Глава 1

 

Алый закат освещал песок мягким и спокойным светом.  Не было слышно криков птиц, и казалось, будто природы в этих краях совсем ничего не существует. Но это было не так. В ста метрах от берега располагался еловый лес. Деревья были настолько густы и так близко стояли друг к другу, что практически весь день сюда не попадал свет. Лес был полон своих обитателей. В глубине всей этой ярко-зеленой флоры отчетливо слышалось завораживающее пение соловья, шурша и от кого-то прячась, стремительно пробегал одинокий заяц, а вблизи с опушкой медленно брела лиса, которая только вышла на охоту, ища пищу для своих отпрысков.

Почти посередине леса располагалась единственная поляна. Это было странное место. Отсюда никогда нельзя увидеть солнце, а в местах примятая трава была будто изрезана мелкими полосами света, которые могли едва пробиться сквозь могучие кроны деревьев. С высоты птичьего полета все это создавало удивительный, размытый и тем не менее правильный узор.

Коричневыми пятнами виднелись на песке две пары следов человеческих ног. Следы, оставленные первым были большими, человек, оставивший его, явно шел аккуратно, так как песок был почти не вдавлен. Отпечатки ног второго человека были ,напротив,  красивее и изящнее, меньше, чем у первого, но оставлены все с той же аккуратностью.

По берегу не спеша, держась за руки и предоставив свои лица в объятия заката, шли юноша и девушка. На вид они были молоды, но по их походке, непринужденной и с тем совсем не похожей на походку человека, и лицам замечалось что-то скрытое и непонятное, словно это были совсем не люди. Девушка смотрела вслед неправильному диску алого солнца, несколько скрытого в облаках и от этого видневшимся слегка размытым, с серыми полосками на нем, уже наполовину склонившемуся к горизонту. Она смотрела на эту картину так, словно показывая свое ожидание или небольшое негодование к природе. На лице мужчины выражалась задумчивость и грусть; иногда уголок его губы приподымался, вероятно содержа в этой мимике одновременно растерянность и отрешенность от всего.

 

«Что ты скажешь своим детям, если они пойдут по началам твоей дороги?», - спросила она, не изменяя взгляда, хотя теперь в этих глазах чувствовалась некая обреченность.

-     Я не смогу ничего им сказать, и ты прекрасно знаешь почему

-         Да – вздохнула она – мы больше никогда их не увидим – и наступила тишина. Вместе с утихшей природой это давало страшный результат. Словно здесь никогда не было жизни. Даже шаги этих людей были бесшумные.

-         Они не смогут настолько заблудиться – словно отвечая на свой вопрос, вдруг сказала она – Они уже многого достигли.

-         Единственное, что держит нас в этом мире – любовь к ощущениям. И они заманчивы.

-         Но вернуться вновь к первым ступеням сознания? Это непостижимо!

-         Человек не сможет постичь свою сущность. Если бы он познал себя, он смог бы и познать других. А если он будут исходить из того, что он вершина всей пирамиды бытия, то узнает и весь мир. А есть ли интерес к жизни у тех, кто знает все? Зачем будут нужны дни, которыми ты мог мерить достижения в познании?

Девушка усмехнулась, все так же смотря на неровную и жирно-фиолетовую линию на небе, чуть ниже полукруга меркнущего солнца, которое неумолимо поглощал горизонт. В синеве, которая укрывала жизнь от многочисленных опасностей, окутывающих просторы бескрайней селенной, начали появляться первые звезды.

-         Они уже столько времени что-то ищут. Им вечно чего-то не хватает, хотя они не догадываются, что у них все есть.

-         Все бы так и было, не играй они в выдуманные игры – он немного помолчал и добавил – В свои собственные игры

 

 

1.2.

Nervus belli

 

Они не спеша шли по пустому и оттого одинокому берегу, когда неожиданно части пространства невидимого человеческому глазу воздуха начали сжиматься, и тем самым отображая искаженное представление действительности. Словно смотришь на часть мира через небольшой стеклянный шар. Воздух искажал все: и деревья, будто находясь под воздействием неведомой силы, росли теперь какими-то совершенно невообразимыми изгибами, а местами и вообще превращались в сплошное коричнево-зеленое месиво; и небосвод, по которому то  сжимаясь, то разрастаясь в размерах, плыла огромная воронка, будто открывая путь к небесной жизни; и тех людей, перестраивая их внешний облик на свой лад. Теперь все было другим, так, словно и деревья были не деревья, и небо было не небо, и что ни у юноши, ни у девушки не было суставов, а тем более – костей.

Искажения отображали новые формы, оставляя будто ничего не замечающую жизнь в прежнем безмолвии.

