийти не могло, что против него восстанет масса, потому что наказание – смерть тому, кто не согласен с Ним, а значит враг Ему, то есть порождение зла (интересно, что в данном случае будет это «зло»?). Свобода появилась, но весь её масштаб, рассчитанный на народ, застрял в одних руках, которым и будет поклоняться этот самый народ.
В убогой лачужке беспородная семья дает жизнь ребенку в момент, когда звезды выстроились неблагоприятно для монарха. Проходит пусть 20 лет, и этот ребенок становится своеобразным изгоем, потому что его запачканные землёй губы смеют поносить власть вседержителя. Мальчика опасаются, но в то же время напряженно прислушиваются к нему, поскольку он говорит то, что так боятся выпустить наружу уста других. И только свободные умы пойдут за ним против устаканившейся жизни – абсолютной власти монарха.
Опустим то, как пал идол со своего пьедестала, а перейдём сразу к тому, какой материал получили победители. Пустота… Отсутствие каких-либо задатков самостоятельного управления даже своей собственной жизнью. «О, сколько времени надо будет, чтобы их восстановить? И стоит ли овчинка выделки?» - вопрошает свою сущность завоеватель. Рожденный ползать летать не сможет (небось, тот парень и придумал это выражение), и тот, кто с рождения лишь ползал, сторонясь своего умения летать, никогда не поймёт весь вкус свободы быть тем, кем хочешь (отнюдь не «делать то, что хочешь»!). Только время – великий уравнитель – сможет научить их любить свободу…
XX век полновластно правит. Улицы забиты светскими львами и львицами (людьми быть как-то не модно), головы забиты мелочными сплетнями по мотивам чужих жизней. Мало, кто чувствует себя зависимым от еды, крова, одежды, опыта – это стало нормой. «Человек есть существо, привыкающее ко всему, чем бы оно ни было». Уже есть разгул для развития собственной личности – это официальные неформальные объединения по интересам. Языки подвешены так, что тот парнишка – зачинщик далекой революции – задохнулся бы от зависти, даже если он служитель церкви! Наверное, дело в привлечении внимания к своей персоне, проще говоря - достижении рейтинга среди окружения. Что и руководит разумами (которые уже достойны внимания), определяет дальнейшие шаги.
Не то ли это подчинение по своей сути, но только разное по форме – не царю? Царь сам-жертва моды. Да, он ещё руководит, однако объём его руководства значительно меньше, к примеру, чем у Людовика V. Монарх сохранил за собой возможность повелевания исконно рабскими умами, да и тех, в последствии, решит уравновесить с другими! Если до отмены крепостного права для описания положения власти хотелось бы упомянуть слова Л. Андреева: «…практически все <…> играют и лгут почти не хуже, чем я <…>», то после - фразу неизвестного мне автора: «все равны, а царь - равнее». Не правда ли, отличное время для появления демократии?
«Мой адрес не дом и не улица…». Как всегда, «по-хорошему» выяснить отношения не удалось. Пришлось затевать кровавый спор, доказывать друг другу свою правоту костьми невинных и не очень, а потом и вовсе перейти на собственное тело врага, точнее на его ликвидацию из среды живых существ. Выхода нет?..
Нельзя судить историю, ибо она непрерывно развивающийся процесс под влиянием тех или иных обстоятельств, отсутствие которых в момент суждения уничтожает под корень всякую возможность объективного умозаключения. Так случилось. И что же из этого вышло?
Появление «культа личности» Сталина, волюнтаризма Хрущева, по-моему, доказывает идею, что жизнь – спираль, и в ней всё возвращается снова и снова с маломальскими изменениями…
Красные пилотки, одна личная жизнь на всех, отсутствие свободы мысли, слова, совести, один общий шаблон для всех. Технический способ построить совершенное общество – из серий одинаковых «винтиков». Именно «серий», так как общество того периода можно условно разделить на 2 группы: «думающих» (или «принимающих решения») и «не думающих» (или «выполняющих решения»).
