ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9...0%BE%D0%BD

Статья Википедии о том, что это.
Познавательно ;)

lolitta.ru/

Есть сходство. Любопытно, скажем так.

lib.ru/NABOKOW/lolita.txt

Текст книги

Это цитата сообщения lolita_nabokov Оригинальное сообщение

Героиня Набокова в современном искусстве и массовой культуре

[показать] Интересная статья  литературоведа Екатерины Васильевой-Островской.

"Рано или поздно Лолита непременно должна была поступить в массовое производство. Об этом догадывался еще Гумберт Гумберт, когда представлял себя счастливым отцом Лолиты Второй, которую подарит ему его подросшая Долорес, и впоследствии не менее счастливым дедом Лолиты Третьей. Собственно говоря, предстающая перед ним Ло как раз и является продуктом массовой американской культуры.

Однако несмотря на нервирующий Гумберта потребительский крен его нимфетки, Лолита странным образом оказывается именно тем, что он искал.Общество изобилия и  свободного рынка поставляет ему идеальный продукт. Показателен тот факт, что Гумберту приходится в конце концов удовлетворять свою страсть на рыночной основе: за каждый половой акт Ло получает от него определенную сумму денег или подарок. Враждебный массовой культуре ученый Гумберт таким образом сам оказывается в роли банального потребителя, поддавшегося рекламному соблазну презентирующего себя перед ним товара и вынужденного затем расплачиваться за это в кредит".

Читать дальше

"О!" - сказала г-жа Гумберт, мечтая, улыбаясь, продлевая это "О!", и в
то же время приподымая одну бровь и нежно выдыхая воздух. - "Боюсь, что
маленькая Ло тут совершенно, совершенно ни при чем. Маленькая Ло
отправляется после лагеря прямо в пансионат - хороший пансионат со строгой
дисциплиной и солидной программой религиозного образования. А затем -
Бердслей Колледж. Все это у меня очень точно разработано, можешь не
беспокоиться".
Она добавила, что она, Гумбертша, должна будет перебороть свою обычную
леность и написать сестрице старухи Фален, которая преподавала в пансионате
Св. Алгебры. Появилось между соснами ослепительное озеро. Я сказал, что
забыл в автомобиле темные очки и сейчас догоню ее.
Мне всегда думалось, что ломание рук - жест вымышленный или, может
быть, смутный отклик какого-нибудь средневекового ритуала; но когда я теперь
углубился в лес, чтобы предаться отчаянию и страшным размышлениям, именно
этот жест ("Погляди, Боже, на эти цепи!") лучше всего мог бы выразить без
слов мое настроение.
<…>
Я опустился на песок рядом с женой так тихо, что она вздрогнула.
"Пошли в воду?" - спросила она.
"Через минуточку. Дай мне продумать одну комбинацию". - Я продолжал
думать. Прошла минута с лишним. - <Ладно. Пошли>.
"А я участвовала в этой комбинации?"
"И как еще!"
"То-то же!" - сказала Шарлотта, входя в воду. Вода вскоре дошла ей до
толстых, покрытых гусиной кожей ляжек; затем, вытянув перед собой сложенные
ладони, плотно сжав губы, с неожиданно попростевшим в оправе черного
резинового шлема лицом, Шарлотта ринулась вперед с громким плеском.
Мы медленно плыли в озерном сверкании.
На противоположном берегу, по крайней мере в тысяче шагах oт нас (если
бы можно было шагать по воде), я различал крошечные силуэты двух человек,
усердно работавших на своем куске берега. Я в точности знал, кто они:
отставной полицейский польского происхождения и отставной водопроводчик,
которому принадлежала большая часть леса на той стороне озера. Я также знал,
чем они заняты - постройкой, для собственного дурацкого развлечения,
деревянной пристани. Доносившийся до нас стук казался до странности
значительнее, чем подходило бы их карликовым рукам и инструментам; можно
было подумать, что заведующий звуковыми эффектами не сговорился с
пупенмейстером, особенно потому, что здоровенный треск каждого миниатюрного
удара запаздывал по отношению к его зрительному воплощению.
Короткая светло-песчаная полоска "нашего" пляжа - от которого мы теперь
несколько удалились, достигнув глубокой воды - бывала пуста в будни. Никого
не было кругом, кроме этих двух сосредоточенно работавших фигурок на том
берегу, да темно-красного частного самолета, который высоко прожужжал и
пропал в синеве неба. Лучшей декорации и придумать нельзя было для
быстренького булькающего человекоубийства, и вот тончайшая пуанта:
применитель закона и проводчик воды находились как раз достаточно близко,
чтобы быть свидетелями несчастного случая, и как раз достаточно далеко,
чтобы не разглядеть преступления. Они находились достаточно близко, чтобы
услышать, как мечущийся в воде растерянный купальщик отчаянно ревет,
призывая на помощь кого-нибудь, кто бы спас его тонущую жену; и они были
слишком далеко, чтобы различить (ежели они посмотрели бы до времени), что
отнюдь не растерянный купальщик как раз кончает затаптывать жену под воду.
Этой стадии я еще не достиг; я только хочу объяснить простоту действия,
отчетливость постановки! Так вот, значит, Шарлотта подвигалась вплавь с
неуклюжей добросовестностью (была она весьма посредственной ундиной), но и
не без некоторого торжественного наслаждения (ведь ее водяной состоял при
ней); и наблюдая все это с самодовлеющей ясностью будущего воспоминания
(как, знаете ли, когда смотришь на вещи, стараясь увидеть их такими, какими
будешь потом их вспоминать) - лоснящуюся белизну ее мокрого лица, весьма
слабо загоревшего, невзирая на все ее старания, и бледные губы, и голый
выпуклый лоб, и тесный черный шлем, и полную мокрую шею, - я знал, что мне
только нужно слегка отстать, набрать побольше воздуху в легкие, затем
схватить ее за щиколотку и стремглав нырнуть под воду с пленным трупом.
Говорю "трупом", ибо неожиданность, испуг и неопытность заставили бы бедную
ундину разом хлебнуть целое ведро смертоносной озерной воды; я же мог бы
выдержать по крайней мере с минуту под водой, не закрыв при этом глаз.
Роковое движение мелькнуло передо мной, как хвост падучей звезды, по черноте
замышляемого преступления. Так, в безмолвном зловещем балете, танцор держит
партнершу за ножку, стрелой уходя в чудно подделанную подводную мглу. Я Читать далее...

