[200x306]Литературная деятельность М.Ю. Лермонтова в университетские годыКак натура субъективная, Лермонтов хорошо помнил все, что случалось с ним в раннем детстве. Любя оставаться один на один с своей фантазией, он охотно уходил в мечтания о прошлых событиях своей молодой жизни и, в разладе с окружающим, останавливался на образах, скрывавшихся в полумраке дней детства, и их наивными, чистыми душевными движениями. Вот почему он вновь и вновь возвращался к образу матери, о которой хранил лишь смутное воспоминание.
Чем сильнее удручал поэта разлад жизни, который рано стал им ощущаться вследствие враждебных отношений между отцом и бабушкой, тем более манили его светлые сумерки первого детства, время раннего развития его любящей и верующей души.
В одну из минут глубочайшей грусти Лермонтов еще в 1831 году пишет стихотворение «Песнь Ангела». Для биографии оно особенно интересно в первоначальном виде:
..Он (ангел) душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался без слов, но живой.
Душа поселилась в творенье земном,
Но чужд ей был мир. Об одном
Она все мечтала, о звуках святых,
Не помня значения их.
С тех пор непонятным желаньем полна,
Страдала, томилась она,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли
Нам сдается, что это стихотворение хранит в себе основную характеристику музы поэта. Здесь он является самим собой и дает нам возможность заглянуть в святая святых души своей. Здесь нет и тени насилования чувств, которое мы порой можем заметить в его произведениях и которым он замаскировывает настоящее свое «я».
Его в высшей степени чуткая душа не встречает отзыва. Он поэтому скрывает от всех настоящие движения ее и старается выставить холодность и безучастность изгнанника рая.
Он был чуток к любви и безгранично предан тем, кого заключил в свое сердце. Но именно эта безграничная преданность и делала его требовательным. Одна фальшивая нота заставляла его съежиться в самом себе и нарушала все душевное равновесие.
Мы знали человека, не разгадавшего себя и сбившегося с настоящего своего пути. Он был одарен замечательными музыкальными способностями. В нем была душа артиста-музыканта, но он попал в дипломаты. Однако он все-таки жил музыкой и сам играл на скрипке, по большей части оставаясь недовольным собой. Великие артисты высоко ставили его понимание музыки. Для этого человека одна фальшивая нота становилась источником невыразимого страдания. Случалось ли ему услышать ее в игре другого, собственный смычок изменял ему, но с ним тотчас делалось что-то необыкновенное. На выразительном лице его являлся отпечаток страдания, какого не случалось нам видеть на поле сражения или под ножом хирурга. (…) Вот отчего он, чем старше становился, тем труднее допускал кого-либо в святые святых «я», а напротив, старался встать к человеку такой стороной, чтобы всякое случайное задевание его чутких струн становилось затруднительным. Отсюда, конечно, неестественность и натянутость в отношениях поэта к другим.
Недаром же в минуту отчаянья Лермонтов сам себе пишет эпитафию, которую кончает так:
… И в нем душа запас хранила
Блаженства, муки и страстей;
Он умер, здесь его могила,
Он не был создан для людей.
Чем моложе был Лермонтов, тем больше была в нем надежда встретить родную душу. Оттого-то 15 и 16-летним мальчиком он метался от одного предмета любви к другому, то тут, то там думая найти понимание и сочувствие. Особенно сильно это проявлялось в промежуток времени от 1830 до 1832 года, когда из мальчика он становился юношей, а домашние сцены и окончательная распря между бабушкой и отцом поставили поэта в такое положение, что он оторвал душу от обоих, а скоро и совершенно лишился отца, смерть которого тяжело на нем отозвалась.
Вот тут-то и настала пора любви и страстей нежной. Лермонтов окружен был целой толпой девушек, двоюродных и троюродных сестер с их подругами. Между ними избирал он себе предмет для тайных вздохов и молитв, для воспевания и любви.
Об отношениях его к Екатерине Александровне Сушковой мы говорили в своем месте, а также о нежных чувствах, питаемых к двоюродной сестре Анне С. Немного позднее вся его страстная любовь сосредоточилась на Варваре Лопухиной. Это была привязанность глубокая, всю жизнь сопровождавшая поэта. Образ этой девушки, а потом замужней женщины, является во множестве произведений нашего поэта и развивается потом в «Герое нашего времени» в лицах княжны Мэри и особенно Веры.
Вареньке Л. посвящено большое число стихотворений; но Лермонтов никогда не называет ее имени.
Сверстники, знавшие о ней, покровительствовали пламенному чувству молодых людей, имевшему самый идеальный характер. Впрочем, оба они не выказывали своей любви и не говорили о ней, но признавали ее молча. Старшие, если знали о том, то не придавали серьезного значения. Поэт был одних лет с ней и,
[200x306]ГЛАВА VII Университетские годы
Посещение Мишей Лермонтовым Благородного Университетского пансиона прекратилось вследствие его закрытия и переименования в гимназию. Указ о закрытии последовал 29 марта 1830 года, а Лермонтов, вероятно, не пожелавший перечисляться в гимназию, получил увольнение 16 апреля того же года. После некоторых колебаний и планов относительно продолжения воспитания за границей решено было приготовить Михаила Юрьевича к вступительному экзамену в Московский университет. 21 августа 1830 года Лермонтов подал прошение о принятии его в число своекоштных студентов на нравственно-политическое отделение.
В то время полный университетский курс был трехлетний. Первый курс считался приготовительным и был отделен от двух последних. Нравственно- или этико-политическое отделение считалось между студентами наименее серьезным. Лермонтов, впрочем, долго на нем не оставался, а перешел в словесное отделение, более соответствовавшее его вкусам и направлению. По указанию современников, преподавание вообще шло плохо. Профессора относились к своему делу спустя рукава, если и читали лекции, то большинство читало так, что выносить студенту из лекции было нечего. Московский университет был тогда еще накануне возрождения, начавшегося только во второй половине 1830-х годов. (...) На первом курсе студенты всех отделений обязательно слушали словесность у Победоносцева (Петр Васильевич (1774-1843) – экстраординарный профессор российской словесности в Московском Университете), преподававшего риторику по старинным преданиям, по руководствам Ломоносова, Рижского и Мерзлякова. Он читал о хриях, инверсах и автонианах (хрия – обработка литературной темы по особо установленному плану. Древнейший сборник хрий был составлен ритором Афтонием (Автонием, III-IV вв.), по имени которого и сами хрии получили название автониановских. Инверс – вероятно, то же, что «инверсия» - изменение порядка слов в предложении, придающющее фразе дополнительную выразительность), но главное внимание свое обращал на практические занятия: неуклонно требовал соблюдения правил грамматики, занимал студентов переводами с латинского и французского языков, причем строго следил за чистотой слога и преследовал употребление иностранных слов и требовал, чтобы слушатели ему «хрийки».
Если профессора относились к лекциям своим довольно беспечно, то и студенты от них не отставали, и в аудиториях разыгрывались сцены совершенно школьнического характера. Константин Сергеевич Аксаков (1791-1859. Русский публицист, критик поэт, один их идеологов славянофильства, сын писателя Сергея Трофимовича Аксакова (1791-1859) рассказывал, как студент принес однажды на лекцию Победоносцева воробья и во время лекции выпустил его. Воробей принялся летать, а студенты, как бы в негодовании на такое нарушение приличия, вскочили и принялись ловить его. Поднялся шум, и остановить ревностное усилие было дело нелегкое. Однажды, когда Победоносцев, который читал лекции по вечерам, должен был прийти в аудиторию, студенты закутались в шинели, забились по углам аудитории, слабо освещаемой лампой, и только показался Победоносцев, грянули: «Се жених грядет во полунощи».
«Странное дело! – говорит К.С. Аксаков, - профессора преподавали плохо, студенты не учились, мало почерпали из университетских лекций, но души их, не подавленные форменностью, были раскрыты, и все-таки много вынесли они из университета. Развивало общее веселье молодой жизни чувство общей связи товарищества – слышалось, хотя и бессознательно, что молодые силы эти собраны во имя науки, во имя высшего интереса истины. Здесь постоянно были шумны и веселы; не было ни одного ни истощенного, ни вытертого, не было ни светского тона, ни житейского благоразумия. Спасительны эти товарищеские отношения, в которых только слышна молодость человека, и этот человек здесь не аристократ и не плебей, не богатый, не бедный, а просто человек. Такое чувство равенства, в силу человеческого имени, давалось университетом и знаниями студента».
