Вот мы и добрались до самого сердца Старого Города Кирилло-Белозерской обители – Большого Успенского монастыря. Сегодня это не просто собрание интересных архитектурных памятников, но и средоточие экспозиций Кирилло-Белозерского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, существующего с 1924 года.
Изначально Кирилл Белозерский, основатель обители, поселился в землянке на крутом холме, который расположен на территории Ивановского монастыря (о нём подробно здесь https://www.liveinternet.ru/users/1652032/post496639899/), а вот церковь Успения Богородицы решено было поставить на соседнем, более низком и широком холме. Потом вокруг храма устроился и монастырь, получивший название Большого Успенского.
По широкой дороге, мощённой брусчаткой, пересекаем Новый город (о нём подробнее тут http://www.liveinternet.ru/users/1652032/post496559176) и идём к входу.
Вот такими Святые Врата увидел в 1909 году С. Прокудин-Горский.
А вот так выглядят они сейчас.
Прошедшие годы их не украсили.
Но и архитектурно Святые Врата, построенные в 1523 году, сохранились до наших дней в далеко не первоначальном виде. Через полвека после постройки над ними была возведена церковь на вклад сыновей Ивана Грозного – Ивана и Фёдора. При этом первоначальное завершение ворот было безвозвратно утрачено.
Надвратная церковь (1569–1572 годы) имела главный престол, посвящённый патрональному святому царевича Ивана – Иоанну Лествичнику, и придел мученика Фёдора Стратилата, святого покровителя царевича Фёдора. То есть сначала она имела две главки.
В XVIII столетии случился большой пожар, и внешний облик церкви приобрёл после восстановления нынешние контуры. Малую главу разобрали, на большом барабане вместо шлемовидного завершения устроили барочную ярусную главку, ну и четырёхскатная крыша тоже появилась в то время. Частично сохранился интерьер церкви, устроенной над воротами. В летнее время туда можно подняться для осмотра, но мы почему-то не зашли.
Святые Врата состоят из двух пролётов: более широкого – для проезда, и более узкого – для прохода. По другой версии, малый пролёт был открыт в будни, а решётчатые створы большого пролёта отворялись по праздникам, когда в Кирилло-Белозерском монастыре собиралось огромное число людей с разных концов Руси.
Стены Святых Врат не прямые, они с впадинами и выступами, что визуально удлиняет проход. Раньше по бокам в проездах были ещё и арочные ниши, но их заложили ещё в XVI веке.
Только с XIX века стены церкви Иоанна Лествичника стали красить охрой. До этого церковь белили, чтоб на фоне белоснежных стен ярче выделялись фрески, покрывающие своды ворот.
Как свидетельствует надпись на правой стороне меньшего пролёта, роспись была исполнена в 1585 году «старцем Александром со своими учениками со Омелином да с Никитою». Однако неизвестно, был руководитель работ старец Александр монахом Кириллова монастыря или роспись выполнили мастера приглашённой со стороны артели. Но эти росписи – один из наиболее ранних и полных образцов декора монастырских врат, замечательный образец русской средневековой живописи.
Сегодняшнее состояние фресок плачевное.
Встречают посетителей два архангела – Михаил с мечом
и Гавриил с раскрытым свитком, куда, по поверью, заносятся имена всех пришедших в монастырь. Надеюсь, и наши имена записал.
Со стен смотрят очень выразительные лица святых.
На сводах серафимы,
ангелы и архангелы.
И целые сюжеты. Правда, истёртые, местами непонятные.
Разглядывая одну фреску, находящуюся рядом с изображением преподобного Кирилла, я вообразила, что здесь запечатлена история монастыря: два старца-монаха у подножия холма нашли некий клад… И даже трещина вписалась: река Свияга. Потом я пыталась выяснить, нет ли каких-нибудь преданий о найденных основателями сокровищах…
Всё оказалось проще. Здесь изображено обретение главы Иоанна Предтечи. Да и какой ещё сюжет мог бы находиться под церковью, построенной на вклад детей Ивана Грозного, покровителем которого считался Иоанн Предтеча? В общем, обознатушки.
Говорят, фрески будут реставрировать. Но верится в это с трудом, если уж почти за сто лет существования музея не смогли этого сделать.