Когда я вышел на площадку лестницы, меня ожидал сюрприз: живое жужжание,
которое я уже и прежде слышал и принимал за звон в ушах, оказалось смесью
голосов и граммофонной музыки, исходившей из нижней гостиной.
Я нашел там группу только что, видимо, прибывших людей, которые
беззаботно распивали хозяйскую водку. В кресле развалился огромный толстяк;
две черноволосых, бледных молодых красотки, несомненно сестры, одна
побольше, другая (почти ребенок) поменьше, скромно сидели рядышком на краю
тахты. Краснощекий тип с ярко-голубыми глазами как раз принес им два стакана
с чем-то из кухни-бара, где две-три женщины болтали меж собой и звякали
кусочками льда. Я остановился в дверях и сказал:
"Господа, я только что убил Клэра Куильти".
"И отлично сделали", - проговорил краснощекий тип, предлагая при этом
напиток старшей из двух красоток.
"Кто-нибудь давно бы должен был его укокошить", - заметил толстяк.
"Что он говорит, Тони?", - спросила увядшая блондинка из-под арки бара.
"Он говорит", - ответил ей краснощекий, - "что он убил Ку".
"Что ж", - произнес еще другой господин, приподнявшись с корточек в
углу гостиной, где он перебирал граммофонные пластинки. - "Что ж, мы все в
один прекрасный день должны бы собраться и это сделать".
"Как бы то ни было", - сказал Тони, - "ему пора бы спуститься. Мы не
можем долго ждать, если хотим попасть к началу игры".
"Дайте этому человеку чего-нибудь выпить", - сказал толстяк.
"Хотите пива?" - спросила женщина в штанах, показывая мне издали
кружку.
Только красотки на тахте, обе в черном, молчали; младшая все
потрагивала медальон на белой шейке, но обе молчали, такие молоденькие,
такие доступные. Музыка на мгновение остановилась для перемены пластинки, и
тут донесся глухой шум со стороны лестницы. Тони и я поспешили в холл.
Куильти, которого я совершенно не ждал, выполз каким-то образом на верхнюю
площадку и там тяжело возился, хлопая плавниками; но вскоре, упав фиолетовой
кучей, застыл - теперь уже навсегда.
"Поторопись, Ку", - смеясь крикнул Тони, и со словами: "По-видимому,
после вчерашнего - не так-то скоро...", - он вернулся в гостиную, где музыка
заглушила остальную часть его фразы.
Вот это (подумал я) - конец хитроумного спектакля, поставленного для
меня Клэром Куильти. С тяжелым сердцем я покинул этот деревянный замок и
пошел сквозь петлистый огонь солнца к своему Икару. Две другие машины были
тесно запаркованы с обеих сторон от него, и мне не сразу удалось выбраться.

Вторник. Дождик. Никаких озер (одни лужи). Маменька уехала за
покупками. Я знал, что Ло где-то близко. В результате скрытых маневров я
набрел на нее в спальне матери. Оттягивала перед зеркалом веко, стараясь
отделаться от соринки, попавшей в левый глаз. Клетчатое платьице. Хоть я и
обожаю этот ее опьяняющий каштановый запах, все же мне кажется, что ей бы
следовало кое-когда вымыть волосы. На мгновение мы оба заплавали в теплой
зелени зеркала, где отражалась вершина тополя вместе с нами и небом.
Подержал ее грубовато за плечи, затем ласково за виски и повернул ее к
свету.
"Оно вот здесь", - сказала она, - "я чувствую"...
"Швейцарская кокрестьянка кокончиком языка"...
"...Вылизала бы?"
"Имно. Попробать?"
"Конечно, попробуйте".
Нежно я провел трепещущим жалом по ее вращающемуся соленому глазному
яблоку.
"Вот здорово", - сказала она, мигая, - "все ушло".
"Теперь второй глаз".
"Глупый вы человек", - начала она, - "там ровно...". Но тут она
заметила мои собранные в пучок приближающиеся губы и покладисто сказала:
"О'кэй".
Наклонившись к ее теплому, приподнятому, рыжевато розовому лицу,
сумрачный Гумберт прижал губы к ее бьющемуся веку. Она усмехнулась и,
платьем задев меня, быстро вышла из комнаты. Я чувствовал, будто мое сердце
бьется всюду одновременно. Никогда в жизни - даже когда я ласкал ту девочку
на Ривьере - никогда...

С Лолитиного ведома и одобрения я перед отьездом велел бердслейскому
почтмейстеру посылать наши письма до востребования сначала в Уэйс, а после
пятнадцатого июня в Эльфинстон. На другое утро мы посетили Уэйский почтамт,
где нам пришлось ждать в коротком, но медленном хвосте. Безмятежная Лолита
стала изучать фотографии мошенников, выставленные в простенке. Красавец
Анатолий Брянский, он же Антони Бриан, он же Тони Браун, глаза - карие, цвет
лица - бледный, разыскивался полицией по обвинению в похищении дитяти. Faux
pas пожилого господина с грустными глазами состояло в том, что он обжулил
почтовое ведомство, а кроме того - точно этого не было достаточно, - он
страдал неизлечимой деформацией ступней. Насупленный Сулливан подавался с
предупреждением: вероятно, вооружен и должен считаться чрезвычайно опасным.
Если вы хотите сделать из моей книги фильм, предлагаю такой трюк: пока я
рассматриваю эти физиономии, одна из них тихонько превращается в мое лицо. А
еще был залапанный снимок Пропавшей Девочки: четырнадцать лет, юбка в клетку
и, в рифму, берет, обращаться к шерифу Фишеру, Фишерифу, Фишерифму.
Не помню писем, адресованных ко мне; что же касается Долли, пришел ее
школьный отзыв, а кроме того - ей было письмо в очень необычном, очень
длинном конверте. Я это письмо без колебаний вскрыл и с ним ознакомился.
Заметив, однако, с каким равнодушием девочка отвернулась и двинулась к
газетному киоску у выхода, я заключил, что мои действия хорошо ею
предусмотрены.

