Отрицая значение существовавшего масонского заговора, В.Ж. Цветков не рассмотрел ни одно из свидетельств, связывающих имя М.В. Алексеева с этим заговором. Данные интервью Гальперна требуют полноценного разбора: В.Ж. Цветков, если он желал доказать, что Алексеев не был использован масонским заговором в своих целях, должен бы попытаться установить, в чём заключались переговоры Львова с Алексеевым, о которых докладывал Некрасов. Однако В.Ж. Цветков никак не опроверг данные Гальперна о плане Алексеева арестовать Царя в последние месяцы перед революцией и не уточнил, когда именно проходили такие переговоры с Львовым. В.Ж. Цветков проигнорировал и предварительные планы Алексеева по аресту Царицы (по другим источникам), предшествующие плану ареста Царя, следовательно, не опроверг их и не выявил их взаимосвязи и правильной последовательности. В.Ж. Цветков не провёл комплексной проверки на достоверность интервью Гальперна, чтобы установить, в какой степени можно довериться данным Гальперна по Алексееву, по сравнению со всем его рассказом. В.Ж. Цветков не выявил мотива или причины, по которым В.К. Николай Михайлович, Лукомский, Савич, Милюков, Керенский, Гальперн, Бонч-Бруевич, Ллойд Джордж – самые разные лица, причастные к реальному заговору, могли бы сообщать недостоверные сведения о вовлечённости Алексеева в изменнические планы. Слабой стороной биографа Алексеева стало нежелание рассматривать все данные о жизни Алексеева за 1916-1917, в контексте которых можно удостоверить или опровергнуть участие Алексеева в заговоре. В.Ж. Цветков ограничился подбором оправдательных аргументов, исключая из своего обзора всё, не подходящее оправдательным целям. В то время когда нужен путь тщательной реконструкции, В.Ж. Цветков инертно ожидает появления какого-то одного документа о заговоре и измене, в то время как только их совокупность восстанавливает общую картину, устанавливая и удостоверяя её. По общей теории успешных государственных переворотов, полный план заговора могут знать считанные персоны. Остальные – лишь его части, иначе всё провалится [М.Н. Петров «Механизмы государственных переворотов» М.: АСТ, 2005, с.24]. Надо сопоставить отношения Алексеева с оппозицией с его настроениями по отношению к правительству и Монарху, с тем доверием, которое питали к нему участники заговора, вошедшие во Временное правительство в 1917 г. и входившие в британское правительство, когда неоднократно выдвигали его и в главковерхи, и в начальники штаба, и в председатели правительства и в заграничные миссии. И в результате придётся прийти к выводам, что измена Алексеева обрекла Императора на отречение и обеспечила революции успех. Вопросы, можно ли было подавить восстание и, следовательно, сохранить полноту власти Государя, навсегда останутся спорными, т.к. нельзя точно предсказать не свершившееся, всегда останется море доводов за и против, зависимых от бесконечно разных конкретных условий. Точно одно: своими действиями Алексеев исключил всякую возможность подавления восстания и всякую возможность продолжения правления Императора Николая II. Эта измена стала громадным дополнительным фактором подрыва целостности России и единства Армии. Измена Алексеева предварила будущие два миллиона дезертиров с их неповиновением начальству. Алексеев считал вредным для России подчинение Николаю II. В этом нет ни малейшей разницы с тем, как революционные солдаты будут считать вредным подчинение Алексееву для продолжения войны, тоже, по их революционным представлениям, вредной для России. После преступной измены Алексеева его лицемерные рассуждения об истинной воинской дисциплине в 1917 г. ни на кого не могли подействовать, ибо он дал всей стране пример предательства и неповиновения. В августе второй такой пример дал Корнилов. Отправившись на Дон в момент сражения с большевиками, которое вёл генерал Краснов, Алексеев решил дать стране другой пример. Но одни дела не могут совсем заслонить другие. Все надо расценивать по заслугам. Дополнительными примерами недостаточной разборчивости В.Ж. Цветкова в том, что касается взаимоотношений Алексеева с Царской Семьёй можно привести: вздорную легенду Деникина №1 о «секретной карте» у Императрицы (см. «Легенду о сепаратном мире» С.П. Мельгунова) и вздорную легенду Деникина №2 о «колебаниях 3 марта» (см. «Мартовские дни» С.П. Мельгунова). Эти легенды рисуют Алексеева (или как минимум Деникина, который спекулировал его именем) в непривлекательном свете. В связи с тем пора уже отметить и вздорную легенду Деникина №3 (условный перечень номеров, их на деле куда больше у завравшегося Деникина) о нездоровой литературе и реакционном изуверстве монархической газеты «Наша Родина», которая всего-навсего воздала Алексееву должное за действительное участие его в заговоре и, следовательно, в разложении армии. Это было очень своевременно и важно для понимания сути революции. Каким в действительности по качеству было наполнение газеты «Наша Родина», наряду с разоблачением измены Алексеева, следует судить по такому отрывку из №19 за 1918 г.: «Итак, энергия… Но неужели только энергия разрушения, истребления, мелкой корысти?.. Мимо условностей обычной морали, мимо этических видимостей проходит эта страшная идеология. Всё человеческое оставлено старым идеологиям… Только для этой породы оказалось возможным поставить на карту всё своё государственное достоинство, все свои традиции. Страсть, владеющая новым типом – это страсть казармы, непременно всемирной» . Автор статьи о гибели Петрограда, В.А. Чалмаев относит это суждение к самым проницательным образцам мысли в эпоху общего помрачения, к эпизоду борьбы «с манипуляциями массовым сознанием». При этом советский националист со стажем (но не монархист) литературовед Виктор Чалмаев посчитал, что используемую им статью «В ритме дней» написал П.П. Муратов, крупный искусствовед, автор книги «Образы Италии» [«Под созвездием топора. Петроград 1917 – знакомый и незнакомый». М.: Советская Россия, 1991, с.22]. Но поскольку Павел Муратов в 1918 г. находился на территории, занятой красными и только в 1922 г. был выслан из СССР, то, скорее такое мог написать Д.П. Муратов, бывший Тамбовский губернатор с дырой в биографических данных на время с 1918 по 1920 гг., и с обладанием ярко выраженных монархических убеждений и писательских навыков. Надо обратить самое пристальное внимание, что отношение Алексеева (или Деникина) к традиционно-монархическому «реакционному изуверству» невозможно рассматривать вне значения таких представлений для победы революции. Алексеев, даже в августе 1917 г. умудрившийся назвать февральско-мартовские дни 1917 г. (с массовыми убийствами, изменами) светлыми и ясными, показывает, что ложные представления о монархии и монархизме, овладевшие сознанием под весьма определённым информационным влиянием, одинаково привели к преступной измене М.В. Алексеева и каких-нибудь запасных солдат в Петрограде. Но ответственность М.В. Алексеева в силу его высокопоставленного положения будет всё-таки больше.