Бунт может назревать только в среде «думающих», так как у них достаточно интеллектуальных ресурсов плюс вся свобода «винтиков», которая вторым, конечно же, не досталась. Именно так, на мой взгляд, мы добрались до нашего столетия.
«Мальчики и девочки в шайках, их ужасные имена, которые они себе дают»… Здравствуй, 2001 год! Хотя образование неофициальных неформальных молодёжных групп началось ещё в конце прошлого века, но именно сейчас эта неформальность стала массовой. «То, что принимает массовый характер, есть не что иное, как болезнь. В этой толчее недолго и заразиться!». Советский союз канул в лету. Настроение в обществе заметно меняется. Все начинают подражать демократии. Правда, в этот раз несколько проще сделать это из-за того, что задатки свободы родились ещё в 1917 году, а с победой над «угнетателями» – утвердились. И с 1991 года начинается новая эра становления личности. Нет больше шаблона, нет больше союза, нет отождествления главы страны с божествами… Взамен всего этого приходит одна только Свобода. В конце концов ее полный масштаб, коим природа наделила человечество еще с первого вздоха, разделился на части и поселился в душе каждого, а не сосредоточился в руках мирского бога. Только вот масштаб её свалился достаточно быстро и его достаточно много.
О, несчастный человек! После одного пути, кем быть, внезапно появились сотни, тысячи, а, может, миллионы вариантов! Начало беспрерывному шатанию в океане бликов, считая каждый из них единственно-верным решением.
«Но человек не совершенен и падок на блестящее». Слева засветилось сильнее – он туда, сзади засияло – он туда. Человек не может разорваться на кусочки, став частью всех блестящих точек, но и не может, оставаясь единым целым, взять все, что он хочет иметь. Да и вообще теперь он не знает, чего он хочет…
Совершенно ясно, что за удовлетворение тем или иным бликом отвечает так называемый «центр удовольствий» в мозгу человека. Так как не одно начатое дело не доведено до конца, не будет достигнут ощутимый, осязаемый результат.
Чуть отойду от поднятой темы. «Познанный объект теряет для нас всякий интерес», но а результат, проявившись, перестанет для нас существовать как путь, как цель для стремления. Достижение результата эквивалентно решению математической задачи любой сложности. После нахождения неизвестных нельзя что-либо изменить (да и зачем? Это может нарушить правильность решения). После точки в выводе мы возьмёмся за другую задачу: невозможно остановиться. А от той, первой, останется только отпечаток: «Я сделал! Я достиг! УРА!». То есть появится счастье от решения задачи или, относительно начатого разговора, счастье после достижения цели.
Что вообще есть счастье как моральное проявление физического плана (где проявление есть следствие плана)? Сначала появляется дрожь в предвкушении удовольствия, за ним – само удовольствие, потом удовлетворение и лишь спустя некоторое количество времени совершенное удовлетворение – счастье. Но все перечисленное есть не что иное, как ощущения и эмоции. Человеческий мозг устроен так, что эмоции и ощущения тождественны искре (тогда весь путь до счастья – зажиганию спички: мысль зажечь – это дрожь, чирканье – это удовольствие, сгорающее опилко-подобное бревно- удовлетворение, и, наконец, сгоревшая или потухшая спичка-результат, который не может быть изменён из-за объективных причин (но усовершенствован), или счастье). Конечно, вопрос, почему так происходит, остается открытым для обсуждения, но сейчас он не важен.
Так как человек – материальная субстанция, то в доказательства существования того или иного предмета (результата) он примет то, что сможет осязать или ощущать. Если результаты не являются частью морали, то это что-то материальное, не исходящее от субъекта результирующего действия (действия, имеющего результат). Для примера, проявлении симпатии к объекту. Никакой подоплеки в виде морального плана перед появлением интересного объекта не было и не может быть (разве вы способны убедить себя одной единственной мыслью, что тот или иной человек вам должен нравится?). Если, наоборот, физический план вызывает моральное проявление, то результат будет чувствоваться субъектом результирующего действия. К примеру, смерть человека. Он умер, а кто-то ощущает моральную боль (подобная схема подходит для любых других примеров). Немаловажно, что в последнем типе результата субъект и объект действия совпадают. По существу, этот тип является частью познания человеком общества. Из-за присутствия субъективности при решении поставленной задачи (мор. план) цепочка не окончится на физическом проявлении, оно притянет за собой и эмоции, и впечатления, то есть моральное проявление, что позволяет этот тип выразить через ощущаемый.