"Долли-Ло! Ну вот - пьеса прошла с огромным успехом. Все три пса лежали
спокойно - им, по-видимому, впрыснула кое-чего наша милая докторша. Линда,
заменившая тебя, знала роль назубок, играла прекрасно, совмещая живость с
выдержкой, но напрасно мы в ней искали бы твою отзывчивость, твое
непринужденное воодушевление, прелесть моей - и авторской - Дианы; впрочем,
автор на этот раз не пришел аплодировать нам, а невероятная гроза на дворе
несколько заглушила наш скромный "гром за сценой". Ах, Боже мой, как летит
жизнь. Теперь, когда все кончилось - школа, спектакль, моя история с Роем,
беременность мамы (увы, ребеночек долго не прожил), - все это кажется таким
давнишним, хотя на самом деле я еще чувствую щекотку грима на лице.
После завтрака меня увозят в Нью-Йорк, и вряд ли мне удастся так
устроиться, чтобы не ехать с родителями в Европу. У меня есть еще худшая
новость для тебя, Долли-Ло! Не знаю, вернешься ли ты в Бердслей, но если
вернешься, меня, может быть, там не будет. Об одном моем романе ты знаешь, о
другом ты только думаешь, что знаешь, - но как бы то ни было, мой отец
вмешался и хочет, чтобы я поехала учиться в Париж на один год, пока он сам
будет там, благо я удостоилась фульбрайтовской стипендии.
Как и ожидалось, бедный поэт сбился в третьей сцене, в том месте где я
всегда спотыкалась - на этих глупых стихах. Помнишь?

Пусть скажет озеро любовнику Химены,
Что предпочесть: тоску иль тишь и гладь измены.

Я тут подчеркнула спотычки. Завидная тишь!
Ну, веди себя хорошо, девчоночка! Твой поэт шлет сердечнейший привет
тебе и почтительный привет твоему батюшке.
Твоя Мона.

P. S. Из-за тех дел, которые я наделала и в которые мой отец вмешался,
так получилось, что моя корреспонденция строго контролируется. Поэтому
подожди с ответом, пока я не напишу тебе из Европы".

Этого она, по-видимому, никогда не сделала. Тем лучше. Ее письмо
заключало в себе какие-то мерзкие намеки, в которых теперь мне слишком
тягостно разбираться. Я его нашел спустя много времени между страницами
одного из наших путеводителей и цитирую его здесь просто в качестве
документации. Я его прочитал дважды.
Подняв голову, я намеревался - Вот тебе на - нет Дианы! Пока я пребывал
под чарами Моны, Лолита пожала плечами и пропала. "Вы случайно не
заметили..." - обратился я к горбуну, который подметал пол у выхода.
Конечно, заметил. Старый блудник. По его догадке, она кого-то увидела
снаружи и выскочила. Я выскочил тоже. Остановился на панели, но ее там не
оказалось. Побежал дальше. Опять стал. Итак - стряслось. Исчезла навеки.
В последующие годы я часто спрашивал себя, почему она действительно не
исчезла навеки в этот день. Послужил ли удерживающей силой ее новый летний
гардероб, находившийся у меня в запертом автомобиле? Или, может быть, не
дозрела какая-либо частица общего плана? Или, еще проще: как-никак я мог еще
пригодиться для доставки в Эльфинстон (он-то и был тайным конечным пунктом).
В ту минуту, однако, я, помнится, не сомневался в том, что она покинула меня
навсегда. Уклоняющиеся от ответа лиловатые горы, полукругом охватывающие
город, как будто кишели часто дышащими, карабкающимися, спотыкающимися,
смеющимися, Читать далее...