Раз есть ворота, то должна быть и ограда. Первоначально ворота были устроены в крепостной стене. Она и сейчас есть, только сильно видоизмененная.
Если поглядеть на корпуса, примыкающие к церкви, то видно, что они очень напоминают стену крепости, которой просто придали жилой вид, перестроив и облагородив. Та же высота, та же толщина, что у ограды, остатки которой идут к Малому Иванову монастырю. Из этих корпусов и сейчас можно вести оборону: внизу, у первого этажа здания, видны остатки стены с бойницами.
Но с постройкой новой монастырской ограды (о ней подробно тут https://www.liveinternet.ru/users/1652032/post496480524 ) крепостная стена оказалась внутренней, отделяющей Новый город от Старого. Тогда было решено приспособить её к нуждам монастыря.
Начало перестройке было положено ещё в 1523 году возведением каменной Казённой кельи (здания для хранения монастырской казны). Первоначально Казённая келья представляла собой сравнительно небольшое квадратное в плане здание, вплотную примыкавшее к западной стороне ворот. Оно частично сохранилось в основании примыкающей в церкви Иоанна Лествичника паперти (слева).
Около 1572 года здание Казённой палаты было расширено к западу. По её стенам, чередуясь с окнами, располагались два ряда ниш, предназначенных для хранения монастырского имущества. Единственным украшением фасадов служила проходившая по верху стен полоса узорчатой кладки.
Во второй половине XVII века над палатой выстроили каменное сушило – помещение складского назначения. При этом весь северный фасад закрыли массивным кирпичным контрфорсом, прорезанным большими арочными проёмами напротив окон. Главный северный фасад памятника украшен наличниками красного цвета, над которыми помещены небольшие круглые окна.
Во второй половине XVII – начале XVIII века был построен Северный корпус монашеских келий, располагавшийся по другую сторону от Святых Врат.
До этого времени все кельи были деревянными и размещались вдоль стен монастыря. Ставились они руками самих монахов и по размеру нередко бывали настолько малы, что в них едва помещался человек. Кельи имели вид небольшой избы, состоявшей из одной комнаты, в которую вела низкая дверь, иногда с оконцем. В одной из стен кельи, довольно высоко от земли, проделывалось другое окно, также очень небольшое, но достаточное для того, чтобы в него можно было просунуть голову. Стены были такими непрочными, что снаружи можно было расслышать, о чём говорили внутри.
С 30-х годов XVІ века способ постройки келий и их внешний вид изменились. Монастырь постепенно становился средоточием пострижеников из высшего сословия, среди которых желали быть великий князь Василий Иванович и его сын Иван Грозный, поэтому размер и устройство келий стали сообразовываться с саном и богатством лица, принимавшего монашество, и с его вкладом на келью, обычная стоимость которой была 10 рублей. Деньги эти вносились в монастырскую казну, а монастырь обязался «от себя» поставить келью, но работы производились уже не руками монахов, а «людьми деловыми», т. е. монастырскими крестьянами-плотниками, которые «нарубали стены, мшили их и кровлю покрывали драницами».
В конце XVI века и начале XVII века у некоторых старцев из богатых пострижеников были кельи, имевшие несколько комнат, и помещения для прислуги. Таковы были, например, хоромы старцев Ионы Шереметева и Леонида Ширшова. У Шереметева в келье помещалось до 10 холопов, была своя поварня, а за монастырём двор, на котором "лежали запасы годовые всякие".
Особенно хороши были, вероятно, кельи Ивана IV, который был очарован жизнью кирилловских иноков и мечтал постричься здесь. Их называли даже «государскими хоромами». Царь постоянно посылал иконы и утварь для их украшения. Например, «деисус три образы пядницы обложены серебром». У сыновей Грозного, Ивана и Фёдора, также были кельи в Кирилловом монастыре, на которые царевичи пожертвовали соответственно 200 и 100 рублей.
И вот в XVII веке начали возводить каменные монашеские кельи, которые отличались большими размерами и живописностью.
Сначала была выстроена небольшая Писчая келья, где велось монастырское делопроизводство. Расположена она примерно в середине здания. Окно было украшено наличником, увенчанным тремя остроконечными выступами.
