Глава II

Когда Лермонтову пошел 14-й год, решено было продолжить его воспитание в Благородном университетском пансионе. В 1827 году бабушка повезла внука в Москву и наняла квартиру на Поварской. Теперь для Мишеля наступила новая жизнь: все пошло по-другому. Шумная рассеянная жизнь заменила прежнюю. В Тарханах и на Кавказе мальчик жил в простой, но поэтической обстановке, с людьми незатейливыми, искренно его любившими. Воспитатель его эльзасец Капе был офицер наполеоновской гвардии. Раненым попал он в плен к русским.
Лермонтов очень любил Капе, о коем сохранилась добрая память и между старожилами села Тарханы…И если бывший офицер наполеоновской гвардии не успел вселить в питомце своем особенной любви к французской литературе, то он научил его тепло относится к гению Наполеона, которого Лермонтов идеализировал и не раз воспевал. Может быть также, что военные рассказы Капе немало способствовали развитию в мальчике любви к боевой жизни и военным подвигам. Эта любовь к бранным похождениям вязалась в воображении мальчика с Кавказом, уже поразившим его во время пребывания там, и с рассказами о нем родни его. Одна из сестер бабушки поэта, Екатерина Алексеевна Столыпина, была замужем за Хостатовым, жившим в своем имении близ Хасаф-Юрта по дороге из Владикавказа.
С Хостатовою Лермонтов познакомился во время своих поездок на Кавказ… Мишель жадно прислушивался к волновавшим его фантазию рассказам о горцах, схватках удалых, набегах, бранной жизни. С другой стороны, говорил ему на подобную же тему Капе, да и вообще тогда все жило еще воспоминаниями о наполеоновских войнах.
Капе, однако, не долго после поселения в Москву оставался руководителем Мишеля, - он простудился и умер от чахотки. Мальчик не скоро утешился. Теперь был взят в дом весьма рекомендованный, давно проживавший в России, еще со времен Великой французской революции эмигрант Жандро, сменивший недолго пробывшего при Лермонтове ученого еврея Леви… Этот изящный, в свое время избалованный русскими дамами, француз, пробыл, кажется, около двух лет и, желая овладеть Мишей, стал мало-помалу открывать ему «науку жизни». Полагаю, что мы не ошибемся, если скажем, что Лермонтов в наставнике Саши в поэме «Сашка» описывает своего собственного гувернера Жандро, под видом парижского «Адониса», сына погибшего маркиза, пришедшего в Россию «поощрять науки».
Но вместе с тем этот же наставник внушал молодежи довольно легкомысленные принципы жизни, и это-то, кажется, выйдя наружу, побудило Арсеньеву ему отказать, а в дом был принят семейный гувернер, англичанин Виндсон (в действительности Жандро умер в доме Арсеньевой 8 августа 1829 г.)
Им очень дорожили, платили большое для того времени жалованье – 3000 р. – и поместили с семьею (жена его была русская) в особом флигеле. Однако же к нему Мишель не привязался, хотя от него приобрел знание английского языка и впервые в оригинале познакомился с Байроном и Шекспиром.
Между тем шло приготовление к экзамену для поступления в Благородный университетский пансион. Занятиями Мишеля руководил Алексей Зиновьевич Зиновьев, занимавший в пансионе должность надзирателя и учителя русского и латинского языков.
Пансион тогда помещался на Тверской (ныне дом Базилевского), он состоял из шести классов, в коих обучалось до 300 воспитанников. Лермонтов поступил в него в 1828 году (Лермонтов был зачислен в старшее отделение (четвертый класс) 1 сентября 1828 года. Здание пансиона располагалось на месте, где ныне находится Центральный телеграф), но расстаться со своим любимцем бабушка не захотела, и потому решили, чтобы Мишель был зачислен полупансионером, - следовательно, каждый вечер возвращался бы домой.
Пансион этот с самого своего основания наделял Россию людьми, послужившими ей и приобретшими право на внимание потомства, Так, там воспитывались: Фонвизин, В. А. Жуковский, Дашков, Ал. Ив. Тургенев, князь Одоевский, Грибоедов, Инзов (кишиневский покровитель Пушкина), братья Николай и Дмитрий Алексеевичи Милютины и многие другие.
Лермонтов принимал живое участие в литературных трудах товарищей и являлся в качестве сотрудника школьного рукописного журнала «Утренняя заря» (некоторые из первых стихотворений Лермонтова появились также в рукописных журналах «Арион», «Маяк», «Пчела», «Улей»). Здесь поместил Лермонтов поэму свою «Индианка», которая была им сожжена. Содержание ее мы не знаем.
Лермонтов показывал свои переводы из Шиллера, и Зиновьев полагает даже, что перевод баллады Шиллера «Перчатка» был его первым стихотворным опытом, что, однако, неверно (перевод баллады «Перчатка» датируется 1829 годом). Любимому своему учителю рисования, Александру Степановичу Солонецкому, Лермонтов передал тщательно переписанную тетрадку своих стихотворений.
Я полагаю, что относительно воспитания поэта можно сказать: любовь ко всем искусствам развивалась в нем, и все искусства были близки душе его. Он не только отлично рисовал, но хорошо играл на скрипке и на фортепьяно.
Об отношениях Лермонтова к пансионским товарищам мы знаем очень мало, но в одной тетради, перебеленной в 1829 году, мы встречаемся с стихотворными посланиями к некоторым из них, проливающими свет на эти отношения (речь идет о рукописном сборнике стихотворений Лермонтова под заглавием «Мелкие стихотворения. Москва 1829 году»).