Воскресный день, после уже описанной субботы, выдался столь же погожий,
как предсказывало метеорологическое бюро. Выставив на стул, стоявший за
дверью, поднос с остатками моего утреннего завтрака (его полагалось моей
доброй квартирохозяйке убрать, когда ей будет удобно), я подкрался к
балюстраде площадки в своих потрепаных ночных туфлях (единственное, что есть
у меня потрепанного), прислушался и выяснил следующее.
Был опять скандал. Мистрис Гамильтон сообщила по телефону, что у ее
дочки "температура". Мистрис Гейз сообщила своей дочке, что, значит, пикник
придется отложить. Пылкая маленькая Гейз сообщила большой холодной Гейзихе,
что если так, то она не поедет с нею в церковь. Мать сказала: "Отлично" - и
уехала одна.
На площадку я вышел сразу после бритья, с мылом в ушах, все еще в белой
пижаме с васильковым (не лиловым) узором на спине. Я немедленно стер мыльную
пену, надушил волосы на голове и подмышками, надел фиолетовый шелковый халат
и, нервно напевая себе под нос, отправился вниз в поисках Лолиты.
Хочу, чтобы мои ученые читатели приняли участие в сцене, которую
собираюсь снова разыграть; хочу, чтобы они рассмотрели каждую деталь и сами
убедились в том, какой осторожностью, каким целомудрием пропитан весь этот
мускатно-сладкий эпизод - если к нему отнестись с "беспристрастной
симпатией", как выразился в частной беседе со мной мой адвокат. Итак,
начнем. Передо мной - нелегкая задача.
Главное действующее лицо: Гумберт Мурлыка. Время действия: воскресное
утро в июне. Место: залитая солнцем гостиная. Реквизит: старая полосатая
тахта, иллюстрированные журналы, граммофон, мексиканские безделки (покойный
Гарольд Е. Гейз - царствие небесное добряку! - зачал мою душеньку в час
сиесты, в комнате с голубыми стенами, во время свадебного путешествия в Вера
Круц, и по всему дому были теперь сувениры, включая Долорес). На ней было в
тот день прелестное ситцевое платьице, которое я уже однажды видел, розовое,
в темно-розовую клетку, с короткими рукавами, с широкой юбкой и тесным
лифом, и, в завершение цветной композиции, она ярко покрасила губы и держала
в пригоршне великолепное, банальное, эдемски-румяное яблоко. Только носочки
и шлепанцы были не выходные. Ее белая воскресная сумка лежала брошенная
подле граммофона.
Сердце у меня забилось барабанным боем, когда она опустилась на диван
рядом со мной (юбка воздушно вздулась, опала) и стала играть глянцевитым
плодом. Она кидала его вверх, в солнечную пыль, и ловила его, производя
плещущий, полированный, полый звук.
Гумберт Гумберт перехватил яблоко.
"Отдайте!", - взмолилась она, показывая мрамористую розовость ладоней.
Я возвратил "Золотое Семечко". Она eгo схватила и укусила, и мое сердце было
как снег под тонкой алой кожицей, и с обезьяньей проворностью, столь
свойственной этой американской нимфетке, она выхватила у меня журнал,
который я машинально раскрыл (жаль, что никто не запечатлел на кинопленке
любопытный узор, вензелеобразную связь наших одновременных или перекрывающих
друг друга движений). Держа в одной руке изуродованный плод, нисколько не
служивший ей помехой, Лолита стала быстро и бурно листать журнал, ища
картинку, которую хотела показать Гумберту. Наконец нашла. Изображая
интерес, я так близко придвинул к ней голову, что ее волосы коснулись моего
виска и голая ее рука мимоходом задела мою щеку, когда она запястьем отерла
губы. Из-за мреющей мути, сквозь которую я смотрел на изображенный в журнале
снимок, я не сразу реагировал на него, и ее коленки нетерпеливо потерлись
друг о дружку и стукнулись. Снимок проступил сквозь туман: известный
художник-сюрреалист навзничь на пляже, а рядом с ним, тоже навзничь,
гипсовый слепок с Венеры Милосской, наполовину скрытый песком. Надпись
гласила: Замечательнейшая за Неделю Фотография. Я молниеносно отнял у нее
мерзкий журнал. В следующий миг, делая вид, что пытается им снова овладеть,
она вся навалилась на меня. Поймал ее за худенькую кисть. Журнал спрыгнул на
пол, как спугнутая курица. Лолита вывернулась, отпрянула и оказалась в углу
дивана справа от меня. Затем, совершенно запросто, дерзкий ребенок вытянул
ноги через мои колени.
К этому времени я уже был в состоянии возбуждения, граничащего с
безумием; но у меня была также и хитрость безумия. По-прежнему сидя на
диване, я нашел способ при помощи целой серии осторожнейших движений
пригнать мою замаскированную похоть к ее наивным ногам. Было нелегко отвлечь
внимание девочки, пока я пристраивался нужным образом. Быстро говоря,
отставая от собственного дыхания, нагоняя его, выдумывая внезапную зубную
боль, дабы объяснить перерыв в лепете - и неустанно фиксируя внутренним оком
маньяка свою дальнюю огненную цель, - я украдкой Читать далее...

"Поторопись!", - крикнула Гейзиха, сидевшая за рулем. Моя Лолита, которая уже наполовину влезла в автомобиль и собралась было захлопнуть дверцу, опустить при помощи винтовой ручки оконное стекло, помахать Луизе и тополям (ни ее, ни их Лолите не суждено было снова увидеть), прервала течение судьбы: она взглянула вверх - и бросилась обратно в дом (причем мать неистово орала ей вслед). Мгновение спустя я услышал шаги моей возлюбленной, бежавшей вверх по лестнице. Сердце во мне увеличилось в объеме так мощно, что едва ли не загородило весь мир. Я подтянул пижамные штаны и отпахнул дверь; одновременно добежала до меня Лолита, топая, пыхтя, одетая в свое тончайшее платье, и вот она уже была в моих объятьях, и ее невинные уста таяли под хищным нажимом темных мужских челюстей - о, моя трепещущая прелесть! В следующий миг я услышал ее - живую, неизнасилованную - с грохотом сбегавшую вниз. Течение судьбы возобновилось. Втянулась золотистая голень, автомобильная дверца захлопнулась - приотворилась и захлопнулась попрочнее - и водительница машины, резко орудуя рулем, сопровождая извиваниями резиново-красных губ свою гневную неслышимую речь, умчала мою прелесть; между тем как незамеченная никем, кроме меня, мисс Визави, больная старуха, жившая насупротив, слабо но ритмично махала со
своей виноградом обвитой веранды.
[341x234] [347x237] [343x233] [344x232]

ДЕЛИКВЕНТ — в англо-американском праве лицо, не выполнившее лежащей на нем в силу закона или договора обязанности, допустившее какое-либо нарушение, совершившее преступление.
ДЕЛИКВЕНТНОСТЬ — нарушение или преступление.
ДЕЛИКВЕНТНЫЙ — невыполненный (об обязанности).