Вверху была сооружена каменная палата без сводов с двумя окнами в рамках из цветных изразцов (сейчас они реконструированы).
На втором этапе были выстроены одноэтажные каменные помещения между Писчей кельей и Святыми вратами. Они состояли из двух «секций», каждая из которых имела входные сени и две кельи по сторонам. За ними находились маленькие световые дворики (окна в кровле), из которых дневной свет попадал в келью и в хозяйственные помещения. Там же находились затопы печей.
На третьем этапе строительства над первым этажом был надстроен второй с повторяющейся планировкой. Крепостная стена, получившая большую дополнительную нагрузку, стала разрушаться, и к ней с наружной стороны пристроили сплошной каменный контрфорс, сейчас покрытый тёсом.
На последнем этапе строительства братский корпус продлили по другую сторону Писчей кельи.
Окна келий были декорированы красивыми кирпичными наличниками,
Однако в результате последующих переделок в XVIII – XIX веках здание получило унылый казарменный облик. Внутренние дворики превратили в тёмные кладовки. А во время пожара 1764 года пострадала восточная часть келий. Крайняя торцовая часть была сломана, сохранилась только фасадная стена. В 1803 году памятник подвергся ещё одной перестройке: лестницы перенесли внутрь, а крыльца сломали. Окна растесали, а наличники срубили…
В 1990-е годы в корпусе монашеских келий были проведены реставрационные работы. В 2001 году здесь разместились научные отделы музея, библиотека, конференц-зал, а на первом этаже для посетителей открыт интерьер монашеской кельи XVII-XVIII веков. Мы сходили посмотреть.
В помещениях экспозиции сохранились первоначальные стены и своды.
А вот всё остальное – плод трудов реставраторов и мастеров.
Дверной и оконные проемы выполнены с закладными деревянными колодами по образцам XVII века. Дверной замок и ключ к нему по старым аналогам выковал кирилловский кузнец Н.В. Митин.
Необычны окна, воспроизводящие устройство слюдяных оконниц XVII века.
Пол сделан реставраторами по древней технологии: волнистые неровности на поверхности досок оставил топор – главное орудие плотников XVII – XVIII веков.
Быт монахов Кирилло-Белозерского монастыря на первых порах определялся основными правилами общежительной обители: всем иметь всё равное, простое и необходимое, и ничего не называть своим. Только иконы и книги могли быть личной собственностью монаха.
О значении кельи в монашеской жизни преподобный Кирилл Белозерский говорил своему ученику Мартиниану: «…келья всему тебя научит».
Большую часть времени занимала молитва, келейное правило.
На полке в «красном углу» стоят иконы, перед ними – раздвижной аналой с раскрытой книгой и чётками.
А кроватью часто служил гроб, в котором, когда приходил срок, монаха и хоронили.
В келье можно увидеть расписной книжный шкаф XVII века,
старинные книги,
светец.
Вдоль стен кельи располагаются деревянные лавки.
Небольшая лежанка примыкает к печке.
Необходимыми предметами келейного быта являлись рукомойник и лохань.
А переписчикам книг и иконописцам дозволялось работать в своих кельях. Им разрешалось иметь кисти и краски или перья и чернила.
Икон требовалось много. Их писали не только для украшения монастыря, но и для многочисленных паломников. Были такие маленькие образки доступными по деньгам. Ну и особого таланта при их написании не требовалось. Этим ремеслом мог заниматься и монах-подмастерье. (Про книжные мастерские монастыря рассказ ещё впереди.)
Уникальной особенностью здания являются маленькие световые дворики (окошки в крыше), из которых дневной свет поступал в келью и во внутренние хозяйственные помещения. Вокруг них концентрировалась замкнутая внутренняя жизнь келейного корпуса.
В отдельных помещениях находились затопы печей первого этажа.
Очень понравился стульчик из коряги.
В одном из бывших затопов сейчас экспозиция предметов монашеского быта.
И экспонируется клад, который был найден в тайнике во время реставрации.
* * *
Ещё до поездки в Кириллов, глядя на схему Большого Успенского монастыря, я никак не могла понять принцип застройки –
церкви и кельи, служебные помещения и хозяйственные постройки раскиданы по территории хаотично, без какой-либо системы.