Московский университет – по справедливому замечанию Герцена – вырос в своем значении вместе с Москвой после 1812 года...
Московский университет больше и больше становился средоточием русского образования. Все условия для его развития были соединены (...) Из-за тумана, которым заволокло умственную и общественную жизнь русскую после несчастных событий 14 декабря, первый стал выдвигаться Московский университет, и хотя во время пребывания в нем Лермонтова не было еще того обновления, которое сказалось вскоре затем после появления молодых профессоров, влиятельнейшим среди которых был Грановский, но все же животрепещущие интересы жили в среде молодежи.
Святое место!... Помню я, как сон,
Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры
О Боге, о вселенной и о том,
Как пить: с водой, иль просто голый ром, -
Их гордый вид пред гордыми властями,
Их
[200x338]
Мысль об этой книге появилась во время моего путешествия по Кавказу и Грузии в 1971 году. Я получил приглашение от ныне покойного У.Е.Д. Алена, старейшего ученого Англии и Ирландии, который занимался исследованием Грузии, чтобы присоединиться, как позднее оказалось, к его последнему, ибо он скончался в 1973-м, посещению этих мифических гор и людей, упомянутых еще Гомером. Билл Аллен, казалось, впитал в себя все знания прежних ученых, топографов, геологов, географов, историков и художников, очарованных Кавказом (…) Его классическая «История грузинского народа», впервые опубликованная в 1932 году, постоянно пополнялась научными статьями, а в 1970 году завершилась ученым трудом под названием «The Russian Embassies to the Georgian Kings». С явным удовольствием я встретил его в Тифлисе, где он пребывал со своим племянником Робином и писателем Микаэлем Перейрой, который описал наши шествия в чудесной книге путешествий «По Кавказу», опубликованной в 1973 году. Мы были в прекрасном настроении благодаря блистательному юмору Билла, его эрудиции, его знаниям древностей, которыми он с нами щедро делился. К тому же нашему удовольствию способствовала и политика «открытых дверей», что позволило грузинским властям организовать эту необычную экспидицию даже во ВладикавказСеверной Осетии.
Благодаря нашему маршруту, я мог пройти за Лермонтовым след в след, а если быть более точным, то, скорее всего, следовать за копытами его лошади – из Пятигорска вдоль водопойных ключей Кабарды, по Военно-Грузинской дороге через деревню столицу Грузии Мцхету, в Тифлис и затем на восток, минуя Цинандали, в плодородную долину Алазани, прикрытую в горах Лезгинской линией. (…) Я решил добиваться своего и не тсла тратить время на объяснение, что Лермонтов в английской литературе упущен – на сколько мне известно, до сих пор нет его биографии на английском языке в полном объеме, - и что я пытаю надежду воспользоваться моим кавказским опытом как изначальным для заполнения этого пробела.
Однако, вернувшись в Лондон, я вдруг узнал, что известный филолог Филипп Лонгуорт, переводчик романа Лермонтова «Герой нашего времени», автор книг «Жизнь Суворова» и «История казачества», уже намеревался заполнить крайне необходимую часть этой лакуны. Он хотел описать приключения Пушкина на Кавказе, запечатленные в «путешествии в Арзрум» и достославной поэме «Кавказский пленник» - о ее главном герое Пушкин говорил: «Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи XIX-го века…
Черкесы, их обычаи и нравы занимают бóльшую и лучшую часть моей повести; но все это ни с чем не связанно и есть истинный hors d’oeuvre (Нечто добавочное – франц.)».
Мы договорились о сотрудничестве: на мою долю приходилась лермонтовская глава. Его записи оказались весьма кстати: он поделился со мной своими знаниями и взглядом на литературу (…) Но к нашему общему сожалению, другие обстоятельства помешали ему претворить свой замысел, отчего все еще остается место для изучения Кавказа в полном объеме – магической связи меж такими титанами русской литературы, как Толстой, а также Бестужев-Марлинский, Грибоедов и многие другие. Между тем мне кажется, что такое изучение Лермонтова может быть верным, ибо в его судьбе поэта и человека Кавказ сплелся запутанным клубком, с чего, впрочем, я и намеревался начать собственное исследование. Благодаря Филиппу Лонгуорту я был представлен профессору В.А. Мануйлову, из Пушкинского Дома в Петербурге, который многие годы жизни посвятил выяснению правды о жизни Лермонтова, и эта робота принесла ему мировую известность; именно он дал те ценные, если не сказать бесценные, книги из своей собственной библиотеки, чтобы помочь мне.
Едва ли есть издание «Евгения Онегина», в котором бы не говорилось о вечной трудности перевода стихов Пушкина, отчего и нет полной антологии его поэзии на английском языке. То же самое верно и по отношению к Лермонтову.
Однако у западных литературных источников тоже есть возможность заниматься тем же самым. После Второй мировой войны у семьи Шлосс из Вартхаузена (близ Штутгарта) хранились альбомы, стихи и рисунки, принадлежавшие потомкам Александры Верещагиной (любимой кузины Лермонтова), выданной замуж за борона Карла фон Хюгеля, и часть этой коллекции была возвращена Шерлоком Холмсом советского лермонтоведения Ираклием Луарсабовичем андрониковым. Большинство альбомов Александры (проданных наследниками фон Хюгеля) оказались в библиотеки Колумбийского университета в Нью-Йорке, и они были прекрасно изданы и комментированы Еленой Михайловой.
До последней
[200x338]
Профессор-славист сэр Лоренс Келли – один из немногих зарубежных филологов, занимающихся лермонтоведением. Он первым исследовал в 70-е годы XX в. переведенные ему князем Г. Васильчиковым неизвестные тогда источники – воспоминания кн. А.Васильчикова, секунданта на последней дуэли Лермонтова, закончившейся гибелью великого русского поэта, а также другие материалы, хранящиеся в зарубежных архивах. Келли достоверно воссоздает картину последних двух лет жизни М.Ю. Лермонтова и рассказывает о череде событий, приведших в конце концов к трагической развязке. Книга Келли особенно ценна и интересна и тем, что в своей работе он использовал источники и исследования, большей частью неизвестные русскому читателю.
На русском языке публикуется впервые. Для широкого круга читателей.
Сэр Лоренс Келли, сын английского посла в Москве, автор книг о Грибоедов и Пушкине, — известный исследователь русской литературы XIX в. В публикуемой нами работе о Лермонтове Келли использовал малоизвестные в России исследования, вышедшие за рубежом, а также попавшие к нему благодаря знакомству с Георгием Васильчиковым, праправнуком князя Александра Васильчикова, воспоминания роковой дуэли, в которой последний был секундантом. Келли достоверно воссоздает картину последних двух лет жизни М.Ю. Лермонтова и рассказывает о череде событий, приведших в конце концов к трагической развязке.
Предисловие редактора
Перевод книги Лоренса Келли публикуется почти через тридцать лет после выхода английского издания. Сэр Лоренс Кули, сын посла Великобритании в Москве, много лет провел в России, всерьез занимался русской литературой XIX века, известны его книги о Грибоедове и Пушкине.
Можно, конечно, посетовать, что книга Л. Келли попадает в руки русскоязычных читателей со столь большим опозданием, но мы должны отдавать себе отчет, что публикация перевода книги сэра Келли сразу же после ее выхода на английском языке в нашей стране была попросту невозможна. Кроме того, что Лермонтов – великий русский поэт, кумир, которым гордится Россия, в советские годы в системе обличающей царизм идиологии он был еще жертвой преступного монархического режима, за все свои грехи сметенного революцией 1917 года.
Однако профессор Келли в своем понимании событий и психологии участников последней дуэли Лермонтова стоял неизмеримо ближе к истине, чем советские исследователи, доказывавшие «заговор царизма» с целью убийства поэта и преступное участие Третьего отделения в его трагической смерти. Разрабатываемая в советские времена версия о политическом заказе на убийство торого поэта России, благодаря развитию лермонтоведения последних двух десятилетий, ныне не имеет права на существование. Нужная для обличения царизма цепочка смертей поэтов как жертв (Грибоедов, Пушкин, Лермонтов и т. д.) оказалась надуманной, а череда смертей талантливых русских поэтов XX века не стала реже. Видимо, этот феномен имеет другую природу и обусловлен, по крайней мере, не столь поверхностными (как предлагалось государственными идеологами) причинами.