"Скверная, скверная девочка", - уютно проговорила Ло. - "Малолетняя деликвенточка, несмотря на прямоту и симпатичность. А свет был красный. Я никогда не видала такой езды".
Мы безмолвно прокатили через безмолвный городишко.
"Вот бы мама взбесилась, если бы узнала, что мы с тобой любовники!"
"Господи, Лолита, как можно говорить такие вещи?"
"Но мы действительно любовники, правда?"
"Никак нет. Погода что-то опять портится. Не желаешь ли ты мне рассказать про эти твои маленькие проказы в лагере?"
"Ты что-то очень книжно выражаешься, милый папаша".
"А тебя легко ошарашить?"
"Нет. Говори (TM)."
"Настойчиво прошу ответить".
"Давай остановимся на тихой боковой дорожке, и я тебе расскажу".
"Ло, я серьезно прошу тебя не дурачиться. Ну?"
"Ну - я принимала деятельное участие в лагерной жизни".
"Ensuite?"
"Ансуит, меня учили жить групповой жизнью, счастливой и полной жизнью, и при этом развивать собственную гармоничную личность. Словом,быть паинькой".
"Да, я видел что-то в этом роде в вашей брошюрке".
"Мы любили петь хоровые песни у большого камина или под паршивым звездным небом, и звучание собственного счастья в каждой из нас сливалось с голосом группы".
"У тебя чудная память на цитаты, Ло, но я бы тебя попросил воздержаться
от бранных словечек".
"Герл-скаутский девиз", - продолжала Лолита восторженно, - "это также и мой девиз. Я наполняю жизнь достойными делами, как, например - нет, лучше без примеров. Мой долг быть полезной. Я друг всех животных мужского пола. Я исполняю их прихоти. Я всегда в хорошем настроении. Вот проехала еще полицейская машина. Я экономна и всегда грешу мыслью, словом и делом".
"Теперь надеюсь, что это все, моя остроумная детка".
"Да, все. Впрочем, погоди-ка. Вот еще что: мы пекли пироги на солнечной
плите с рефлектором. Как интересно, правда?"
"Конечно, интересно".
"За это время мы вымыли разбильон тарелок. "Разбильон" - это значит "много - много - много" на сюсюкающем учительском диалекте. Ах да, чуть не забыла главнейшее, как выражается мама. Мы делали рентгеновские снимки. Это считалось страшно забавным".
"C'est bien tout?"
"C'est. Не считая малюсенькой вещи, о которой не могу рассказать без того, чтобы не покраснеть сплошь".
"Расскажешь после?"
"Да - если будем сидеть в темноте и можно будет говорить шепотом. Ты что - спишь в комнате по-старому или в одной куче с мамой?"
"У себя по-старому. Твоя мать подвергнется, может быть, очень серьезной
операции, Ло".
"Остановись-ка вот там у молочного бара", - сказала Ло.
Сидя на высоком табурете, с полосой солнца, пересекающей ее голую коричневую руку, Лолита получила башню разнородного мороженого, политого каким-то синтетическим сиропом. Оно было воздвигнуто и подано ей ядреным,
прыщавым парнем в засаленном галстучке бабочкой, который глазел на мою хрупкую, легко одетую девочку с плотоядным бесстыдством. Нетерпение добраться до Брайсланда и "Зачарованного Привала" становилось невыносимым. К счастью, она справилась с мороженым в два счета, как всегда.
Я спросил: "Сколько у тебя есть мелочи?"
"Ни одного гроша", - ответила она, грустно поднимая брови и показывая мне пустую внутренность кошелька.
"Это будет исправлено, но все в свое время", - напыщенно проговорил я. - "Ну что же - пошли?"
"Слушай, где у них тут уборная?"
"Я туда тебя не пущу. Это наверное грязнющая дыра. Ну, пойдем же".
Была она, в сущности, послушной девчоночкой, и я не удержался и поцеловал ее в шею, когда мы опять сели в автомобиль.
"Не сметь этого!" - сказала она, глядя на меня с непритворным удивлением. - "Я не люблю, чтобы меня лизали. Противный развратник!"
Приподняв плечико, она потерлась об него шеей.
"Виноват", - пробормотал я. - "Я к тебе очень привязан, вот и все".
Мы продолжали путь под хмурым небом вверх по извилистой дороге, а потом опять вниз.
"Что же, и я к тебе вроде как бы привязана", - сказала Лолита замедленно-нежным тоном и, вроде как бы вздохнув, вроде как бы подвинулась ближе ко мне.
(О, Лолита моя, мы никогда не доедем!)

Текст подготовлен по изданию: журнал "Звезда", 1991, N 3, с.9-28.

"Как мне объясниться с тобой? -- думалось ему, покуда
думалось. -- Ведь это не блуд. Грубый разврат всеяден; тонкий
предполагает пресыщение. Но если и было у меня пять-шесть
нормальных романов, что бледная случайность их по сравнению с
моим единственным пламенем? Так как же? Не математика же
восточного сластолюбия: нежность добычи обратно пропорциональна
возрасту. О нет, это для меня не степень общего, а нечто
совершенно отдельное от общего; не более драгоценное, а
бесценное. Что же тогда? Болезнь, преступность? Но совместимы
ли с ними совесть и стыд, щепетильность и страх, власть над
собой и чувствительность -- ибо и в мыслях допустить не могу,
что причиню боль или вызову незабываемое отвращение. Вздор; я
не растлитель. В тех ограничениях, которые ставлю мечтанию, в
тех масках, которые придумываю ему, когда, в условиях
действительности, воображаю незаметнейший метод удовлетворения
страсти, есть спасительная софистика. Я карманный вор, а не
взломщик. Хотя, может быть, на круглом острове, с маленькой
Пятницей (не просто безопасность, а права одичания, или это --
порочный круг с пальмой в центре?). дальше

"Лолита" добралась до Риги

Фильмов и спектаклей по мотивам “Лолиты” за полвека сделано в мире немало. Это, пожалуй, самое знаменитое литературное произведение о первом чувстве, запретном и поэтому особенно сладком. Роман о том (конечно, если сильно упрощать), как трагически оборвавшаяся детская, но все же настоящая любовь стала причиной того, что выросший герой мог любить только девочек-подростков и никак не зрелых женщин.

“Свирепость и игривость” — так Набоков характеризует в предисловии к роману характер этих якобы переданных ему записок некоего Гумберта Гумберта. Это взрослый нравственный калека, психологически так и оставшийся подростком. Всю отпущенную ему жизнь он калечит души так называемых нимфеток (придуманное Набоковым для обладающих особой эротической харизмой девочек определение стало потом нарицательным и общеупотребительным медицинским термином). Одна из главных проблем тут в разрушительном несовпадении реального и психологического возраста героя.