А вот взглянув от Святых Врат на монастырь, поняла: главный принцип – чтоб красоту было видно.
Не правда ли, очень милый средневековый городок?
А именно городом Большой Успенский монастырь и является. Тут и "ратуша", и собор, и "банк", и колокольня, и библиотека, и скотные дворы, и огороды, и мастерские, и больницы, и порт, и торговые дороги в ближайшие города, и тюрьма, и даже своя река…
Начало монастырю положило строительство храма в честь Успения Пресвятой Богородицы, который стал неизменным центром её меняющегося архитектурного ансамбля.
Первая Успенская церковь была заложена ещё при жизни преподобного Кирилла Белозерского, её построила в 1397 году артель местных древоделов. Церквушка была маленькой, деревянной и скоро обветшала. После смерти Кирилла во время управления монастырём игумена Трифона была построена новая церковь, также деревянная и «украшенная иконами и иными красотами». Это здание сгорело во время сильного пожара между 1462 и 1495 годами.
В 1496 году «почали ставити церковь каменную Успения Богородицы, а поставили в 5 месяцев, а стало в 250 рублёв, а мастеров белостенщиков 20, а большой мастер Прохор Ростовский».
Местный летописец назвал её «великой церковью» не случайно: главный храм Кирилловой обители превзошёл по своим размерам соборы главных московских монастырей.
Реконструкция С.С. Подъяпольского.
Весь облик массивного и приземистого храма был проникнут простотой и монументальностью и поражал изяществом и тонкостью внешней отделки.
Но красотой и величием храм восхищал недолго. К XVIII веку облик церкви был искажён до неузнаваемости.
Многочисленные пристройки и переделки в стиле барокко превратили его в нелепое нагромождение странных зданий, мало сочетающихся друг с другом. Зато появилось новое наименование – собор.
Увидеть храм Успения Богородицы целиком сейчас невозможно. Он зажат пристроенными к нему церквями Владимира, Епифания и Кирилла (по сути это приделы храма Успения, но их принято именовать церквями).
Исчезли кокошники, вместо низкого шлемовидного завершения на барабане сооружена высокая глава сложной, несколько вычурной формы. Растёсаны окна. Из трёх порталов сейчас сохранился только северный, выходящий на паперть.
В 2010 году музей отреставрировал ансамбль Успенского собора. Но первоначальную архитектурную форму церкви, естественно, уже не вернуть. Отремонтированы барабан и глава, сделано устройство наружного дренажа, проведена реставрация столярных заполнений и фасадов храма.
Церковь открыта для посетителей.
До настоящего времени сохранился пятиярусный иконостас собора, созданный около 1497 года и несколько переделанный в XVIII веке.
Он является уникальным памятником древнерусской иконописи, так как в нём сохранилось около 60 одновременных икон из иконостаса XV века.
Древние иконы долгое время были разрознены: 33 находились в Кириллове, а остальные — в Русском музее, Третьяковке и Музее имени Андрея Рублёва.
В начале апреля 2009 года последняя часть икон была возвращена в Кириллов. Но не в храм. Иконы после реставрации нуждаются в специальных условиях хранения, поэтому подлинники выставляются в специально оборудованном помещении. А в храме иконостас состоит из 69 фотокопий.
Но главное украшение храма – настенные росписи.
В 1641 году Успенский собор изнутри был расписан костромским мастером Любимом Агеевым «со товарищи» на вклад царского дьяка Никифора Шипулина и боярина Фёдора Шереметева. В описании монастыря архимандрита Амвросия названа точная стоимость стенного письма: 1262 рубля 21 алтын.
Но в конце XVII века стенопись на паперти была изменена (116 дней артель сбивала роспись, по данным описи). Очевидно, это связано с церковным расколом. Новая роспись паперти плохо сочеталась с изображениями основного помещения церкви и не отличалась высоким мастерством исполнения.
В 1838 году фрески были покрыты слоем масляной живописи в стиле новомодного барокко.
Со временем масляная краска стала отслаиваться, и стены собора перестали быть его украшением.