Вернусь к отстраненному разговору. В чем же причинам невозможности достичь совершенства в начинаниях? Имея полный выбор действий, непостоянной по своей сущности человеческой личности сложно поверить в то, что выбор единственно-верный (что, кстати, справедливо). Трудно найти свою веревку в клубке из миллионов веревок, не зная ни цвет, ни состав, ни вид своей веревки. В страхе перед внезапным концом мы готовы бросить путь, которым шли уже определенный срок, и кинуться на другой, кажущийся нам более коротким, возможно, только кажущийся таким. Это справедливо, поскольку мы, являясь существами не долговременными, стремимся успеть, боясь, что все кончится, не успев начаться, как и наша временная жизнь. Поэтому, схватившись за одну веревку и не получив мгновенного результата, человек способен сразу разубедиться в своей правоте. Нам сложно иметь одно мнение также из-за наличия эмоций (в данном случае страха и его производных) и непрерывного изменения всего, в том числе и нас самих. Человек – вместилище неопределённости, «тесная квартира для Бога и Сатаны», если хотите. Это сложно выносить, потому что и Бог (как единство всей доброты и ей сродным), и Сатана (как единство зла, и то, что таковым считается) равные по воздействию на организм части. Эта неопределенность в полную силу проявляется тогда, когда перед личностью лежит множество билетов с вопросами, о да, пугающее множество. Для ощущения себя в равновесии человеку нужно чувствовать уверенность в том, чему он следует. Однако уверенность капитулирует перед страхом за то, что будет дальше, если … - неизвестностью, что и представляет собою множество вариантов. Невозможно знать все, невозможно находиться в двух местах одновременно, так и невозможно добиться совершенства на двух дорогах одновременно, даже если они не перпендикулярны друг другу, а просто параллельны. Вдобавок людям свойственно считать, что они у самой цели, когда всё только начинается, что ещё более усиливает неуверенность в правильности решения, но доказывает нашу безудержную спешку (страх перед возможностью опоздать). Но «участь их сурова, ибо надежды их неверны». Мы идеализируем каждый наш шаг, не только, потому что хотим быть уверенными, исчерпав тем самым опасения, но и поскольку наш эгоизм жаждет славы. Этот эгоизм не является тем качеством, которое высмеивают всевозможные авторы. По сути, эгоизм во всём исходит от «центра удовольствия» в мозге любого млекопитающего. Именно он отвечает за эмоции счастья и недовольства. «Центр» желает получить удовольствие, что и управляет всеми человеческими деяниями. Мгновенный результат – это стремление к быстрому, легкому пути. Именно такими и являются наркотики, сумасшествие по своей воле и суицидальные попытки как показательные манёвры.
Наши нынешние самоубийцы, получив свободу быть такими, какими они хотят, дискредитируют самоубийство. Они не доведены до той «последней черты жизнью», но собою, они не желают закончить свою пьесу, но продолжить ее с большей силой, они не уходят, но возвращаются. Такие представители превращают суицид в какую-то захудалую игру пьянчужек из дешёвого театра. Поистине, они чересчур трусливы, чтобы в момент свершения последнего действия отнестись к нему как к действительно последнему действию! В своей жизни они никогда не были настолько близки к смерти, чтобы почувствовать на себе её разящее могильной сыростью, кислое дыхание. Эти люди лишь имеют свободу заявить: «Я покончу с собой, если…», и не получить за это по соответствующему месту от соответствующих инстанций. Больше ничего. Они слишком боятся потерять жизнь – насиженное место, где их смерть вызывает такое волнение. Воистину, великий праздник для эгоизма!