Вызвавший в свое время скандал роман насыщен тонкими психологическими нюансами. И каждый волен воспринимать его, что называется, в меру собственной испорченности. Для одних это щекочущее криминальное чтиво, для других — художественное исследование фрейдистского толка или драма вечных поисков идеала, для третьих — эротическая трагикомедия…

Поставленный Дж.Дж. Джилинджером спектакль обозначен как грустная комедия. Можно было бы назвать его и трагифарсом. Большой роман, со всеми его пространными лирическими и психологическими отступлениями, превратился в игривую и вроде бы простенькую историю, оборачивающуюся совсем не игривым финалом. Любовь и месть Гумберта Гумберта

Задача перед постановщиками стояла сложная — любой пересказ упрощает и опошляет набоковскую “Лолиту”. Судите сами… Главный герой Гумберт Гумберт квартирует в некоем доме, где общается с хозяйкой и ее юной дочкой Долорес — Лолитой, к которой его непреодолимо влечет. Он женится на влюбленной в него матери, чтобы быть ближе к дочери и познать с ней несказанные наслаждения. Девочка пользуется своей властью над “стариком”, чтобы выманить у него деньги, сладости и красивые вещички. После гибели матери отношения отчима и падчерицы превращаются со временем в опасную и страшноватенькую игру, которой Лолита начинает тяготиться. И просит Куилти, старого друга семьи, обманом увезти ее из дома, чтобы Гумберт Гумберт не нашел ее никогда…

Школьница Иева Сеглиня (которая уже была занята в трех других спектаклях этого театра, но для того чтобы она сыграла роль нимфетки, пришлось добиваться согласия родителей) очень органична. Она ведет себя и выглядит в своих коротких юбочках и белых носочках как рано физически развившаяся девочка. Которая, оставаясь еще ребенком, уже пытается вести себя как настоящая женщина — в ее наивном детском представлении. Кокетничает, капризничает, соблазняет. Ей — до определенного момента — нравится эта новая игра. Реальный подросток Лолита и подросток психологический Гумберт Гумберт прекрасно понимают друг друга. дальше

Это цитата сообщения Olya_olenenok Оригинальное сообщение

ВН о своей Лолите

***
Как появилась Лолита?

Она родилась очень давно, должно быть в 1939 году, в Париже; первое трепетание Лолиты я почувствовал в Париже в 39-ом или в начале 40-го года. В то время я лежал с intercostal neuralgia, которую я переносил очень болезненно. Насколько я могу вспомнить первую дрожь вдохновения на меня навеяла, каким-то странным образом, статья в газете, кажется это была "Paris Soir", об обезьяне в Парижском зоопарке, которая, после нескольких месяцев убеждений учеными, нарисовала первый в мире рисунок когда-либо нарисованный животным, и эта схема, воспроизведенная в газете, изображала ограждения клетки, в которую было помещено бедное животное.

<...>

Почему Вы написали Лолиту?

Мне было интересно это сделать. Почему, в конце-концов, я написал любую из моих книг? Ради удовольствия, ради труда. У меня нет общественной цели, никакого морального сообщения; Я не собирался совершить подвиг, я просто люблю формировать загадки с изящными решениями.

Владимир Набоков, BBC Television, 1962.

Хороша "изящная разгадка" - любовь, вот она... Красота, нежность и слезы скрывающиеся за маской вульгарности (это я о Лолите, не о Гумберте). Венера Боттичелли - истинный лик развязного американского подростка Лолиты...

***
Кстати, говоря о моей первой нимфетке, разрешите мне исправить любопытное недоразумение допущенное несколько месяцев назад в анонимной статье в "London weekly". "Лолита" не нужно произносить в Английской или Русской манере (как считает автор). "Л" надо произносить с латинской вибрацией, а "т" - нежно дотрагиваясь до зубов.

Владимир Набоков, The Sunday Times, 1969.

Вот так;)

Лев Самуилович Клейн
(фрагмент книги: "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие")

12. СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ

Все-таки брат есть брат. В то самое время, в 1945 г., когда Набоков получил известие о смерти брата, он работал над своим первым англоязычным романом "Зловещий уклон" (в русск. перев. "Под знаком незаконнорожденных"). Как и Сергей, герой этого романа высказывается против жестокого репрессивного режима; как и Сергей, он платит жизнью за свою смелость. Но гомосексуалом в романе оказывается не симпатичный герой, а как раз погубивший его диктатор.

В предшествующем романе "Истинная жизнь Себастиана Найта" также отражена ситуация братьев Набоковых: два брата, из коих один - писатель, отношения между ними отчужденные, встречи в Париже редкие и непростые, и вот после смерти писателя Себастиана Найта сводный брат его по крохам собирает его биографию. Имя Себастиан сразу отсылает к святому Себастиану, гомоэротическому мученику, "Найт" (Knight) означает "рыцарь". О Сергее напоминают его фатовство и неспособность к спорту. Брат настолько вживается в биографию писателя, что перенимает его привычки и интересы и в конце концов становится им!

К работе над "Лолитой" Набоков приступил тоже сразу после войны, и можно предположить, что он тогда много размышлял над смертью брата, его судьбой и своими трудными отношениями с ним. Известно, что в те времена он стал писать сразу два романа, но второй - о двухголовом монстре - забросил. От этого параллельного с "Лолитой" романа осталась только одна глава -исповедь сиамского близнеца. Этот человек влюблен в своего брата, но не может осуществить соитие с ним, так как жестко связан с ним у бедра (Могутин, 2001: 159). Видимо, в это время, после гибели брата, в памяти Набокова всплывали те его черты, которые подчеркивали их близость, их сходство и родство. Усиленные до предела, они находят выражение в сиамских близнецах. В то же время сексуальные особенности брата оставались Владимиру Набокову совершенно чужды, недоступны и невозможны. Как невозможно соитие между сиамскими близнецами. Отсюда конфликт этого неоконченного романа. Конфликт романа мог бы осуществляться и между разнополыми сиамскими близнецами - он ничего не потерял бы в силе. Но у Владимира Набокова был гомосексуальный брат - это побудило писателя сделать близнецов братьями, а любовь между ними гомосексуальной.
дальше

Лев Самуилович Клейн
(фрагмент книги: "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие")

6. СТРАННАЯ ГОМОФОБИЯ

У каждого классика есть свои причуды и капризы. Чайковский, Оскар Уайлд и Верден с Рембо были гомосексуалами. Достоевский, Рихард Вагнер и Т. С. Эллиот были антисемитами. Михаил Кузмин был гомосексуалом и антисемитом. Льюис Кэрролл был педофилом. Набоков, подозреваемый в педофилии, был гомофобом.