Но во время реставрационных работ в 1970-х годах из-под грубой ремесленной записи «раскрыли» фрагмент древних фресок, они оказались превосходного качества и отличной сохранности. Это положило начало восстановлению древних росписей стен храма. Сейчас реставраторами проведено раскрытие, укрепление и «тонировка утрат живописи» внутри основного помещения собора.
Правда, есть подозрение, что и «дорисовка» произведена.
В огромном куполе собора над всем храмом парит Спас Вседержитель с полузакрытым Евангелием. Спас очень мощный (длина лика 2,5 метра, диаметр нимба около 4 метров), со слегка покатыми плечами, пышноволосый, с небольшой тёмно-русой бородкой и усами. Но вот благословляет он с обеих рук троеперстием. Об «изменении», переделке этого жеста говорит и цвет рук Спасителя, полностью совпадающий с цветом одежд. Вряд ли это изначальный замысел артели, так как церковная реформа началась только через десятилетие после росписи.
Под Спасом в барабане на голубом фоне и зелёном поземе могучие фигуры праотцев. На парусах купола – сидящие на фоне палат евангелисты.
Но не везде первоначальная роспись сохранилась так хорошо. Где-то размытые лица, где-то отсутствующие фрагменты, заменённые серым фоном.
Где-то глубокие трещины.
На своде в композиции «Саваоф на херувимах» оставлен фрагмент масляной росписи поверх фрески, чтобы посетители могли сравнить, что было и что стало.
Большинство фресок посвящено Богородице, они яркие и выразительные. Но часть сцен, повествующих о житии Богоматери, была утрачена.
А кое-где остались только фрагменты.
Местами сохранена масляная живопись XVIII века.
Будут её «смывать» или реставрировать, пока неизвестно.
Но именно сейчас, при доступности осмотра разновременных росписей, памятник необычайно интересен.
Для спасения уникальных фресок в соборе сделаны электроподогреваемые полы, что дает возможность регулирования температурно-влажностного режима. Все посетители ходят в бахилах.
С самого основания собор Успения служил не только храмом, но и усыпальницей богатых вкладчиков, часто принимавших в монастыре пострижение. Эта традиция возникла при игумене Афанасии (князь Палецкий, 1539-1551 годы) и продолжалась до закрытия монастыря (1924 год). В царствование Ивана IV (1546-1584) Белозерский край превратился в место государственной ссылки противников Грозного, а главный собор «государевой крепости» стал почётным некрополем опальной знати.
Когда в 2010 году проводилась реставрация Успенского собора, одновременно шли и раскопки с целью изучения культурного слоя. Причём основательные.
Понятно, что исследование захоронений дает огромное количество сведений об эпохе. Все могилы были вскрыты, «костяки» изъяты для антропологических исследований и анализа ДНК. Ценные вещи, найденные в захоронениях, также изучались. Работа была большая, основательная, поэтому всё протоколировалось, фотографировалось, систематизировалось. Отчёты публиковались.
С научной точки зрения всё правильно сделано.
Вот только у одного из погребённых в соборе, Амвросия Орнатского, видного церковного деятеля и историка религии, оказались живые родственники, трепетно относящиеся к своей родословной и знающие, где похоронен их сородич.
Можно только представить, что пережили родственники, увидевшие в интернете фотографии вскрытия могилы их пращура.
Надо сказать, что в роду Орнатских много представителей духовенства. Пятеро канонизированы РПЦ: епископ Семиреченский Пимен, Философ Орнатский, Николай Орнатский, Борис Орнатский и Пётр Скипетров. Естественно, что потомки увидели в этих действиях археологов осквернение захоронения и надругательство над останками. Особенно когда стало известно, что после исследований все найденные в соборе останки были захоронены в братской могиле без соблюдения христианских обрядов и не в храме, откуда их изъяли, а снаружи за алтарём Успенского собора.
Разгорелся скандал, в который оказались втянуты Вологодская Епархия, Патриархия и Священный Синод РПЦ, Министерство культуры РФ, прокуратура, пресса и общественность.
В результате была восстановлена могила Амвросия Орнатского. Единственная из всех. Остальные представители духовенства и монашества, знатные вельможи и герои войн так и остаются в братской могиле, обустройство которой планируется не ранее следующего юбилея основания Кирилло-Белозерского монастыря (2027 год).