Применение наркотических веществ и роль «я сумасшедший» - последствия прошлых ограничений. Оказываемое ими действие еще удивляет наше общество, отчего ни то, ни другое не теряет актуальности среди молодежи. Приверженцы подобной политики считают, что пресытились своей жизнью достаточно для того, чтобы заменить ее «сплошным приятнейшим полетом». На данный момент мы неопытные дети в океане отклоняющегося поведения по собственной воле. Однако хотим казаться умудренными опытом старцами, так как столь сильно желаем опережать Запад (по инерции после отмены Советского Союза).
Таким образом, часть общества поддается более ярким вспышкам, забывая о том, что чем ярче свет, тем быстрее он исчерпает силы гореть. Получается, Свобода сильна настолько , что масштаб этой силы мы не в состоянии вместить в себя, где уже итак тесно Богу и Сатане; что он пугает нас своими способностями повлиять на нашу жизнь не так, как того хотим мы сами. Для нас гораздо проще поддаться какому-нибудь состоянию аффекта, чем медленно, но уверенно преследовать свою цель. То есть не бояться.
Привыкнув подстраиваться под обстоятельства с хмурым видом, вместо борьбы кричим: «Это моя карма!». Не хотим бороться за что-либо не то что из трусости, а исключительно из желания сохранить ощущение безопасности, поскольку новые ценности не могут сосуществовать со старыми – им нужен чистый лист – то есть из страха перед встряской, последствия которой могут выйти из-под нашего контроля. Нас страшит тот масштаб неизвестности, который родит в нас переходный момент от старого к новому. Давно отмечено, что такие переходы украшаются революциями (то есть резкими волнениями масс). Но революция – это создание еще большей, чрезвычайной опасности, ведь одержимая толпа так же непредсказуема, как тропическая погода. Неизвестно, что произойдет после очередного дуновения теплого ветра: то ли прольется кровь, то ли кто-то станет счастливей. Зачем же подвергать риску свою уверенность, если можно придерживаться прозрачных путей, не вгоняя себя в дебри человеческих возможностей. Бесспорно, эти самые человеческие возможности не ограничены (обратное думают лишь те, кто боится поднять глаза с пола), но это совсем не значит, что каждый человек способен на то, что он хочет, что ему нужно, что хочет от него жизнь…
Поэтому гораздо легче податься к близкому фантому мечты (который нередко считается нашим окружением низменным), чем пуститься в долгое, увлекательное путешествие за твёрдыми и осязаемыми позициями.
Не будь у нас возможности предпочесть наркотики библиотеке, а серьезное наказание за подобное, никогда бы у нас не возникала даже мысль о рациональности подобного для нас самих, как и со всеми остальными «антиобщественными» способами жизни.
Нас отдали в наши собственные руки, не научив предварительно пользоваться данным переносным устройством. Мы стали слоняться по бесконечности в поисках самих себя, мы потеряли общество из-за этого, мы почти «возлюбили ближнего своего» в ницшевском понимании: мы ПОЧТИ оставили его в покое (считаю это все тем же движением по инерции: СССР отменен, но народ еще никак не может отвыкнуть от одной общей личной жизни – мы все еще получаем неописуемое удовольствия, осуждая и предавая суду то, что видим у окружающих, даже если они стремились это скрыть).
Часть из нас превратилась в жалкое подобие тех, в кого превратилась другая часть, а промежуточная скитается между теми и теми, не зная, к какой прильнуть. И первая, и вторая часть, так сказать, отклоняющееся от нормы поведение; и тех, и других мало, в сравнении со «скитающейся» нормой. Это грубое, конечно, разделение общества. Все мы стали слишком уж индивидуальными, чтобы иметь лишь три пути самореализации в моральном смысле. Но всех нас связывает одно неотделимое от нашего естества качество: умение бояться того, что не представляет нам никакой реальной угрозы до того, как мы не разобьём собственные предрассудки относительно исходящих от «больного» предмета угроз.