Он не любил гомосексуалов. Допускал гомофобные выражения, смущающие современного цивилизованного читателя. В одном письме он описывает городок Таос в штате Нью Мехико как "унылую дыру, полную третьеразрядных художников и увядших гомиков". Русского эмигрантского критика Адамовича он прозвал "Содомовичем" - из-за его очевидной сексуальной ориентации. Философа Маритена он не читал, но говорил, что его тошнит от Маритена уже потому, что о нем "с такой елейной любовью говорят педерасты" (Шаховская 1991: 19).

В его романах гомосексуалами всегда оказываются отрицательные герои. В "Лолите" это негативный противовес Гумберту Гумберту - профессор французского Гастон Годэн. Его общество было сносно для Гумберта из-за совершенной безопасности. Лолиту профессор вплотную не замечал - принимал каждое ее появление за новую девочку. Описан он как отвратительный урод.

"Это был пухлявый, рыхлый, меланхолический холостяк, суживавшийся кверху, где он заканчивался парой узких плеч неодинаковой вышины, и грушевидной головой с гладким зачесом на одной стороне и лишь остатками черных плоских волос на другой. Нижняя же часть его тела была огромная, и он передвигался на феноменально толстых ногах забавной походкой осторожного слона. ... Однако все его считали сверхобаятельным, обаятельно-оригинальным человеком".

Он знал по имени всех маленьких мальчиков в своем квартале, нанимал их чистить тротуар и двор, носить дрова к нему в сарайчик и исполнять простые обязанности в доме. В подвале он завел себе ателье, где занимался живописью и фотографией, а мальчики были натурой. Там у него висели портреты Андре Жида, Чайковского, "многолягого" Нижинского (обратите внимание на эпитет) и других выдающихся гомосексуалов. дальше

Лев Самуилович Клейн
(фрагмент книги: "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие")

3. ДЕТСТВО НАБОКОВА

Владимир Владимирович Набоков родился в 1899 г. в Петербурге первенцем в дворянской, очень родовитой и богатой семье. Дед и отец его были министрами, мать - из богатейшего купеческого рода Рукавишниковых, в доме было полсотни слуг. Когда мать выезжала в магазины, на запятках кареты стоял лакей, который потом за ней нес коробки с покупками. В Петербурге им принадлежал трехэтажный особняк на Большой Морской недалеко от Исаакиевского собора. В Выре под Петербургом было имение, где они жили летом. Выезжали ежегодно и за границу - в Италию или Швейцарию. Обучать детей рисованию приходили Бенуа и Добужинский. Семья была либеральная и англофильская. Детей воспитывали английские и французские бонны и гувернантки, так что дети свободно говорили по-английски и по-французски. Когда Володе (в семье его звали Лоди) было 6 лет, отец заметил, что они с братом отлично читают и пишут по-английски, но русской азбуки не знают и по-русски могут прочесть только некоторые слова, совпадающие с английскими по очертаниям букв (например, "какао"). Владимир Набоков и позже писывал "побрекфастать" вместо "позавтракать".

Для русского образования стали нанимать учителей, а одиннадцати лет Володю отдали в Тенишевское училище. Подвозил его туда на авто шофер в ливрее (а было у Набоковых три автомобиля - по тем временам редкостная роскошь). В том же возрасте Володя, как писатель весьма целомудренно описывает; познакомился в Берлине на скетинге (катке для катания на роликах с высокой американочкой. Этому предшествовали увлечения девочками-однолетками на пляжах в Болье и Биаррице: в пять лет - румынкой Гика, восьми лет - сербиянкой Зиной, десяти лет - француженкой Колетт. С нею даже целовались и пытались убежать от родителей. Но теперь, в Берлине, к этому присоединились сексуальные ощущения. "По ночам я не спал, воображая эту Луизу, ее стройный стан, ее голую нежно-голубоватую шею, и удивлялся странному физическому неудобству, которое если и ощущалось мною раньше, то не в связи с какими-нибудь фантазиями, а только оттого, что натирали ретузы". Потом он заметил "в порядке новых отроческих чудес", что любой женский образ, позирующий ночному мечтанию, вызывает то же загадочное неудобство. Об этих симптомах мальчик простодушно справился у отца и получил благодушное успокоение - что это природная ассоциация (Набоков 1991: 151-152).

Своими переживаниями Володя обменивался весьма невинно со своим кузеном Юриком Раушем, лежа на траве. "Невинность наша кажется мне теперь почти чудовищной..." - при свете исповедей малюток в книгах Хэвлока Эллиса о всяких греко-римских грехах.

На следующий год Володя влюбился в Поленьку, дочь кучера, но дело ограничивалось обменом взглядами и улыбками. Он "и не думал о сближении с нею, да при этом пуще боялся испытать отвращение от запекшейся грязи на ее ногах и затхлого запаха крестьянского платья, чем оскорбить ее тривиальным господским ухаживанием" (Там же, 154-155). Когда обоим минуло 13 лет, он как-то сквозь кусты видел се с тремя-четырьмя другими подростками - все они купались нагишом, и она спасалась от одной девчонки и "бесстыдно возбужденного мальчишки", которые гонялись за ней, хлеща по воде сорванными лилиями. Она тоже снилась барчуку ночью. Шестнадцати лет ее отдали в дальнюю деревню замуж.