Л. Келли и его книга о Лермонтове
Книга, которую открываете Вы, дорогой читатель, принадлежит перу англичанина сэра Лоренса Келли.
Да, у сэра Лоренса Келли особый взгляд на историю Российской империи, на логику событий так называемой Кавказской войны. И этот взгляд – типичный для англичанина, видавшего в России агрессора. На подобном представлении было выращено не одно поколение англичан. Великобритания еще с 30-х годов XIX века считала себя вправе вмешиваться в дела далекого от них региона, каким был Кавказ. Англией, как и Францией, руководил безудержный страх, что Россия окажется конкурентом в торговле с Востоком, а борьба за политическое и экономическое влияние на этой территории стала главным стержнем всей внешней политики Великобритании на долге десятилетия. Отсюда ее поддержка Турции и пограничных с Кавказом государств. И если, с одной стороны, сэр Кули осуждает Россию, ее действия на Кавказе, то с другой – рисует картину участия в этой войне русского поэта – офицера российской армии Михаила Лермонтова.
Сэр Келли приводит неизвестные сведения о документах, связанных с Лермонтовым, оказавшихся за границей, в частности о письмах поэта к его родственникам Столыпину и Философу, которые хранились на нормандской вилле Раевских и погибли в период оккупации во время Второй мировой войны. Он сообщает о наличии большого количества неопубликованных рисунков поэта с изображением многих исторических личностей из кавказкой и санкт-петербургской жизни Лермонтова. Эти рисунки наш автор видел, они принадлежали жене французского посланника в Санкт-Петербург, матери Эрнеста де Баранта.
Да, в книге имеются погрешности, порой мелкие, малозначительные; все они взяты из исследований
[300x456]
Полежаев (Александр Иванович, 1805 - 1838) - выдающийся поэт. Отец его - помещик Пензенской губернии, Струйский, мать - крепостная этого помещика, выданная впоследствии замуж за саранского мещанина Полежаева, от которого поэт и получил свое имя. Десяти лет от роду Полежаев отдан был в Москве во французский пансион; затем он поступил вольнослушателем в Московский университет по словесному факультету. Первое стихотворение Полежаева: "Непостоянство" появилось в "Вестнике Европы" (1825). Университетское начальство поручило Полежаеву написать к торжественному акту 12 января
…193 года М.Ю. Лермонтову.
По старому стилю он родился в ночь со 2-го на 3-е октября в Москве в снимаемом доме родителями на площади «Красные ворота». В тот же месяц, а именно 11 октября был крещен в ныне несуществующей церкви «Трех крестителей», где крестной мамой стала его бабушка по материнской линии Елизавета Алексеевна Арсеньевна (в девичестве Столыпина). В скором времени семья вновь возвращается в имение бабушки «Тарханы», что в Пензенской губернии Чембарского уезда. И лишь в возрасте тринадцати лет Михаил Юрьевич приезжает в столицу для того чтобы поступить в Московский благородный университетский пансион.
[300x366]
Тургенев (Иван Сергеевич) - знаменитый писатель. Родился 28 октября 1818 г. в Орле. Трудно представить себе большую противоположность, чем общий духовный облик Тургенева и та среда, из которой он непосредственно вышел. Отец его - Сергей Николаевич, отставной полковник-кирасир, был человек замечательно красивый, ничтожный по своим качествам нравственным и умственным. Сын не любил вспоминать о нем, а в те редкие минуты, когда говорил друзьям об отце, характеризовал его, как "великого ловца пред Господом". Женитьба этого разорившегося жуира на немолодой, некрасивой, но весьма богатой Варваре Петровне Лутовиновой была исключительно делом расчета. Брак был не из счастливых и не сдерживал Сергея Николаевича (одна из его многочисленных "шалостей" описана Тургеневым в повести "Первая любовь"). Он умер в 1834 г., оставив трех сыновей - Николая, Ивана и скоро умершего от эпилепсии Сергея - в полном распоряжении матери, которая, впрочем, и раньше была полновластной владыкою дома. В ней типично выразилось то опьянение властью, которое создавалось крепостным правом. Род Лутовиновых представлял собою смесь жестокости, корыстолюбия и сладострастия (представителей его Тургенев изобразил в "Трех портретах" и в "Однодворце Овсяникове"). Унаследовав от Лутовиновых их жестокость и деспотизм, Варвара Петровна была озлоблена и личной судьбой своей. Рано лишившись отца, она страдала и от матери, изображенной внуком в очерке "Смерть" (старуха), и от буйного, пьяного отчима, который, когда она была маленькой, варварски бил и истязал ее, а когда она подросла, стал преследовать гнусными предложениями. Пешком, полуодетая спаслась она к дяде своему, И.И. Лутовинову, жившему в селе Спасском - тому самому насильнику, о котором рассказывается в "Однодворце Овсяникове". Почти в полном одиночестве, оскорбляемая и унижаемая, прожила Варвара Петровна до 30 лет в доме дяди, пока смерть его не сделала ее владетельницей великолепного имения и 5000 душ. Все сведения, сохранившиеся о Варваре Петровне, рисуют ее в самом непривлекательном виде. Сквозь созданную ею среду "побоев и истязаний" Тургенев пронес невредимо свою мягкую душу, в которой именно зрелище неистовств помещичьей власти, задолго еще до теоретических воздействий, подготовило протест против крепостного права. Жестоким "побоям и истязаниям" подвергался и он сам, хотя считался любимым сыном матери. "Драли меня, - рассказывал впоследствии Тургенев, - за всякие пустяки, чуть не каждый день"; однажды он уже совершенно приготовился бежать из дому. Умственное воспитание его шло под руководством часто сменявшихся французских и немецких гувернеров. Ко всему русскому Варвара Петровна питала глубочайшее презрение; члены семьи говорили между собою исключительно по-французски. Любовь к русской литературе тайком внушил Тургеневу один из крепостных камердинеров, изображенный им, в лице Пунина, в рассказе "Пунин и Бабурин". До 9 лет Тургенев прожил в наследственном Лутовиновском Спасском (в 10 верстах от Мценска, Орловской губернии). В 1827 г. Тургеневы, чтобы дать детям образование, поселились в Москве; на Самотеке был куплен ими дом. Тургенев учился сначала в пансионе Вейденгаммера; затем его отдали пансионером к директору Лазаревского института Краузе. Из учителей своих Тургенев с благодарностью вспоминал о довольно известном в свое время филологе, исследователе "Слова о Полку Игореве", Д.Н. Дубенском (XI, 200), учителе математики П.Н. Погорельском и молодом студенте И.П. Клюшникове, позднее видном члене кружка Станкевича и Белинского, писавшем вдумчивые стихотворения под псевдонимом - Ф - (XV, 446). В 1833 г. 15-летний Тургенев (такой возраст студентов, при тогдашних невысоких требованиях, был явлением обычным) поступил на словесный факультет Московского университета. Год спустя, из-за поступившего в гвардейскую артиллерию старшего брата, семья переехала в СПб., и Тургенев тогда же перешел в Петербургский университет. И научный, и общий уровень СПб. университета был тогда невысокий; из своих университетских наставников, за исключением Плетнева, Тургенев в своих воспоминаниях никого даже не назвал по имени. С Плетневым Тургенев сблизился и бывал у него на литературных вечерах. Студентом 3-го курса он представил на его суд свою написанную пятистопным ямбом драму "Стенио", по собственным словам Тургенева - "совершенно нелепое произведение, в котором с бешеною неумелостью выражалось
[300x370]