Так что «сколько людей, столько и» выборов, а также страхов перед этими самыми выборами.


IV. «Свобода без счастья, счастье без свободы»


Великое множество характеров среди нашего вида. Но все их, полагаю, можно разделить на два основных вида: управляющие и подчиняющиеся. Определенно, то или иное зависит от всевозможных детских впечатлений, то, как был воспитан ребенок, кем и в каких условиях.
Управление… Стать равнее всех настолько, чтобы нести ответственность за всех. Стать их единением, составить себя из них. По существу, это одна жизнь, подчиненная множеству сердец. Волнения, тревоги, боли – все это «мгновение, помноженное на вечность», то бишь чувства, несколько увеличившиеся в размерах. На лидере группы лежит ровно такой груз ответственности, какой несли в общей сумме все участники группы, если бы они не отдали свою свободу. Управленцу нужно иметь достаточное количество сил,, выдержки и целеустремленности, чтобы всегда и в любой ситуации оставаться для своих подчиненных щитом, непробиваемой защитой. Человек, в котором были развиты задатки управления, будет чувствовать себя счастливым в таком круге – он наконец-таки найдет себе применение.
Отдать свою волю сложно, но, случается, даже нужно. Как уже было сказано, человек не может быть развитым во всех областях одинаково – на это его просто не хватит. Однако масштаба самой жизни вполне хватает, чтобы вмещать в себя все. Таким образом она же ставит нас всех в такие ситуации, в которых мы не можем быть компетентны до нужного уровня, ибо мы компетентны в другой области. Здесь нужно «отдать свою волю» и почувствовать счастье. Есть и другая сторона. Человек не может руководить больше или вообще, он такое же млекопитающее, как и все животные. Они же подчинены природе (не зря же одно из определений общества гласит: общество – это обособившаяся, но неразрывно с ним существующая, часть материального мира, объединенная <…>). Мы их производные, то есть от своего рождения мы в совершенстве можем выполнять урок «подчинение». Кто лучше всех ощущает на себе эту способность, тот боится ответственности за себя, даже ее фантома. Ему гораздо выгоднее (и правильнее) подчиниться тому, кто мудрее него, предположим, то есть тому, кто превосходит его в интересующей его области.
Оба вида свободны в выборе. Но разве кто-нибудь знает точно, что он из себя представляет? Может, перевес того или иного качества, желания, способности и т.д. будет составлять лишь какую-то долю процента. Однако даже столь мизерная часть играет важную роль, поскольку мы не долговечны и нам абсолютно некогда тратить своё время на определение себя (о, учитывая глубины нашего интеллекта и его способностей, это действительно долгий процесс!). То есть такой масштаб свободы опять-таки приносит нам неудобства… Собственно, страх за себя перед собой. Посмотрите на то же время СССР и сравните с нынешним. При нашей демократии мы имеем гораздо больше недовольств, ведь считаем, что теперь все иначе. При СССР, как я уже упоминала, мы имели общий шаблон, исключающий даже малейшее проявление желаний объекта, подавляющий их страхом быть осмеянным всей страной или просто своей маленькой её частью. Мало ведь требуется во избежание публичного позора – сидеть и не рыпаться, кушать кашку там или ещё что-то подобное, не выделяющее объект из толпы. По сути, объекту нужно было подчёркивать, что часть толпы, а не правомочная её часть, подчиняясь стадности, как сейчас мы можем озаглавить «личную» жизнь живших с 1917 по 1991. Нынче же мы сами должны выбирать, сами отвечать перед собой и обществом, если последнее нам «посчастливилось» зацепить, то есть вся ответственность за нас самих несём мы сами, в то время как в СССР подобное исключалось как социальное явление. Вдобавок это «все» не только зависит от нас самих, но и состоит из нас. Однако люди мало, чем изменились в моральном плане со времени нашего интеллектуального становления...
