"Скверная, скверная девочка", - уютно проговорила Ло. - "Малолетняя деликвенточка, несмотря на прямоту и симпатичность. А свет был красный. Я никогда не видала такой езды".
Мы безмолвно прокатили через безмолвный городишко.
"Вот бы мама взбесилась, если бы узнала, что мы с тобой любовники!"
"Господи, Лолита, как можно говорить такие вещи?"
"Но мы действительно любовники, правда?"
"Никак нет. Погода что-то опять портится. Не желаешь ли ты мне рассказать про эти твои маленькие проказы в лагере?"
"Ты что-то очень книжно выражаешься, милый папаша".
"А тебя легко ошарашить?"
"Нет. Говори (TM)."
"Настойчиво прошу ответить".
"Давай остановимся на тихой боковой дорожке, и я тебе расскажу".
"Ло, я серьезно прошу тебя не дурачиться. Ну?"
"Ну - я принимала деятельное участие в лагерной жизни".
"Ensuite?"
"Ансуит, меня учили жить групповой жизнью, счастливой и полной жизнью, и при этом развивать собственную гармоничную личность. Словом,быть паинькой".
"Да, я видел что-то в этом роде в вашей брошюрке".
"Мы любили петь хоровые песни у большого камина или под паршивым звездным небом, и звучание собственного счастья в каждой из нас сливалось с голосом группы".
"У тебя чудная память на цитаты, Ло, но я бы тебя попросил воздержаться
от бранных словечек".
"Герл-скаутский девиз", - продолжала Лолита восторженно, - "это также и мой девиз. Я наполняю жизнь достойными делами, как, например - нет, лучше без примеров. Мой долг быть полезной. Я друг всех животных мужского пола. Я исполняю их прихоти. Я всегда в хорошем настроении. Вот проехала еще полицейская машина. Я экономна и всегда грешу мыслью, словом и делом".
"Теперь надеюсь, что это все, моя остроумная детка".
"Да, все. Впрочем, погоди-ка. Вот еще что: мы пекли пироги на солнечной
плите с рефлектором. Как интересно, правда?"
"Конечно, интересно".
"За это время мы вымыли разбильон тарелок. "Разбильон" - это значит "много - много - много" на сюсюкающем учительском диалекте. Ах да, чуть не забыла главнейшее, как выражается мама. Мы делали рентгеновские снимки. Это считалось страшно забавным".
"C'est bien tout?"
"C'est. Не считая малюсенькой вещи, о которой не могу рассказать без того, чтобы не покраснеть сплошь".
"Расскажешь после?"
"Да - если будем сидеть в темноте и можно будет говорить шепотом. Ты что - спишь в комнате по-старому или в одной куче с мамой?"
"У себя по-старому. Твоя мать подвергнется, может быть, очень серьезной
операции, Ло".
"Остановись-ка вот там у молочного бара", - сказала Ло.
Сидя на высоком табурете, с полосой солнца, пересекающей ее голую коричневую руку, Лолита получила башню разнородного мороженого, политого каким-то синтетическим сиропом. Оно было воздвигнуто и подано ей ядреным,
прыщавым парнем в засаленном галстучке бабочкой, который глазел на мою хрупкую, легко одетую девочку с плотоядным бесстыдством. Нетерпение добраться до Брайсланда и "Зачарованного Привала" становилось невыносимым. К счастью, она справилась с мороженым в два счета, как всегда.
Я спросил: "Сколько у тебя есть мелочи?"
"Ни одного гроша", - ответила она, грустно поднимая брови и показывая мне пустую внутренность кошелька.
"Это будет исправлено, но все в свое время", - напыщенно проговорил я. - "Ну что же - пошли?"
"Слушай, где у них тут уборная?"
"Я туда тебя не пущу. Это наверное грязнющая дыра. Ну, пойдем же".
Была она, в сущности, послушной девчоночкой, и я не удержался и поцеловал ее в шею, когда мы опять сели в автомобиль.
"Не сметь этого!" - сказала она, глядя на меня с непритворным удивлением. - "Я не люблю, чтобы меня лизали. Противный развратник!"
Приподняв плечико, она потерлась об него шеей.
"Виноват", - пробормотал я. - "Я к тебе очень привязан, вот и все".
Мы продолжали путь под хмурым небом вверх по извилистой дороге, а потом опять вниз.
"Что же, и я к тебе вроде как бы привязана", - сказала Лолита замедленно-нежным тоном и, вроде как бы вздохнув, вроде как бы подвинулась ближе ко мне.
(О, Лолита моя, мы никогда не доедем!)