Кавелин, Константин Дмитриевич - знаменитый писатель, юрист, психолог, этнограф и общественный деятель, родился 4 ноября 1818 г., умер 3 мая 1885 г. Первоначальное образование получил дома. В 1834 г. для приготовления к поступлению в Московский университет были приглашены учителя: К.А. Коссович, Мертраль и В.Г. Белинский. Белинский успел возбудить в голове юноши целый ряд умственных и нравственных вопросов и учил его критически относиться к окружающей действительности, укрепляя в нем природную пытливость ума. В 1835 г. Кавелин поступил на первое отделение философского факультета, но в ноябре того же года перешел на юридический факультет. В это время начали читать лекции Редкин , Крылов , Крюков , Чивилев и другие. У них-то и пришлось учиться Кавелину и его сверстникам, образовавшим зерно той благородной группы мыслителей и общественных деятелей, которая известна под именем "людей сороковых годов". Из товарищей Кавелин ближе сошелся с братьями Елагиными, Валуевым и П.В. Киреевским и получил, благодаря им, доступ в Елагинский литературный салон. В 1839 г. Кавелин окончил курс, получив золотую медаль за сочинение: "О римском владении". Это была первая его работа, появившаяся в печати в 1841 г. В 1841 г. он сдал экзамен на магистра гражданского права. В Петербурге Кавелин вновь сошелся с Белинским и сблизился с кружком молодых людей - Тютчевым, Кульчицким, Панаевым, Тургеневым и В. Боткиным. По защите диссертации на степень магистра гражданского права: "Основные начала русского судоустройства и гражданского судопроизводства в период времени от Уложения до Учреждения о губерниях" Кавелин назначен был в 1844 г. исполняющим должность адъюнкта по кафедре истории русского законодательства в Московском университете. Через год ему поручено было, сверх того, чтение лекций о русских государственных и губернских учреждениях и законах о состояниях. Его воодушевленные, яркие и изящные лекции производили на слушателей неотразимое впечатление. Впервые русские студенты услышали изображение древнерусского родового быта, появления на этой почве древних юридических институтов и постепенного их вырождения. Кавелин первый построил и периодизацию русской истории не по внешним событиям, а по изменениям внутреннего строя жизни: родовой быт сменен вотчинным, а этот последний уступил место государственному, в котором личность вырабатывает мало-помалу свое содержание. Его курс был первым опытом стройно построенной философии русской истории и этот свой опыт он конспективно изложил в статье: "Взгляд на юридический быт древней Руси" ("Современник", 1847). Но весной 1848 г. Кавелин должен был оставить Московский университет, вследствие резкого столкновения с профессором Крыловым. Он переехал в Петербург. Сначала он поступил в министерство внутренних дел редактором "городского отделения" в хозяйственном департаменте, но скоро (1850) перешел начальником учебного отделения в штаб военно-учебных заведений, а в 1853 г. - начальником отделения в канцелярию комитета министров, оставаясь членом учебного комитета военно-учебных заведений. Вскоре наступила эпоха великих реформ. В проведении последних Кавелину не пришлось принимать официального участия, но благотворное влияние его на судьбу некоторых из них, особенно крестьянской реформы, не подлежит сомнению. Больше всего помогло сближению Кавелина с людьми, преданными идее освобождения крестьян, составленная им в марте 1855 г. и ходившая по рукам, в рукописи, записка по крестьянскому делу. В ней проводился взгляд об освобождении крестьян с землей и о выкупе ими надела в собственность - взгляд, в то время считавшийся радикальным и разделявшийся лишь немногими. Благодаря этой записке Кавелин сблизился с Самариным, Н. А. и Дм. А. Милютиными и получил доступ ко двору великой княгини Елены Павловны. Выдающаяся талантливость, огромное личное обаяние, искренняя и убежденная речь и здесь подчиняли собеседников влиянию Кавелина, а из их среды нескольким пришлось стоять очень близко к делу реформы. На Кавелина, между прочим, возложена была выработка положения для крестьян великой княгини в имении Карлово Полтавской губернии. В период 1848 - 1857 годы он напечатал в журналах "Современник" и "Отечественные записки" целый ряд критических статей по истории, этнографии и правоведению. Эти статьи Кавелина составили почти три тома в собрании его сочинений. В 1857 г. Кавелин был приглашен на кафедру гражданского права в Петербургский университет и
[300x400]
Погодин (Михаил Петрович) - историк, археолог и журналист (1800 - 1875). Отец его был крепостной "домоправитель" графа Строганова. Обстановка барского двора, искательство отца у знатных и богатых не остались без влияния на характер Погодина: он отличался большой практичностью, совмещавшуюся в нем с немалой долей сентиментальности, с одной стороны, и критическим умом, с другой. На 11-м году он был отдан на воспитание к типографщику А.Г. Решетникову, но скоро поступил в 1-ю московскую гимназию. Сентиментально-патриотическое настроение его находило поддержку в увлечении тогдашним театром, где царили трагедии Озерова, а также в знакомстве с "Историей Государства Российского" Карамзина, которую он приобрел на последние свои деньги. В Московском университете, куда Погодин поступил в 1818 г., он попал под влияние профессора теории поэзии Мерзлякова, запоздалого поклонника Ломоносова, Сумарокова и Державина. Летнее пребывание на учительской кондиции у князя Трубецкого было для Погодина некоторым противовесом этого влияния: здесь он познакомился с сочинениями Руссо, г-жи Сталь (о Германии) и Шатобриана. В университете начались складываться и ученые вкусы Погодина; он заинтересовался первоначальной русской деятельностью, вопросом о происхождении князей, а также вопросами общеславянской истории (перевел сочинения Добровского "О Кирилле и Мифодии"). Почти во всех своих взглядах он находил противника в лице тогдашнего профессора русской истории Каченовского, с которым вел сильную полемику и впоследствии, будучи уже его сотоварищем по профессуре. Окончив курс в 1823 г., Погодин через год защитил магистерскую диссертацию "О происхождении Руси", где явился защитником норманнской школы и беспощадным критиком теории хазарского происхождения русских князей, за которую стоял Каченовский. Диссертация эта была приветствована Карамзиным, с одной стороны, и специалистами-историками Шлецером и академиком Кругом - с другой. В своей диссертации Погодин обнаружил недюжинные критические способности. Планы его относительно будущности в это время еще не определились: он мечтает то о журнальной, то о педагогической деятельности, то об административной карьере. Его ходатайство о заграничном путешествии уважено не было. В комитете министров было решено, что "нет пользы посылать сего магистра в чужие края для окончания курса наук по нынешним обстоятельствам, а удобнее в университете дать то образование, которое правительству удобно будет". С 1826 г. Погодину было поручено читать всеобщую историю для студентов первого курса. Профессорская деятельность Погодина продолжалась до 1844 г. В 1835 г. он был переведен на кафедру русской истории, в 1841 г. избран в члены второго отделения Академии Наук (по русскому языку и словесности); был также секретарем "Общества Истории и Древностей Российских" и заведовал изданием "Русского исторического Сборника", где поместил важную статью "О местничестве". К концу профессорской деятельности Погодина относится начало издания им "Исследований, лекций и замечаний", на которых и зиждется, главным образом, значение Погодина как историка; здесь он всего больше обнаружил свой критический талант и меньше всего отрицательную сторону своего ума - чрезмерное пристрастие к фантастическим построениям. "Исследования" (7 томов), доведенные до татарского периода русской истории, и теперь служат одним из необходимых пособий для занимающихся специально древней историей. В это же время Погодин начал собирание своего "Древнехранилища", заключавшего в себе массу памятников, как письменных, так и вещественных, русской старины. Рукописная часть этого собрания, купленного позже Николаем I, хранится в настоящее время в Петербурге в Императорской Публичной Библиотеке и представляет много интереса для специалистов-историков. Погодин несколько раз бывал за границей; из его заграничных путешествий наибольшее значение имеет первое (1835), когда он завел в Праге близкие сношения с видными представителями науки среди славянских народностей: Шафариком, Ганкой и Палацким. Это путешествие несомненно способствовало сближению русского ученого мира со славянским. С 1844 г. специально-ученая деятельность Погодина замирает и возрастает только к концу его жизни. К 1860 г. относится его публичный диспут с Костомаровым по вопросу о происхождении русских князей. Прав в этом диспуте был скорее Погодин, что не было замечено публикой, интересовавшейся противниками
[300x400]