Что ж… свобода без счастья и счастье без свободы…
Человек может жить там, где такого нахальства не ожидала даже сама природа. Мы всё-таки способны свить себе гнездышко на остатках Чернобыля, к примеру. Цвести там и пахнуть, приспособившись к условиям жизни. Пусть так будет не с первым поколением, но с последующим в процессе изменения организма, направленного на создание его таким, который способен выжить в появившихся условиях. Так, человек остается человечным даже тогда, когда, казалось бы, следует разбрызгивать кровь окружающих с ехидным блеском в глазах. Я имею в виду ситуации так называемых «общих проблем». К примеру, Голодомор или сродная ему Блокада Ленинграда. Люди стали единым целым, ведомым одним лидером, они перестали думать только о себе, а стали жертвовать собой ради других. Спасти кого-то на тот момент становилось смыслом жизни для подавляющего большинства, ради которого люди готовы были жертвовать своим личным комфортом, удовлетворением. Люди превращаются в стаю, когда на них валится беда. И все довольны. Почему?
Другой вид подчинения, лишения себя свободы. Увлечения. Так же внезапно что-то или кто-то задевает нашу сущность за самые ее корни. Причины самые разные – какое-то вовремя сказанное слово, отдельные сходства, может, минимальные - что угодно, в зависимости от настроения поддавшегося влиянию. С того момента начинается совсем иная жизнь. Все вокруг приобретает иной окрас, становится другим… Почему?
Помимо внезапных общих бед, внезапных увлечений, существуют также личные внезапные неприятности – смерть близкого. Что внутри может остаться у человека вместо того, кого рядом больше нет? Пустота, согласитесь. Непреодолимо сложно терять то, к чему так привыкли, то, что приносило радость. Поэтому теряется некоторая уверенность в своей безопасности: окончилось это, значит кончится и другое. Однако достаточно не просто жить мыслью, что завтра мы все умрем. Далеко не каждый воспримет это с точки зрения «живи так, чтобы потом об этом не пожалеть», но - «зачем вообще тогда что-либо делать?». Мало того, человек просто не хочет верить, что все действительно кончилось. Нам бы хотелось быть уверенными в том, что все только начинается, что есть шанс «пересдачи». Такое мнение возникает, скорее всего, из-за снов – они дают нам возможность переиграть плохой кадр. Нам необходимо верить, что это возможно, чтобы не блуждать в прошлом, а позволить ему «хоронить своих мертвецов». Мы подчинили себе почти все, что нас окружает, а область повтора события в реальном мире пока нам не подвластна. Однако нам не хочется верить в свою несостоятельность. Так, мы нуждаемся хотя бы в химере… «Пусть этого нет, но я же верю, а значит никто не может меня переубедить, так как никто не знает наверняка, справедливо ли мое мнение. Раз оно есть, значит оно имеет на это право, пока не доказано обратное!» Презумпция невиновности – это хорошо, но тем не менее я бы не стала распространять ее и на моральную жизнь общества. Все-таки родилось не значит, что имеет на это право. Права как-то потом прирастают, а сначала это была чья-то, к сожалению, прихоть. Доказать право на существование можно только с положительным КПД (лучше - более 70 процентов, чтобы таки оно было ощутимо). Иначе существование чего-то может ухудшать положение чего-либо соседнего. Однако желание возвращения ощущения безопасности куда сильнее, чем реальное осознание «а стоит ли овчинка выделки?». Чего можно добиться мечтами, если НЕТ никакого шанса на их исполнение? Я имею в виду реального, осязаемого шанса, на его исполнение? И это тоже не имеет значения, когда приходит надежда, что конец еще не настал, ведь само слово «конец» полощет нервы так же, как и слово «смерть», суть которой нам, увы, неизвестна. Собственно, мы способны обмануть себя так, чтобы поверить. Последующие поколения поддержат эту идею, даже помогут предать ей материальные черты (если учесть то, что все нами видимое есть не что иное, как отражение реальности, преломление света - их совместное искажение из-за нашего организма, то создание веры – тени реальности - угнетает еще больше). Это распространяется не только на смерти, но и вынужденные расставания из-за каких-либо обстоятельств. Не зря сказано: «Без веры нет смысла». Почему?