Сейчас на стене собора помещена памятная плита с надписью: "На семъ месте положенъ бывший Пензенский Епископъ Амвросий, скончавшийся 27 декабря 1827 г".
На полу лежит металлическое прямоугольное надгробие с изображением Голгофского креста и перечислением всех заслуг этого человека:
Не знаю, поверили ли потомки, что тело их сородича было «после завершения всех необходимых мероприятий» возвращено в могилу…
Правда, возможно, решение сохранить захоронение Амвросия Орнатского в Успенском соборе музей принял с заделом на будущее. Поговаривают, что в Пензенской епархии комиссия по канонизации приняла к рассмотрению документы на этого деятеля церкви. Если его причислят к лику святых, то дополнительный приток паломников музею будет обеспечен.
Ну а извлеченные из могилы предметы (митра, панагия, наперсный крест с лентой, поручи, фрагменты обуви), представляющие историко-культурную ценность и способные представить личность епископа Пензенского и Саратовского Амвросия в экспозиции музея, находятся на научной реставрации.
Впрочем, неуважительное отношение к захоронениям на территории Кирилло-Белозерского монастыря – явление не новое.
В конце XVIII века могильные плиты с монастырского кладбища пошли на мощение дорог Успенского монастыря.
"Лета 7147 [1639] декабря в 29 день преставiсiя инок Варламъ";
Надгробными плитами была вымощена площадка у Успенского собора, Трапезной палаты и церкви Кирилла Белозерского. Описание этой "мостовой" дается многими путешественниками, посетившими Кирилло-Белозерский монастырь с конца XVIII века.
Наиболее подробно её описывает Константин Матвеевич Бороздин, который в 1809 году посетил Кирилло-Белозерский монастырь. Рассмотрев плиты, он увидел несколько камней с именами, принадлежащими к одному из знаменитых и богатых дворянских родов. Придя к настоятелю, Бороздин завёл разговор о плитах и, объяснив «неприличие подобного распоряжения», дал совет восстановить разрушенные надгробные памятники. Настоятель обещал всё это выполнить. На обратном пути Бороздину привелось снова проезжать через монастырь. Он обратил внимание на дорогу и увидел, что надписи были тщательно «сглажены» – сбиты, чтоб никто не смог прочесть на них фамилий.
Протяжённость «мостовой» составляет 24 метра, ширина - от 2,6 до 7,8 метра. В ней более 130 могильных плит из разноцветного валунного камня и камня-плитняка прямоугольной, трапециевидной или овальной формы.
Почти все плиты мостовой без орнамента. Только на шести из них имеется незатейливый рисунок. Надписи на плитах сообщают имена старцев, слуг, иноков, монахов, схимников, схимонахов, иеромонахов, игуменов, архимандритов, похороненных в XVII-XVIII веках в Кирилло-Белозерском монастыре. Часть надписей читается, часть стёрта, в том числе специально.
Причиной сооружения тротуара из столь необычного материала стала, вероятно, его дешевизна и доступность, что было немаловажно в условиях ухудшения материального благосостояния обители на рубеже XVIII‒XIX веков. Для сооружения мостовой решено было использовать древние надгробия, которые погружались в землю, зарастали травой и уже не выполняли своей функции. В то же время освободилась часть надгробных плит после строительства в 1780-х годах нового здания церкви Кирилла. Новый храм по размерам значительно превзошёл первоначальную постройку, а захоронения, расположенные у алтаря и южной стены церкви, оказались под стенами нового здания, поэтому надгробия с них были сняты.
Исследователи считают, что выкладка происходила, по-видимому, не бессистемно. Так, пять надгробий с могил настоятелей монастыря, возглавлявших обитель в в XVII веке, располагались на одном из самых «почётных» участков ‒ проходе между южной стеной Успенского собора и церковью Архангела Гавриила.
Использование намогильных плит в качестве строительного материала – явление нередкое для Москвы и Подмосковья XVII‒XVIII веков. Но для Русского Севера это уникальный случай, аналогов которому в других северных обителях нет.
«Мостовая» из могильных плит была раскрыта в Кирилло-Белозерском монастыре в 1997 году при подготовке к празднованию 600-летия монастыря, когда проводили работы по срезке грунта около Успенского собора, церкви Архангела Гавриила и колокольни.