Белинский, Виссарион Григорьевич, знаменитый критик. Родился 1 июня 1811 г. в Свеаборге, где отец его был морским врачом. Детство свое Белинский провел в городе Чембаре, в 1820 г. поступил в уездное училище, а с 1825 г. учился в пензенской гимназии. Не кончив учения в гимназии, в 1828 г. он решил поступить в Московский университет; для осуществления этой мечты ему пришлось преодолеть много препятствий. Но все-таки в конце 1829 г., после многих затруднений, ему удалось стать студентом Московского университета. Нерадостные воспоминания остались у Белинского о детских годах. Мать его была типичной провинциальной кумушкой, а отец, человек не без дарований и кое-что обещавший, совершенно опустился под влиянием провинциальной жизни. Характеры отца и матери отразились и на сыне. Темперамент матери, резкость и прямота отца проявились уже в молодом Белинском; если прибавить к этому, что дедом его был священник, отец Никифор, по семейным преданиям праведник-аскет и подвижник, то мы увидим, что и религиозный экстаз подвижника-деда впоследствии в новых формах и с новой силой воскрес в прямодушном вечном подвижнике, вечном искателе, Белинском. Любовь к родной литературе развилась в Белинском с самых юных лет. Он сам описывает, как он перечитывал без разбора все, что печаталось тогда в журналах, альманахах и собраниях сочинений. Еще будучи учеником уездного училища, он "в огромные кипы тетрадей" списывал стихотворения и классиков русской литературы: Державина, Карамзина, Крылова и знаменитостей того времени: Станевича , Невзорова и др. То же самое продолжалось в период его пензенской гимназической жизни, когда особое впечатление произвели на него сочинения князя Одоевского и когда от преклонения перед Державиным и Жуковским он перешел к восторженному преклонению перед Пушкиным. Юноша сам пробовал писать, сочинять баллады, рассказы и считал себя, по его словам, "опасным соперником Жуковского". Одно из таких стихотворений "Русская Быль" (написанное уже в эпоху студенчества, в 1831 г.) дошло до нас, так как было тогда же напечатано. Но к этому времени Белинский уже отказался от поэтического творчества; он решил, что оно не для него, и в конце 1830 г. перешел к другой отрасли искусства: он стал писать в прозе драму "Дмитрий Калинин". На трагедию эту Белинский возлагал большие надежды. Он не только был под обаянием "лестной сладостной мечты о приобретении известности", но надеялся также и "разжиться казною". В это время Белинский был казенно-коштным студентом, но с ненавистью относился к этому "казенному кошту". В конце 30-го года, когда в Москве свирепствовала холера, в университете был карантин, и студенты были заперты в нем в течение трех осенних месяцев. Этим временем невольного отдыха Белинский воспользовался для того, чтобы закончить трагедию, и прочел ее в литературном студенческом кружке с большим успехом, а затем представил в университетскую цензуру для напечатания. О последующем сам Белинский так рассказывал в письме к своему отцу: "Прихожу через неделю в цензурный комитет и узнаю, что мое сочинение цензуровал Л.А. Цветаев, заслуженный профессор, статский советник и кавалер... Не буду много распространяться, скажу только, что мое сочинение признано было безнравственным, бесчестящим университет, и о нем составили журнал. Но после дело это было уничтожено, и ректор сказал мне, что обо мне ежемесячно будут даваться особые донесения". Товарищи Белинского в своих воспоминаниях рассказывают подробнее, что профессора-цензоры обрушились на Белинского, пригрозили ему ссылкой в Сибирь, каторгой или солдатчиной; это так потрясло Белинского, что он в тот же день слег в больницу. Сперва это дело кончилось для Белинского сравнительно благополучно: "Начальство обо мне забыло и думать, - писал Белинский родителям в мае 1831 г., но тут же он прибавлял: - правда, при первом случае начальство не умедлит напомнить мне, что знает меня". И действительно, полтора года спустя Белинский был исключен из университета (в сентябре 32 г.) под предлогом "слабого здоровья и ограниченности способностей". Несомненно, что действительным предлогом было "дурное направление" Белинского, выразившееся в этой его юношеской трагедии "Дмитрий Калинин". Трагедия эта направлена против крепостного права. Герой этой драмы, Дмитрий Калинин, выражает одну из центральных мыслей ее в горячем монологе: "Кто дал гибельное право одним людям порабощать своей властью волю других подобных им существ, отнимать у них священное сокровище - свободу? Кто позволил им
Герцен Александр Иванович (1812 год (Москва) – 1870 год (Париж))
Oсновной псевдоним Искандер, русский прозаик, публицист. Родился 25 марта (6 апреля) 1812 в Москве в семье знатного московского барина И.А.Яковлева и немки Луизы Гааг. Брак родителей не был официально оформлен, поэтому незаконорожденный ребенок считался воспитанником своего отца. Этим объясняется и придуманная фамилия – от немецкого слова Herz (сердце).
Детство будущего писателя прошло в доме дяди на Тверском бульваре (ныне дом 25, в котором располагается Литературный институт им.А.М.Горького). Хотя с детства Герцен не был обделен вниманием, положение незаконнорожденного вызывало в нем ощущение сиротства. В воспоминаниях писатель называл родной дом «странным аббатством», а единственными удовольствиями детства считал игру с дворовыми мальчишками, переднюю и девичью. Детские впечатления от быта крепостных, по признанию Герцена, вызвали в нем «непреодолимую ненависть ко всякому рабству и ко всякому произволу».
Устные воспоминания живых свидетелей войны с Наполеоном, вольнолюбивые стихи Пушкина и Рылеева, произведения Вольтера и Шиллера – таковы основные вехи развития души юного Герцена. Восстание 14 декабря 1825 оказалось в этом ряду самым значимым событием. После казни декабристов Герцен вместе со своим другом Н.Огаревым поклялись «отомстить казненных».
В 1829 Герцен поступил на физико-математический факультет Московского университета, где вскоре образовал группу из прогрессивно мыслящих студентов. Члены этой группы Огарев, Н.Х.Кетчер и др., обсуждали животрепещущие проблемы современности: Французскую революцию 1830, Польское восстание 1830–1831, другие события современной истории. К этому времени относится увлечение идеями сен-симонизма и попытки изложения собственного видения общественного устройства. Уже в первых статьях (О месте человека в природе, 1832, и др.) Герцен показал себя не только философом, но и блестящим литератором. В очерке Гофман (1833–1834, опубл. 1836) проявилась типичная манера письма: введение в публицистические рассуждения яркого образного языка, подтверждение авторских мыслей сюжетным повествованием.
В 1833 Герцен с серебрянной медалью окончил университет. Работать в Московской экспедиции Кремлевского строения. Служба оставляла молодому человеку достаточно свободного времени для занятий творчеством. Герцен задумал издание журнала, но в июле 1834 был арестован – за то, что в компании друзей якобы распевал песни, порочащие царскую фамилию. В ходе допросов Следственная комиссия, не доказав прямой вины Герцена, сочла все же, что его убеждения представляют опасность для государства.
В апреле 1835, с обязательством находиться на государственной службе под присмотром местного начальства, Герцен был выслан сначала в Пермь, потом в Вятку. Дружил с архитектором А.Л.Витбергом и другими ссыльными, переписывался со своей двоюродной сестрой Н.А.Захарьиной, впоследствии ставшей его женой. В 1837 Вятку посетил наследник престола, которого сопровождал В.А.Жуковский. По ходатайству поэта в конце 1837 Герцена перевели во Владимир, где он служил в канцелярии губернатора. Из Владимира Герцен тайно ездил в Москву к невесте, и в мае они повенчались. С 1839 по 1850 в семье Герцена родилось четверо детей.
В июле 1839 с Герцена сняли полицейский надзор, он получил возможность посещать Москву и Петербург, где был принят в круг В.Г.Белинского, Т.Н.Грановского, И.И.Панаева и др. В 1840 было перлюстрировано письмо Герцена, в котором он писал о «душегубстве» петербургского будочника. Рагневанный Николай I приказал выслать Герцена «за распространение неосновательных слухов» в Новгород без права въезда в столицы. Только в июле 1842, выйдя в отставку в чине надворного советника, после ходатайства друзей, Герцен вернулся в Москву. Приступил к напряженной работе над циклом статей о соединении науки и философии с реальной жизнью под общим названием Дилетантизм в науке (1843).