«Определенно, друг мой, тебе следует влюбиться!» Как бы глупо ни звучала эта фраза из-за невозможности выполнения ее по собственной воле, но она действительно имеет место быть. Влюбленное состояние не отвечает никакому человеческому языку. Все пытаются дать ему определение, но мало, что из этого выходит. Как можно описать чувство? То есть: как можно описать моральное проявление без слова «чувство», если стараться сделать это в положительных тонах? Вообще-то даже ненависть, как таковую, не так-то просто подчинить определению, определению, которое подойдет каждому. Любовь, как и все вышеперечисленное, изменяет человека. Ее наличие в нас делает ее настолько значимой, что мы сразу верим в вечность, поскольку хотим, чтобы это чувство не кончалось никогда. …Почему?
Список, конечно, можно продолжить, но, я думаю, и этого достаточно для определения направления. Сходство всего того, что мною упомянуто, заключается в том, что человек, попав под их влияние, перестает быть тем, кем он был.
Человеческая сущность перестает быть морально одинокой, так как она не одна такая: есть, с кем поговорить теперь, потому что многие сталкивались с этим… Да, мы все индивидуальны и стремимся как можно сильнее подчеркнуть свои различия. Будет ли кто-то счастлив, став настолько другим, что нет на него похожих? Одна из черт счастливого существования индивида – общение, так как мы умеем делать это, знаем его результат на вкус, оттого и не хотим потерять такой приятный опыт. Не будет счастлив тот, кто освободится от-всего-что-ни-есть во всем масштабе, потому что тогда он ничем не будет привязан к жизни. Нужен хотя бы минимальный запас обязанностей для того, чтобы не вычеркивать себя из списка людей, заменив его на список «единственный в своем роде, феномен».
Таким образом хочется сделать вывод, что все названные ситуации есть системы, в которые рано или поздно, но попадают все… В них мы чувствуем себя счастливыми, поскольку отпечаток от них настолько приятен и велик, что невозможно удержать в себе эмоции и не поделиться ими с остальными.
Подчиняя свое естество системе, мы лишаем себя честности перед самими собой. Мы перестаем видеть реальность такой, какова она на самом деле является. Мы искусные, но бессмысленные лжецы, так как врем себе о себе. Мы создаем свой внутренний мир, который почему-то нам кажется не только реальным, но и просто идеальным. Мы в розовых очках... как и многие из нас… Нам недостает честности признать себя несостоятельными в каком-то направлении – это сделает нам больно, это разрушит наше спокойствие, это сделает нас несчастными… Мы не появились первыми – до нас уже существовал мир. И как бы мы ни хотели стать властелинами всего, мы не сможем – ни мы создали это и, возможно, не нам подобный (может, мы просто хотим верить в это, чтобы придавать своему роду качества, которых мы не имеем?). Поэтому нам стоит подчиниться уже установленной системе, чтобы во весь вкус ощутить счастье от того, кем являемся, поскольку, вряд ли, все происходящее начало «эксперимента» и даже не его апогей. К тому же зачем пытаться добиться совершенства в одиночестве, когда его можно заполучить посредством активной жизни?..



V. «Finitа la comedia»


«Не стоит относиться к жизни слишком серьезно. Все равно живым вам из нее не выбраться!»

Человечество узнало однажды, что можно «покинуть помещение» по собственной воле. Мало, кто решался на это, но все же были те «печальнейшие пессимисты» (М. Соловьёв), которые решались на подобный шаг. Были и те, кто терял связь с реальностью и уходил в себя слишком глубоко, чтобы вернуться. Окружающие пытались им помочь, но… Потом стали использовать подобную ситуацию в своих целях: объявлять сумасшедшими тех, кто не сходился с ними во взглядах. С запада и востока нам дали способность оживления наших снов тогда, когда мы этого захотим (перед глазами образ гоголевского героя из «Невского проспекта»). Что мы не преминули использовать. А теперь вот стонем от этого, свергнув власть, объявив все настолько субъективным, что объективности нет места и, главное, лишив себя преимущества над другими животными: наслаждаться своим положением.

