Вторник. Дождик. Никаких озер (одни лужи). Маменька уехала за
покупками. Я знал, что Ло где-то близко. В результате скрытых маневров я
набрел на нее в спальне матери. Оттягивала перед зеркалом веко, стараясь
отделаться от соринки, попавшей в левый глаз. Клетчатое платьице. Хоть я и
обожаю этот ее опьяняющий каштановый запах, все же мне кажется, что ей бы
следовало кое-когда вымыть волосы. На мгновение мы оба заплавали в теплой
зелени зеркала, где отражалась вершина тополя вместе с нами и небом.
Подержал ее грубовато за плечи, затем ласково за виски и повернул ее к
свету.
"Оно вот здесь", - сказала она, - "я чувствую"...
"Швейцарская кокрестьянка кокончиком языка"...
"...Вылизала бы?"
"Имно. Попробать?"
"Конечно, попробуйте".
Нежно я провел трепещущим жалом по ее вращающемуся соленому глазному
яблоку.
"Вот здорово", - сказала она, мигая, - "все ушло".
"Теперь второй глаз".
"Глупый вы человек", - начала она, - "там ровно...". Но тут она
заметила мои собранные в пучок приближающиеся губы и покладисто сказала:
"О'кэй".
Наклонившись к ее теплому, приподнятому, рыжевато розовому лицу,
сумрачный Гумберт прижал губы к ее бьющемуся веку. Она усмехнулась и,
платьем задев меня, быстро вышла из комнаты. Я чувствовал, будто мое сердце
бьется всюду одновременно. Никогда в жизни - даже когда я ласкал ту девочку
на Ривьере - никогда...