После нескольких неудачных попыток обращения к художественной прозе Герцен написал роман Кто виноват? (1847), повести Доктор Крупов (1847) и Сорока-воровка (1848), в которых своей главной целью считал обличение русского рабства. В отзывах критиков на эти произведения прослеживалась общая тенденция, которую точнее всех определил Белинский: «...главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой».
В 1847 Герцен с семьей покинул Россию и начал свое многолетнее путешествие по Европе. Наблюдая жизнь западных стран, перемежал личные впечатления с историко-философскими исследованиями (Письма из Франции и Италии, 1847–1852; С того берега, 1847–1850, и др.).
В 1850–1852 прошла череда личных драм Герцена: измена жены, гибель в кораблекрушении матери и младшего сына, смерть жены от родов. В 1852 Герцен поселился в Лондоне. К этому времени его
[178x209]АКСАКОВ, КОНСТАНТИН СЕРГЕЕВИЧ (1817–1860), русский публицист, критик, поэт, историк, языковед, один из идеологов славянофильства. Сын С.Т.Аксакова, брат И.С.Аксакова. Родился 29 марта (10 апреля) 1817 в с.Ново-Аксаково Бугурусланского уезда Оренбургской губ. Детские годы провел в отцовских имениях (в т.ч. в с.Надёжино). С 1826 жил в Москве, в 1832–1935 учился на словесном отделении Московского университета (готовился к нему в пансионате М.П.Погодина). Входил в кружок Н.В.Станкевича; в московских салонах сблизился с Н.В.Гоголем, М.С.Щепкиным, А.С.Хомяковым.
Образ патриархальной, «общинной» Руси, сакральный характер исторического бытия России и Москва как ее символ отразились в статье Аксакова Семисотлетие Москвы (1846), стихотворении Москве, драме Освобождение Москвы в 1612, (1848; запрещена после первой постановки Малым театром 14 декабря 1850). Выступал в Московском литературном и ученом сборнике (1846–1847), Московском сборнике (1852), в журналах «Москвитянин» (привлечен как поэт В.Г.Белинским), «Русская беседа». С 1857 негласный редактор газеты «Молва», не раз эпатировавший своими выступлениями в ней московскую дворянскую публику (в т.ч. статьей Публика – народ. Опыт синонимов, где Аксаков так отозвался о полуобразованном, по его мнению, дворянстве: «В публике грязь в золоте, в народе золото в грязи»). Автор двух повестей в русле поэтики Э.Т.А.Гофмана (в т.ч. Вальтер Эйзенберг. (Жизнь в мечте), Краткого исторического очерка земских соборов, статей о русских былинах, Мертвых душах Н.В.Гоголя, произведениях И.С.Тургенева, Ф.М.Достоевского и др. (при этом выступал против «петербургской литературы» и особенно натуральной школы, назвав ее «раздольем посредственности»).
Из поэтических произведений Аксакова, культивирующих устойчивые романтические мотивы «природы» и «святой поэзии», широкую известность приобрело стихотворение Мой Марихен так уж мал, текст которого (с изменениями) положен на музыку П.И.Чайковским (Детская песенка. Мой Лизочек). Известны переводы Аксакова (в т.ч. из И.В.Гёте, Ф.Шиллера, А.Мицкевича), несколько драматургических опытов (в т.ч. пародия Олег под Константинополем, 1834–1839, отд. изд. 1858), публицистические обзоры русской литературы, в т.ч. современной, а также статьи О древнем быте у славян вообще и у русских в особенности (1852), Еще несколько слов о русском воззрении (1856), записка царю Александру II О внутреннем состоянии России (1855, опубл. 1881), труды по русской грамматике.
Основной вклад Аксакова в славянофильское учение – его общественно-политическая теория и система эстетических взглядов. Общественно-исторические воззрения вполне определенно сформулированы в 1848 в статье Голос из Москвы, написанной под впечатлением революционных событий в Европе. Осуждая революцию и признавая ее «совершенную чуждость» России, Аксаков видел в европейских бурях следствие своего рода политизации общественной жизни Запада, «обоготворения правительства», концентрации общественных интересов и внимания преимущественно на сфере политики и власти. Православная же Россия, доказывал Аксаков, никогда не обоготворяла правительство и даже смотрела на политическую власть как на «дело второстепенное». Политические и государственные отношения вообще, по Аксакову, имеют для русского народа второстепенное значение, так как в силу исторической традиции и особенностей национального характера его подлинные интересы лежат всецело в области духовно-религиозной. Этой «негосударственности» народа может гармонично соответствовать только одна форма власти – православная самодержавная монархия. Соответствующие идеи Аксаков развивал в адресованной Александру II записке О внутреннем состоянии России (1855). Отстаивая идеал монархической государственности, Аксаков в то же время резко критиковал общественно-политическую ситуацию в самодержавной России, писал о «внутренних язвах» российской жизни – крепостном праве и коррупции чиновников, осуждал «иго государства над землею», начало которому было положено, по его мнению, при Петре I.
Обосновывая свое понимание своеобразия русской истории, Аксаков обращался к исследованию литературно-исторических памятников, национального фольклора, высказывал идею об отсутствии у древних славян развитого родового строя и решающей роли в их жизни семейно-общинных отношений, писал о преимущественно мирном развитии русской государственности, критиковал петровские реформы за то, что они прервали органическое развитие русского общества и нарушили вековую традицию взаимоотношений земли (народа) и власти (государства). Важный элемент славянофильского учения – концепция «земли» и «государства» играла существенную роль в славянофильской критике Запада, служила обоснованием особого исторического пути русского народа, предпочитающего, по Аксакову, «путь внутренней правды» (христианско-нравственное устройство общественной жизни, воплощенное в
ПАВЛОВ Михаил Григорьевич (1793—1840), инспектор и преподаватель физики в Пансионе; ординарный профессор физики, минералогии и сельского хозяйства в Московском университете. Натурфилософ содержание его лекций (по Ф. Шеллингу и Л. Окену) привлекало Лермонтова и других студентов, особенно в связи с запрещением в университете курса философии в годы последекабристской реакции. Павлов обладал широкими литературными интересами. В письме к М. А. Шан-Гирей (1828) Лермонтов сообщает, что отдал свое произведение «Геркулес и Прометей» (до нас не дошло) для задуманного Павловым альманаха «Каллиопа». В 1828—30 Павлов издавал журнал «Атеней», где в 1830 Лермонтов впервые выступил в печати со стих. «Весна» (за подписью «L»).
ГЛАВА V
Было уже говорено о том, как печалило Мишу Лермонтова то недружелюбное отношение к отцу его, которое выказывалось ему богатым родством бабушки. Род Лермонтовых был захудалым родом. Столыпиных род шел в гору, - счастье ему улыбнулось. Круг знакомых и родных бабушки причислял себя к знати.
Лермонтов отлично чувствовал всю тяжесть отношения «света» к захудалым родам и высказал это в знаменитом своем стихотворении «На смерть Пушкина»»:
«…А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов»
Вот почему мальчик так много мечтал о прошлом величии своего рода. Сначала, как мы видели, он производил его от испанского «дюка Лерма», потом узнал и кое-что о происхождении своем от шотландской фамилии Лермонтов.
По шотландским преданиям, фамилия Лермонтов восходит к XI веку. В это время Лермонты или уже находились в Шотландии, или, вернее, пришли туда из Англии вместе с королем Малькольмом. Малькольм, как гласят древние хроники, бежал в Англию, когда отец его, Дункан, был умерщвлен Макбетом. Там он собрал вокруг себя бежавших из Шотландии танов и, получив помощь от английского короля Эдварда, двинулся против узурпатора. Победив Макбета, павшего в сражении от руки Макдуффа, Малькольм в 1061 г. Короновался в Скане, а затем созвал парламент в Форфере. Около Форферы находился холм, именуемый «Сапожным холмом» (Boot-hill). По преданию, холм этот составился вследствие обычая, по которому вассалы, в знак подданства, приносили своему ленному владельцу сапог земли из своих поместий. Здесь-то Малькольм возвратил своим приверженцам земли, отнятые от них Макбетом, а пришельцев из Франции, Англии и других стран, присоединившихся к нему, одарил владениями. Он возводил их в графское, баронское или рыцарское достоинство, и многие стали затем именоваться по имени полученных поместий. Таким образом тогда появилось много новых шотландских фамилий. Между одаренными приверженцами Малькольма упоминается Лермонт. Лермонт получил поместье Рэрси (Rairsie) и ныне находящиеся в графстве Файф в Шотландии, но уже не в руках фамилии Лермонтов. Шекспир в известной своей трагедии воспользовался, почти дословно, рассказом хроники, и предок нашего поэта легко бы мог попасть в число называемых драматургом шотландских фамилий, назови Шекспир еще двух-трех танов.