«Когда ты живешь в своем ветхом, темном, сыром домике, лучше все же лачуге, ты смотришь озлобленно на соседние лачужки, где, в отличие от тебя, кипит жизнь, на прекрасную березу, тянущуюся к солнцу перед твоим окном. Кричишь на птиц, исполняющих весенние трели на этой березе; сетуешь на голубей, бесконечное небо, учтиво раскинувшееся над тобой. И как же ты ненавидишь солнце, освещающее тебе тот крах, ту разруху, тот мусор, частью которого ты себя именуешь.
Но на этой свалке есть у тебя один, всего один человек, одно еще не лживо бьющееся сердце, ради которого ты сделаешь все, за которым ты пойдешь…
Этот человек берет тебя за руку и ведет, предварительно завязав тебе тяжелой парчой глаза так крепко, что даже самый яркий свет, самое сильное сияние не побеспокоит твоего взора… Вот вы остановились. Он молчит, но держит тебя за руку. Ты невольно ощущаешь прилив сил и привкус чего-то. Чего, ты еще не знаешь. Чего-то нового.
Нежными руками он снимает с тебя повязку. Яркий свет ослепляет так, что ты не понимаешь ничего. Придя в себя, раздраженно смотришь ему в глаза, начиная разочаровываться в единственном дорогом ЗДЕСЬ человеке. Но он молчит, мило улыбаясь, взглядом и рукой указывая тебе, КУДА нужно смотреть.
… Ты видишь бескрайнее поле, освещенное солнцем. Ты видишь Свободу, которой дышит здесь все вокруг. Ты слышишь птичьи голоса и, наконец, понимаешь, что они восхваляли Любовь. Ты поднимаешь голову вверх и видишь Высоту… Видишь Ты поднимаешь голову вверх и видишь Высоту… Видишь Невинность и Чистоту и… ощущаешь себя их частью.
Тут ты понимаешь, что слишком много для тебя, человека, этой чистоты, невинности, свободы и любви. И так захотелось почувствовать себя домашним псом с ошейником… Так захотелось иметь свой двор и свою крышу, хоть самую гнилую и обветшалую…
…В этот момент, когда ты из-за наполнивших глаза слез опускаешь взгляд, тебе попадется Дворец. Он стоит на самом выгодном месте: вокруг жилые дома, в которых кипит жизнь, а из его окон видна Свобода и слышна Любовь…
Это твой дом, но с другой высоты. Просто выпусти человека наружу – позволь себе быть тем, кто ты есть, и ты узнаешь еще не с такой силой, как это прекрасно!»

Подчинение чьей-либо системе может избавить нас от проблемы нового «течения» протеста существующему порядку жизни, поскольку это отнимает у нас желание отличаться от других, хоть и на подсознательном уровне. А на осознанном же – объекту увлечения тем или иным предметом перестаёт быть важным всё то, что не касается субъекта увлечения. Субъект увлечения (от которого исходит само увлечение) является наиболее ярким светилом для объекта увлечения (который «терпит» на себе «лучи» субъекта) по причинам до конца зачастую неизвестным для обоих. Если возникшая система всё-таки подчиняется каким-либо причинам, то есть на первую накладывается вторая система, то это становится не искомой системой, а её подобием, потому что совершенство не требует объяснений – оно либо есть, либо его нет. Истинные же причины (моральное проявление), возможно, кроются в упомянутом «центре» удовольствий – в источнике всех связей между моральным и физическим планом/проявлением. Помимо того, отбирая у объекта способность опасаться перед собой и за себя, она наделяет его верой в себя, тобиш уверенностью в каждом его шаге. Таким образом увлечения уничтожают наиболее сильные страхи (если не все), заменяя их необходимым масштабом уверенности.