Ходить по могильным плитам как-то странно, неловко. Как будто делаешь что-то непотребное…
* * *
Вплотную к Успенскому собору с северной стороны примыкает церковь святого равноапостольного князя Владимира (придел). Это самый старый из сохранившихся храмов (1554 г). Многие обращали внимание, что церковь внешне очень походит на Успенского собор, но намного меньше размером.
Зажатая между Успенской и Епифаниевской церквями, бо́льшими по размерам, с этого ракурса Владимирская церковь смотрится совсем жалкой.
Сейчас она побелена, но на архивных фото была яркой, с красивым притвором с главкой.
Храм поставлен на вклад (село Тереботунь в Бежецком Верхе, восемь деревень и две пустоши) Марии Фёдоровны, вдовы Владимира Ивановича Воротынского, опального вельможи времен Грозного. Церковь возведена над его могилой и стала со временем усыпальницей многих представителей этого княжеского рода. Хотя сооружение храмов над могилами частных лиц тогда ещё не стало обычаем, монастырские власти решили построить церковь над захоронением, поскольку князь и его жена делали крупные денежные и земельные вклады в Кирилло-Белозерский монастырь.
Князья Воротынские, прямые потомки Рюрика и святого благоверного Михаила Черниговского, чуть ли не дольше всех в Московии сохранявшие наследственные владения, несомненно, заслуживали "своей" усыпальницы.
В храме обнаружено 8 захоронений представителей рода, самым известным среди покоящихся в нём был Михаил Иванович Воротынский, крупнейший русский полководец XVI века (взятие Казани в 1552), а также его сын, Иван Михайлович, один из кандидатов на царский престол в 1613 году. Со смертью Ивана Алексеевича в 1679 году, также похороненного под церковью, род князей Воротынских пресёкся. Так что заступиться за их останки некому.
В 2010 году в ходе реставрации Успенского собора и его придельных храмов экспедицией научно-производственного центра «Древности Севера» под руководством И.В. Папина были проведены археологические исследования и вскрыты захоронения восьми князей Воротынских.
В лаборатории Института этнологии и антропологии Российской Академии наук были выполнены реконструкции по черепам и созданы скульптурные бюсты Владимира Ивановича, Александра Ивановича, Логина Михайловича, Ивана Михайловича, Алексея Ивановича и Ивана Алексеевича Воротынских (две реконструкции создать не удалось).
В декабре 2012 года после проведения исследований останки Воротынских были возвращены на свои места в склепах.
Первоначальные архитектурные формы храма святого Владимира изменены в XVII- XVIII веках, подлинным остался разве что размер. Существующая луковичная глава крыта деревянным лемехом, сверху нанесено оцинкованное железо в целях лучшего сохранения.
Посетить церковь нельзя, доступен только внешний осмотр, хотя смотреть, в общем-то, нечего.
Строительство этого храма вызвало гневные упрёки Ивана Грозного. В своём знаменитом послании игумену Косме от 23 сентября 1573 года царь укорял кирилловскую братию за построение этой церкви: «А вы се над Воротынским церковь есть поставили! ино над Воротынским церковь, а над чюдотворцом нет; Воротынской в церкви, а чудотворец за церковью... Слышах брата некоего глаголюща яко добре се сотворила княгини Воротынского, аз же глаголю, яко не добре, по сему первое яко гордыни есть и величания образ еже подобно царстей власти церковью и гробницею и покровом почитатися; и не токмо души не пособь но и пагуба: души бо пособие бывает от всякого смирения. Второе, и cиe зазор не мал, что мимо чюдотворца над ним церковь».
Монастырскую братию послание не сильно обеспокоило. Церковь Кирилла так и не построили при жизни Грозного, появилась она спустя 12 лет после его смерти (1585-87).
Первоначальный придел Кирилла Белозерского, пристроенный с южной стороны к Успенской церкви, по мнению учёных, по формам был сходен с Владимирской церковью, но чуть больших размеров. Церковь эта, построенная над могилой преподобного Кирилла в XVI веке, – единственное каменное сооружение, которое не сохранилось до нашего времени. Оно очень быстро стало разрушаться, трескаться, поэтому подпиралось контрфорсами, но и они не помогали. Причиной быстрого разрушения одни считают ошибку в инженерных расчётах, другие – подвижность грунта (сползание в сторону озера). Спустя 200 лет древний храм был разобран "за ветхостью".