Рефракция постепенно принялась и за землю. Теперь берег представлялся неотъемлемым продолжением моря. Взбесившиеся ярко-желтые бугры, отдающие блеском множества песчинок, грозились своими внушающими размерами всецело поглотить не менее разбушевавшиеся водные просторы. По небу хаотично заплясали черные и белые точки, змейками поползли по движущимся дюнам крошечные огоньки, исчезающие при столкновениях друг с другом.

Внезапно все померкло. Не стало видно ни звезд, ни того таинственного места, на береге которого совсем недавно легонько играла вода, оставляя на песке пену. Кругом была тьма –  то, из чего сотворилось пространство и сформировались планеты, то, что не надо было идеализировать, так как это было обратной стороной бескорыстных стремлений разума, пожертвованных ради каких-то, практически неосознанных идей.

Немного посветлело, благодаря чему в окружающем можно было заметить более темные пятна. Некоторые из них пересекали друг друга, в совокупности создавая расплывчатые пропорции тел. Туловище этих вероятных существ было длинным и сгорбленным. Пятна практически не двигались, и лишь иногда плавно поднимались до определенной позиции, удерживали ее некоторое время, а затем опускались.

Эхом отозвалось чье-то фырчанье, всплески воды, во мраке появились четыре алые точки, и снова погасли, когда грянула вспышка, озарившая узкий тоннель. Там, где совсем недавно колыхались пятна, стояли двое существ. Две мощные опорные конечности каждого из них плавно завершались копытами, в которых четко замечались хаотичные вкрапления железа, частично ржавого и оттого не сверкавшего в непродолжительном свете вспышки. Практически вся спина их была усеяна длинными и острыми шипами, за исключением лишь тех мест, где натягивали тонкую, с вкраплениями желтых пятен, похожих на капли растительного масла, болезненно-серого цвета кожу четко выступающие позвонки массивного хребта, особенно явные при свойственной этим существам сутулости. Глаза проворно мигали, иногда застывая в раскрытом состоянии, делая мордочки с давно ссохшейся желтой слизью озадаченными.

Мрак скрывал истинные размеры тоннеля, казавшиеся до тех пор бесконечными, покуда не  упирались их хрупкие, но тем не менее сильные тела, в стены, состоящие из полурассыпавшихся от времени камней, возможно когда-то представляющих ценность для Создателей.

Да и тоннель здесь был не один, а целая группа многоэтажных лабиринтов, постепенно расширявшихся с каждым вышестоящим уровнем, содержащих в себе два прохода, ведущих на близлежащие этажи, усыпанными всевозможными тупиками и препятствиями.

Они чувствовали своих лучше, чем Создателей, ощущали каждым нейроном рождение себе подобных, что было равнозначно началу Охоты. Здесь не существовало другой пищи, кроме как их самих, и поэтому они с яростью и наслаждением разрывали длинными когтями тонкие кожные покровы новорожденных, впиваясь неровными рядами частично сгнивших зубов в мягчайшее мясо, сочившееся желтыми струйками крови, тем самым принося жертве агонизирующие боли, а себе – удовольствие. А те, кто находился на верхних этажах, могли к тому же слизывать потоки алой жидкости, стекающих по желобам, расположенных на стенах. Эти существа считали, что это не что иное, как кровь самих Создателей.

Они боялись яркого и оттого слепящего глаза света, который проникал сквозь квадратный проем в потолке верхнего этажа, озаряя древние надписи и фрески, потемневшие образы чудовищ, отлитых из дорогих сплавов, и разноцветные драгоценны камни, своим множеством граней блестящие внутри выложенных на стенах сложными узорами мозаик. Эти создания боялись того единственного пути, дарующем, вероятно, новую жизнь, поскольку так свыклись со своей безысходностью, что что-либо менять считали бессмысленным. Полагаясь на удачу, снисходившую, по их мнению, в случае мольбы к Создателям, они все время находились в страхе, мерно окутывающем каждый сантиметр лабиринта, - опасность приходила внезапно и практически всегда со смертью. И лишь немногим удавалось остановить безжалостный механизм Смерти, пытающийся отобрать их затравленное и никчемное существование. Разобщенность среди них никогда не могла дать им того желаемого результата, к которому стремились намеренно завуалированные уголки подсознания. Единственное, что их объединяло – это Создатели, в которых они верили, как в спасителей, но про которых ничего не знали.
Эти существа не знали и того, что были они не самоцелью, а побочным продуктом, частью мусора, который сваливали через потайные люки лабиринта; отбросов, полных смерти для одних и жизни для других; что алая кровь, которой жадно питались существа, принадлежала жертвам пыток, ритуалов и войн Творцов; и что сами Создатели не догадывались о существовании созданий. Будто лабиринт был сплошным обманом и просто страшным сном для любого, кто не являлся узником этих монументальных конструкций.

Здесь не пытались искать смысла бытия. Тот яркий свет был намного безобиднее истины, поскольку составлял лишь малую часть от оной.