Жил дед. Он думал, когда баба умрёт, то его настигнет немощь и одиночество, и поэтому загодя принялся сушить себе сухари. Так понемногу он стал привыкать к сухарям. Его баба еще живая и ставит перед ним блины, но тот отодвигается от них в угол и хрустит во рту сухариками.

   Скоро он и сам стал, как сухарь. Его больше не трогала ничья забота. Осенние листья залепили унылые окошки; а  дед сидел целыми днями в сумрачной комнатушке и грыз сухарики.

   Вдруг в окошко постучали. Потом чья-то ладонь расчистила стекло от гнилой листвы, и в комнатку хлынул поток дневного света. Дед обернулся, а перед ним стоит его баба.

– Ты где была всё это время?

– Эх ты, дед, совсем из ума выжил, закрылся со своими сухарями в углу от мира, и даже сам не понял, что ведь помер давно. Теперь вот и мой срок настал. Давай-ка вставай со скамьи и выходи на свет божий, как в молодости нашей. Там уж наши собрались – все те, кто собирался когда-то в нашем доме за столом и самоваром, на пышные блины с маслом.

   Тяжёлая дверь немного отварилась, и дед увидел, как светлый луч проскользнул по дубовому полу и сразу свернулся калачиком на его коленях.