Другой известный английский писатель, Вальтер Скотт, написал балладу в трех частях «Певец Фома» («Thomas the Rhymer» - 1804 г.), в коем изображается один из предков Михаила Юрьевича, шотландский бард Лермонт. Этот Фома Лермонт жил в замке своем, развалины коего и теперь еще живописно расположены на берегах Твида, в нескольких милях от слияния его с Лидером. Развалины эти носят еще название башни Лермонта (Lermonth Tower). Недалеко от этого поэтического места провел Вальтер Скотт детство свое и здесь построил себе замок, знаменитый Аббатсфорт. В окрестностях еще жили предания о старом барде, гласившее, что Фома Эрсильдаун, по фамилии Лермонт, в юности был унесен в страну фей, где приобрел дар видения и песен, столь прославивших его в последствии. После семилетнего пребывания у фей Фома возвратился на родину и там изумлял своих соотечественников даром прорицания и песен. За ним осталось название певца и пророка. Фома предсказал шотландскому королю Александру III смерть накануне события, стоившего ему жизни. Верхом на лошади король чересчур близко подъехал к пропасти и сброшен был испуганным конем на острые скалы.
В поэтической форме Фома изложил предсказания будущих исторических событий Шотландии. Пророчества его ценились высоко, и еще в 1615 году были изданы в Эдинбурге. Большой известностью пользовался он и как поэт. Ему приписывается роман «Тристан и Изольда» (предполагается, что Томас Лермонт был автором одной из самых ранних версий романа, хотя первая из известных рукописей «Тристана» датируется 1450 годом), и народное предание утверждает, что по прошествии известного времени царица фей потребовала возврата к себе высокочтимого барда, и, дав прощальное пиршество, покинул он свой замок – Эрсильдаун. Это прощание, между прочим, и описывает Вальтер Скотт:
«Роскошный пир идет в Эрсильдауне. В старинном зале Лермонта сидят и рыцари, и дамы в пышных платьях.
Музыки звуки, песни раздаются, и нет в вине и эле недостатка.
Вот смолк веселый пир: Фома поднялся и лиру, что у фей на состязанье у эльфов выиграл, настроил молча.
Умолкло все – движенье, разговоры; от зависти бледнеют менестрели; железные на меч склонились лорды и слушают:
И льется песня барда, пророка вещего: в грядущие века не отыскать певца, который смог бы ту песню повторить.
Ее обрывки несутся вдаль, вдаль по реке времен, как корабля обломки, выплывая средь моря бурного.
Поет Фома товарищей, сподвижников Артура, о Мерлине, но более всего о благородном Тристане и нежной его Изольде.
В поцелуе страстном слилась она с его последним вздохом и умерла. С его душою к небу ее душа, обнявшись, улетела…
Кому так спеть, как песнь была им
Как часто, бросив взор с утесистой вершины,
Сажусь задумчивый в тени древес густой,
И развиваются передо мной
Разнообразные вечерние картины!
Здесь пенится река, долины красота,
И тщетно в мрачну даль за ней стремится око;
Там дремлющая зыбь лазурного пруда
Светлеет в тишине глубокой.
По темной зелени дерёв
Зари последний луч еще приметно бродит,
Луна медлительно с полуночи восходит
На колеснице облаков,
И с колокольни одинокой
Разнесся благовест протяжный и глухой;
Прохожий слушает, – и колокол далекий
С последним шумом дня сливает голос свой.
Прекрасен мир! Но восхищенью
В иссохшем сердце места нет!..
По чуждой мне земле скитаюсь сирой тенью,
И мертвого согреть бессилен солнца свет.
С холма на холм скользит мой взор унылый
И гаснет медленно в ужасной пустоте;
Но, ах, где стречу то, что б взор остановило?
И счастья нет, при всей природы красоте!..
И вы, мои поля, и рощи, и долины,
Вы мертвы! И от вас дух жизни улетел!
И что мне в вас теперь, бездушные картины!..
Нет в мире одного – и мир весь опустел.
Встает ли день, нощные ль сходят тени –
И мрак и свет противны мне...
Моя судьба не знает изменений –
И горесть вечная в душевной глубине!
Но долго ль страннику томиться в заточенье.
Когда на лучший мир покину дольный прах,
Тот мир, где нет сирот, где вере исполненье,
Где солнцы истины в нетленных небесах?..
Тогда, быть может, прояснится
Надежд таинственных спасительный предмет,
К чему душа и здесь еще стремится
И токмо там, в отчизне, обоймет...
Как светло сонмы звезд пылают надо мною,
Живые мысли божества!
Какая ночь сгустилась над землею,
И как земля, в виду небес, мертва!..
Встает гроза, и вихрь, и лист крутит пустынный!
И мне, и мне, как мертвому листу,
Пора из жизненной долины, –
Умчите ж, бурные, умчите сироту!..
Ф. И. Тютчев. Между 1820 и мартом 1822, <1823>
[336x480]Тютчев Федор Иванович (1803 — 1873)
Русский поэт, член-корреспондент петербургской Академии Наук (1857). Духовно-напряженная философская поэзия Тютчева передает трагическое ощущение космических противоречий бытия. символический параллелизм в стихах о жизни природы, космические мотивы. Любовная лирика (в т. ч. стихи "Денисьевского цикла"). В публицистических статьях тяготел к панславизму.
Родился 23 ноября (5 декабря н.с.) в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской среднепоместной семье. Детские годы прошли в Овстуге, юношеские — связаны с Москвой.
Домашним образованием руководил молодой поэт-переводчик С. Раич, познакомивший ученика с творениями поэтов и поощрявший его первые стихотворные опыты. В 12 лет Тютчев уже успешно переводил Горация.
В 1819 поступил на словесное отделение Московского университета и сразу принял живое участие в его литературной жизни. Окончив университет в 1821 со степенью кандидата словесных наук, в начале 1822 Тютчев поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Через несколько месяцев был назначен чиновником при Русской дипломатической миссии в Мюнхене. С этого времени его связь с русской литературной жизнью надолго прерывается.
На чужбине Тютчев провел двадцать два года, из них двадцать — в Мюнхене. Здесь он женился, здесь познакомился с философом Шеллингом и подружился с Г. Гейне, став первым переводчиком его стихов на русский язык.
В 1829 — 1830 в журнале Раича "Галатея" были опубликованы стихотворения Тютчева, свидетельствовавшие о зрелости его поэтического таланта ("Летний вечер", "Видение", "Бессонница", "Сны"), но не принесшие известности автору.
Настоящее признание поэзия Тютчева впервые получила в 1836, когда в пушкинском "Современнике" появились его 16 стихотворений.
В 1837 Тютчев был назначен первым секретарем Русской миссии в Турине, где пережил первую тяжелую утрату: умерла жена. В 1839 он вступил в новый брак. Служебный проступок Тютчева (самовольный отъезд в Швейцарию для венчания с Э. Дернберг) положил конец его дипломатической службе. Подал в отставку и поселился в Мюнхене, где провел еще пять лет, не имея никакого официального положения. Настойчиво искал пути возвращения на службу.
В 1844 переехал с семьей в Россию, а через полгода вновь был принят на службу в Министерство иностранных дел.
В 1843 — 1850 выступил с политическими статьями "Россия и Германия", "Россия и Революция", "Папство и римский вопрос", делая вывод о неизбежности столкновения между Россией и Западом и конечного торжества "России будущего", которая представлялась ему "всеславянской" империей.
В 1848 — 1849, захваченный событиями политической жизни, он создал такие прекрасные стихотворения, как "Неохотно и несмело...", "Когда в кругу убийственных забот...", "Русской женщине" и др., но не стремился напечатать их.
