ОПЫТ О ПУБЛИЦИСТИКЕ

Чем отличается художник от публициста? Вроде обычный вопрос, вполне решаемый с помощью соотнесения произведений того или иного автора с жанрами художественной литературы или же публицистическими. Однако ввиду смешения жанров, использования художниками публицистических приемов и наоборот, а также еще некоторых причин — не выходит.

На мой взгляд, существует важное корневое отличие. Художник всегда говорит правду, какую бы красивую ложь он не писал/описывал, какие бы фантастические построения не выходили бы из под его пера/клавиатуры. Публицист же, какими бы достоверными фактами он ни оперировал, насколько бы верны ни были его выкладки — всегда лжёт. И вот почему. Художник, создавая произведение, делает две вещи: пытается в чем-то разобраться, в первую очередь для себя, исследовать проблему, и создает собственно факт искусства, осознавая его как таковой и мало беспокоясь о социально-политических ценностях и последствиях этого факта, потому что они находятся вне эстетического поля и эстетической проблемы, волнующей автора в данный момент. Ценность произведения определяется автором, исходя из его внутренней шкалы красоты и художественной истины. Публицист садясь за работу над текстом, в первую очередь ожидает от него именно социального эффекта, просчитывает этот эффект, ожидая как минимум скандала, как максимум претендуя на роль пифии, внезапно лишившейся метафор и заговорившей человеческим языком. Сколь бы художествен ни был язык публициста, его произведению сложно претендовать на художественную ценность. И не нужно.

Именно эта разница — в изначальной цели: создать произведение и получить эффект от произведения — определяет пишущего в ту или иную категорию.

У меня нет предубеждений против публицистики и публицистов. Это не менее важное дело, чем художественная литература. Меня волнует другое: как отделить художественное от нехудожественного, вовремя отделить, не возвести правду публицистическую в ранг художественной, не распространять первую под видом второй. Складывается ощущение, что это возможно только по прошествии большого времени и то со скрипом и кровью.
Как в случае с великим публицистом Александром Исаевичем Солженицыным. Споры, идущие сейчас, отталкиваются от места А.И. в русской литературе. А места этого у него нет. И рассматривать А.И. в контексте русской литературы не имеет смысла, только в контексте русской публицистики и истории. Здесь мы смело можем утверждать, — Солженицын — публицист огромного масштаба, с которым мало кто может сравниться в ХХ веке, не забывая, конечно, о масштабе времени, событий, приходящихся на век А.И., тоталитарной стране, в которой он появился и о стране, стоявшей на другом полюсе.

Называть же Солженицына последним представителем великой русской литературы, означает что мы уравниваем публицистическую и художественную правду, либо сводим всю русскую литературу к публицистике. Тогда все остальное — пшик, выеденные яйца, и ответ "я этого не читал", со ссылкой на отсутствие прагмы в тексте — нормален. Готовы мы к такому повороту? Продолжим ставить икону А.И. во все литературные углы? Если да, то единственным возможным ответом на объявление Александра Исаевича Солженицына крупнейшим и последним представителем великой русской литературы, становится такой:

Надеюсь, что так оно и есть и великая русская литература закончилась. Теперь наконец-то можно заниматься литературой, не вещая и не пророчествуя. Давайте в конце-то концов займемся ей.

И давайте оставим в покое кости великого публициста, не будем разворовывать мощи и прикреплять их на знамёна. Это его след в истории. Давайте посмотрим на нашу реальность, художественную, социально-политическую и будем сами разбираться в ней и с ней, публицистически ли, художественно, — сами, со своей.


Павел Погода
6 августа 2008 г.

здесь