Когда Володе было 16 лет, он повстречал в Выре пятнадцатилетнюю Дачницу, которую он условно называет Тамарой (на деле Валентина Шульгина). "Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что благодаря гибкости ее стана да тонким щиколоткам не только не нарушало, но, напротив, подчеркивало и живость и грацию. Примесью татарской или черкесской крови объяснялся, вероятно, особый разрез ее веселых, черных глаз и рдяная смуглота Щек" (Там же, 158). Володя влюбился с первого взгляда и уверял ее, что женится, как только окончит гимназию. Они устраивали свидания в укрытых местах, а гувернер следил за ними через телескоп, спрятавшись в кустах. Тогда они стали встречаться в закоулках дачных домов, потом в городе в парках и Музеях, а на следующий год снова в Выре. В городе были поцелуи, какие-то ласки в музейном чулане и "наша безумная неосторожность". дальше

Лев Самуилович Клейн
(фрагмент книги: "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие")

2. КОРНИ "ЛОЛИТЫ"

Сам Набоков, который называл "Лолиту" своим любимым произведением, написал послесловие к нему, где разбирал вопрос о том, порнография ли это. Он рассматривал, что есть порнография, и проводил четкую границу между порнографией и эротикой. "Лолита", разумеется, не подходила под его определение порнографии. В 1959 г. (это год первой публикации романа в Англии) он написал стихотворение, подражающее Пастернаку или пародирующее его. У Пастернака по поводу истории с "Доктором Живаго" было сказано:

Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

У Набокова стихи, более смахивающие на прозу:

Какое сделал я дурное дело,
я ли развратитель и злодей,
я, заставляющий мечтать мир целый
о бедной девочке моей?
О, знаю я, меня боятся люди
и жгут таких, как я, за волшебство...

Кто это пишет - Гумберт или Набоков? Почти все романы Набокова (а их уйма) в той или иной мере автобиографичны. Как и Набоков, герой "Лолиты" Гумберт Гумберт - европейский ученый и интеллектуал, живущий в Америке. Подобно Набокову, он рано потерял мать. Как и автор, он занимался преподаванием литературы и пописывал. В какой мере его любовные переживания тоже близки автору?

Разумеется, Набоков не совпадает со своим героем. В письме своему другу Эдмунду Уилсону писатель сообщил в 1947 г., что работает над "небольшим романом о мужчине, который любил маленьких девочек" (Классик 2000: 258). Уилсон прислал ему "Исповедь Виктора X., русского педофила", опубликованную английским сексологом Хэвлоком Эллисом. Возможно, это и побудило Набокова придать роману форму исповеди. "История про любовную жизнь русского мне понравилась ужасно, - пишет он Уилсону. - Забавно до крайности. В отрочестве ему, кажется, поразительно везло на девочек, обладавших такой быстрой и щедрой отзывчивостью" - тут прямо нечто вроде зависти. дальше

Лев Самуилович Клейн
(фрагмент книги: "Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие")

1. СКАНДАЛ ВОКРУГ "ЛОЛИТЫ": АВТОР И ГЕРОЙ

Набоков оставил три автобиографии ("Убедительное доказательство: Мемуары" 1951, "Память, говори" 1951, "Другие берега" 1966), и почти все его многочисленные романы автобиографичны. Но основываться на его собственных рассказах о себе рискованно: он известен тем, что во всю морочит и дурачит читателя, а существенные факты умалчивает. Однако есть немало воспоминаний родных и друзей, вышло по меньшей мере три добротных биографии (Field 1967; Boyd 1990, 1991; Носик 1995).

В истории литературы имя Набокова сопряжено со скандалом из-за особой сексуальности одного из его романов, но повод этого скандала - не гомосексуальность, хотя некоторые издательства ожидали от Набокова именно роман о гомосексуальности, и гомосексуальный эпизод в романе есть.

"Лолита", двенадцатый роман Набокова, был издан впервые в 1955 году во Франции. Несмотря на то, что Набоков к тому времени был уже известным писателем и жил в Америке, а роман был написан на английском, ни в Америке, ни в Англии издать его поначалу не удавалось. Роман воспринимался как порнография. Дело не в том, что он содержал сексуальные сцены. Во многих книгах акты сношения были описаны гораздо более откровенно. Но в этом романе подробно показывались любовь и половые сношения между взрослым мужчиной и 12-летней девочкой, а это в цивилизованном мире квалифицировалось как половое извращение, педофилия.

Поскольку 12-летняя девочка находится в пубертатном возрасте, то есть в возрасте полового созревания, в ней уже можно разглядеть женские формы, и ее привлекательность понятна читателю. Поэтому писателю было не так уж трудно добиться, чтобы влечение, неестественное с точки зрения общественной морали, выглядело в романе как естественное. Но естественность - это то, чего писатель по специфике своего дарования не добивался. Он не реалист и не хотел быть реалистом. Стиль, язык, формалистические изыски для него - цель и смысл искусства. Если тема естественна как реальность, то ее подача в романе совершенно искусственна и надуманна, но изложена столь мастерски в деталях, что надуманность теряется.

Вкратце сюжет таков. Герой романа Гумберт Гумберт (надуманность начинается с его имени) провел в прошлом некоторое время в психиатрической лечебнице, то есть он не совсем нормален. Снимая квартиру, он влюбляется в несовершеннолетнюю дочь хозяйки Лолиту (это уменьшительное от Долорес) и для того, чтобы быть рядом с ней, женится на нелюбимой хозяйке, ее матери. Найдя его дневник и прочтя откровения о его преступной страсти к ее дочери, потрясенная женщина мечется в стремлении обезвредить его и погибает под автомобилем. С ее дочерью (теперь уже своей падчерицей) он отправляется в путешествие по городкам Америки и в одном из мотелей добивается удовлетворения своей страсти или, точнее, охотно поддается инициативе Лолиты. Маленькая Лолита оказывается уже не девушкой: она еще раньше пробовала секс в летнем лагере с угрюмым 13-летним мальчишкой. Впрочем, вскоре после первого сношения с отчимом Лолита заявляет, что у нее "там внутри все болит", что она не может сидеть, что Гумберт разворотил в ней что-то, и угрожает пожаловаться полиции. Гумберта она не любит, и ему приходится задаривать ее, чтобы она соглашалась на сношения, по необходимости тайные, скрываемые от окружающих. Так проходит два года.
дальше