Было темно. Было тесно. Ни одного лучика света сюда не пробивалось. Каждое движение - соприкосновение. Какие шершавые стены! Кажется, если резко провести рукой, можно порезать ее. То тут, то там торчали прутья, грозившие тяжелой раной. То тут, то там что-то сыпалось сверху: ни то крошка со стены, ни то мелкие камушки, ни то большие осколки.
Места совсем не было. Его с трудом хватило бы на одного взрослого человека. А в этой ловушке ютились, прижавшись друг к другу, два тела: большое и маленькое. Они обнимали друг друга, и слышалось неровное дыхание.
"Тихо, тихо, моя маленькая. Все обойдется", - шептал женский голос. "А нас спасут? Мама, а папа придет?" - спрашивал ему в ответ детский голосок. Так странно и в то же время жутко звучал звонкий детский голос среди каменного склепа. Мать сильнее обняла дочку, поцеловала в лобик, погладила по головке и сказала: "Конечно, придет".
Он не придет. И женщина это знала. Она сдерживала рыдания лишь для того, чтобы не напугать маленькую дочку. Как страшно будет нарушить ее славный, ничего не ведающий покой. Девочка ровно дышала, и, хоть мать этого и не видела, но точно знала, что она улыбалась. Чтобы отвлечь себя от давно пришедшего, но уже не требующего ответа, вопроса, она снова и снова переплетала девочке косички. Она помнила, как они росли на ее глазах, превращаясь из маленьких хвостиков в тяжелые косы; помнила, как вплетала в них разноцветные ленты и сшивала ленты в бантики; и как в детском саду ее дочь была самая нарядная. На Новый год ей подарили платьице, в котором она была сейчас. В нем она вместе с папой ходила на парад 1 Мая. А потом...
... началась война...
Началась война! Война! Господи! Как могла она, ее семья и маленькая дочка встретиться с войной? Война для других, для других, но не для нее! Чем она помешала, что сделала, как получилось? Где он? Он не придет! Как нас можно разлучать? Кто это с нами делает? Кто на это смотрит и не может помочь? Кто-то же знает, что они здесь и что им отсюда не выбраться! Почему?
Почему они не погибли сразу при взрыве? О! лучше бы их расстреляли! Что угодно лучше такой смерти! Стены собственного их дома, обвалившиеся на них, превратились в ловушку, в настоящий склеп для живых людей. Лучше бы, лучше бы...
Девочка спала. Ей снился папа. Он большой и красивый, и сильный. Папа улыбается ей. Они стоят на Красной Площади и смотрят на мальчиков и девочек в красных платьях, с цветами в руках. А у нее такое же, и она просит папау пойти за ними, чтобы ей тоже дали цветы.
А теперь она с мамой, тоже большой и сильной. Они стоят на вокзале. Кругом люди толпятся, бегают, кричат, но больше плачут. Папа стоит около поезда. Он все также ей улыбается, но почему-то по щекам текут слезы. Поезд тронулся. Мама вскрикнула. Сорвалась. Побежала. За поездом. Не догнала. Упала. Плачет. Она ее успокаивает, сама плачет, хоть и не понимает от чего, и гладит маму по голове. "Не плачь, мамочка. Милая, все будет хорошо. Папа к нам вернется. Он на парад со мной обещал пойти."
Все это пронеслось в маленькой светлой головке девочки. Понимала ли она? Знала ли? Догадывалась? Она не боялась. Дети не боятся. Нет у них этого чувства, которое является достоянием взрослых. "Им чужд и стыд, и страх цепей." Святые существа! Не смеет страх и сомнение вкрасться им в душу. Если бы дети умели боятся, их бы не стало. Разве они не начинают взрослеть с первого страха или с перпвого обмана? Что их толкает к этой непрошенной и ненужной, злой взрослой жизни. Не возрастом определяется ребенок, а своей способностью противостоять страху.
Страшно ли было ей?
Было. Но, чтобы, в свою очередь, не пугать маму, она держалась твердо. Девочка обнимала маму за шею, целовала ее и снова засыпала. А пока она дремала, по щекам матери текли горькие слезы, слезы отчаяния, любви и злости.

Сколько дней пройдет, прежде чем эти два любящих и надеющихся сердца перестанут биться? Может быть, их найдут? Может, собака почует? Или придет красивый и сильный папа и спасет их? "Все будет хорошо, моя маленькая, все обойдется", - продолжала шептать мама. "И мы пойдем на парад с папой, а потом ты купишь мне мороженое", - бормотала девочка. Женщина легла колачиком на каменном полу, уложила рядом с собой девочку и сказала ей закрыть глаза. "Отче наш", - шептала она. "Да святится имя Твое", - говорила девочка.
"Аминь!" - потонуло в стенах бывшего дома, ставшего для них могилой.