Церковь Кирилла была заново сооружена в 1781-1784 годах в формах позднего барокко. Она, безусловно, является самым чужеродным элементом всего монастыря, хотя само по себе здание неплохое, а главное – композиция редкая.
Внутренняя планировка храма не вполне соответствует его внешнему облику. Снаружи здание воспринимается как высокая, завершенная восьмериком церковь с более низкой и широкой трапезной, однако в действительности это не так. То, что снаружи представляется церковью, не имеет внутри единого объема и разделено на три этажа, в нижнем из которых размещался алтарь, а в двух верхних – монастырская ризница, и всё это венчается высокой главой.
Церковь находилась в западном, более широком объёме и представляла собой сравнительно высокий двусветный сводчатый зал без светового барабана. В северной стене в глубокой арочной нише помещалась рака преподобного Кирилла, поставленная над предполагаемым местом захоронения святого.
Эта ниша-полуарка – проход между Успенским собором и храмом святого Кирилла. Там молились паломники в советское время, когда в усыпальнице располагался музей религии и атеизма. А сейчас и в храме можно помолиться раке преподобного, украшенной чеканкой по золоту.
Церковь перестраивалась в 1825-1828 году. Её переделали в тёплую, тогда же был сделан подвесной потолок, расширены нижние окна, разобраны наличники. Следствием переделок храма явилась утрата внутреннего убранства, включавшего богатый иконостас, драгоценные предметы и шитые изделия. Уже в конце ХХ века исчез притвор с шатровой макушкой.
В настоящее время церковь отреставрирована. В 1997 году храм преподобного Кирилла Белозерского был передан действующему Кирилло-Белозерскому мужскому епархиальному монастырю для богослужений.
(фото из интернета)
В 2010 году музей передал монастырю 29 копий икон иконостаса Успенского собора, сейчас они находятся в церкви преподобного Кирилла.
В 1645 году появился ещё один храм-усыпальница над могилой князя Фёдора Андреевича Телятевского-Микулинского (молитвенное имя его было Епифаний), представителя другой ветви Рюриковичей, соперничавшей с Воротынскими, – Церковь Епифания Кипрского. Естественно, по вкладу в монастырь: по завещанию Телятевского деньгами 1500 рублей и хлебом 1500 четвертей ржи и овса и от шурина его, князя Ивана Андреевича Голицына, кроме дорогих разных церковных вещей, деньгами 1372 рублей 16 алтын и 4 деньги (это огромный вклад, если учесть, что в XVII веке стоимость постройки небольшой каменной церкви составляла 30-60 рублей). Князь хотел, чтобы «его церковь» была больше, чем у Воротынских. Правда, остается загадкой, почему вельможа завещал похоронить себя в Кирилло-Белозерском монастыре, а не в Троице-Сергиевой лавре, где уже покоились многие его родственники, в том числе его жена, княгиня Феодосия, и дочь Мария, скончавшаяся младенцем.
Церковь строилась артелью местных каменщиков из вотчины Кириллова монастыря под руководством Якова Костоусова. Храм построен в формах, повторявших Владимирскую церковь, лишь с небольшим увеличением размеров здания (визуально он «задавил» Владимирскую). Есть и оригинальные детали – маленькие полуколонки, украсившие небольшой барабан.
Памятник хорошо сохранился до наших дней. Поздние искажения в основном сводятся к устройству четырёхскатной крыши вместо существовавшего ранее покрытия по трём ярусам кокошников. Интерьер церкви сохранился мало. Церковь не была расписана. Видное место в храме занимала гробница одного человека – князя Телятевского – под покровом алого сукна. Большая роль в убранстве отводилась паникадилам, лампадам, подсвечникам, их узорному оформлению.
* * *
Вот такой он, главный храм обители с церквями-приделами, духовный центр обители. Ходишь вокруг – и, как в калейдоскопе, мелькают эпохи, выглядывающие сквозь пласты перестроек и реставраций, просвечивают страсти, увековеченные в камне…
А вокруг цветы…
Продолжение следует