Началом поэтической известности Тютчева и толчком к его активному творчеству стала статья Некрасова "Русские второстепенные поэты" в журнале "Современник", в которой говорилось о таланте этого поэта, не замеченного критикой, и публикация 24 стихотворений Тютчева. К поэту пришло настоящее признание.
В 1854 вышел первый сборник стихотворений, в этом же году был напечатан цикл стихов о любви, посвященных Елене Денисьевой. "Беззаконные" в глазах света отношения немолодого поэта с ровесницей его дочери продолжались в течение четырнадцати лет и были очень драматичны (Тютчев был женат).
В 1858 он был назначен председателем Комитета иностранной цензуры, не раз выступая заступником преследуемых изданий.
С 1864 Тютчев несет одну потерю за другой: умирает от чахотки Денисьева, через год — двое их детей, его мать.
В творчестве Тютчева 1860? преобладают политические стихотворения и мелкие. — "на случаи" ("Когда дряхлеющие силы...", 1866, "Славянам", 1867, и др.).
Последние годы жизни тоже омрачены тяжелыми утратами: умирают его старший сын, брат, дочь Мария. Жизнь поэта угасает. 15 июля (27 н.с.) 1873 в Царском Селе Тютчев скончался.
[324x420]ЛАМАРТИН Альфонс [Alphonse Lamartine, 1790—1869] — французский поэт. Родился в Маконе в обедневшей дворянской семье. Образование получил в иезуитской коллегии в Беллэ. В 1820 выпустил первый сборник стихотворений под названием «Поэтические и религиозные размышления» (Méditations poétiques et réligieuses). Следующие книжки стихов — 2-й т. «Размышлений» и сборник «Созвучия» (Les Harmonies) — вышли в свет в 1823 и в 1830. Таким образом основным периодом творчества Ламартина, когда он создал наиболее прославившие его произведения, следует считать 20-е гг. В 1830 избран в члены Французской академии. Около этого же времени стал депутатом палаты и отдался преимущественно политике. Ламартин был членом партии легитимистов — немногочисленных сторонников прежней династии, крайней правой во время июльской монархии. В 30-х гг. написал поэмы «Жоселен» (Jocelyn, 1836) и «Падение ангела» (La chute d’un ange, 1838), которые являются частями задуманной грандиозной эпопеи в 10 видениях о падшем ангеле Элоиме. Ламартин написал только эти 2 части. Во время революции 1848 занял пост президента временного правительства, несмотря на то, что представлял дворянскую партию. Дело в том, что «легимисты
и орлеанисты и те вначале осмеливались выступать лишь под республиканской маской. Только во имя республики можно было начать борьбу против пролетариата» (К. Маркс, Борьба классов во Франции). Роль Ламартина кончилась с июньским восстанием рабочих. Подготовив диктатуру Кавеньяка, Ламартин отходит от политики, пишет «Историю жирондистов» [1848], «Историю реставрации» [1851—1853], романы «Рафаэль» и «Граумэла». Из этих произведений Ламартина наиболее интересна «История жирондистов».
Ламартин — представитель французского консервативного романтизма. В начале XIX в. дворянство оттесняется с общественной арены растущей и крепнущей буржуазией. Хотя в 20-е гг. у власти и находится старая династия, однако аристократия обречена. Реставрация Бурбонов была по сути дела компромиссом остатков старого дворянства с верхами буржуазии — компромиссом, который не мог спасти дворянство. На этой почве расцветает пышным цветом консервативный романтизм, с его уходом в чистую лирику, отрицанием цивилизации и идеализацией абстрактной природы. Ламартин — типичный выразитель этих умонастроений. Его три сборника стихотворений написаны на отвлеченные темы. Содержание стихов туманно и ограничено интимным «я» поэта. Это содержание подчинено форме, которая кажется самодовлеющей. Такое соотношение формы и содержания характерно для нисходящего, обреченного на гибель класса, когда этот класс уже перестал играть какую-либо общественно-полезную роль в экономическом и политическом развитии общества, но когда его писатели сохраняют еще формальное мастерство. Впрочем и это последнее не было у Ламартина в достаточной степени высоким.
Основные мотивы лирики Ламартина — любовь и философски-религиозные думы. В области философии Ламартин примыкает к той идеалистической реакции против материализма, которая характерна для эпохи реставрации Бурбонов. Дворянству была враждебна философия материалистов XVIII века и оно выбрало своим духовным вождем идеалиста-мистика Жозефа де Местра. Идеи Жозефа де Местра оказали большое влияние на Ламартина Свои философские взгляды Ламартин излагает в речи «О судьбах поэзии»: «Эпоха Империи была воплощением материалистической философии XVIII в. Геометры, которые имели право голоса, давили на молодежь всей тяжестью своей наглядной тирании. Они боялись, как бы поэзия не воскресла вместе со свободой, и с корнем уничтожали ее ростки в своих школах, лицеях и в особенности в своих корпусах и политехникумах».
Идеалистические воззрения Ламартина находят свое завершение в религиозности. Он созерцает бога, растворенного во всей природе, как то животворящее духовное начало, которое всем повелевает и которому человечество должно поклоняться. В думе V он пишет: «Ты помнишь ли тот край, где с первого взгляда зародилась наша любовь? Ты
часто говорила мне: „природа — это храм, в котором скрыт бог... мир — его отражение, день — его взор, красота — его улыбка...“ Так говорила ты, и наш дух возносился к этому неведомому богу, и наши восхищенные взоры созерцали землю, место нашего изгнания, и небеса, его царство». Его религиозность окрашена глубоким пессимизмом. Тот же пессимизм разлит и в его любовной лирике. В стихотворении «Одиночество» Ламартин жалуется: «Реки, скалы, леса, вы, некогда столь дорогие моему сердцу! Нет с вами только одного существа, и целый мир превратился для меня в пустыню. Я похож на увядший лист, пусть же дыхание бури умчит меня».
Индивидуализм Ламартина, его пессимизм, утонченная чувствительность, религиозно-мистические воззрения, уход в идеализированную абстрактную природу, преобладание мелодии стиха над конкретным содержанием — характерны для французского дворянского
Мария Акимовна (урожденная Хастатова) (1799—1845), жена Павла Петровича, племянница Е. А. Арсеньевой и двоюродная тетка Лермонтова. Родилась на Северном Кавказе, воспитание получила в дворянском интернате в Петербурге; в 1814 досрочно взята родными из интерната. Была дружна с М. М. Лермонтовой, которой принадлежат девять записей (1814) в альбоме Марии Акимовны, и, возможно, с ней воспитывалась. Выйдя замуж в 1816, Мария Акимовна с мужем до 1825 жила в семье своей матери, в Шелкозаводске и Горячеводске, — здесь с нею познакомился мальчик Лермонтов (первый рисунок Лермонтова в альбоме Марии Акимовны помечен 1825). Дружба с матерью поэта выделила Марию Акимовну среди других родственников, а переезд ее с семейством в Тарханы в 1825, материнское отношение к племяннику тесно связали ее с жизнью Лермонтова. Общение с нею в 1825—27 сыграло большую роль в воспитании и духовном развитии Лермонтова. Переезд его в Москву положил начало их переписке; сохранились лишь четыре письма Лермонтова 1827—31, в них были посланы одно из первых стих. Лермонтова «Поэт» (1828) и его рисунок для альбома (1829). Письма Марии Акимовны не сохранились, но, по-видимому, о них упоминается в описи бумаг Лермонтова, отобранных при аресте в 1837. Лермонтов бывал у Марии Акимовны во время своего отпуска в начале 1836, проведенного в Тарханах, — этой датой помечены некоторые рисунки Лермонтова в ее альбоме. Встречались они в Петербурге в 1836 и в 1838. В 1841 после смерти поэта Мария Акимовна сопровождала Е. А. Арсеньеву из Петербурга в Тарханы.
Из лермонтовской энциклопедии
К М.А. Шан-Гирей
Москва, осенью 1827 г.
Катюше в знак благодарности за подвязку посылаю ей бисерный ящик моей работы.
…мы сами делаем Театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски).
Москва, около 21 декабря 1828 г.
Папенька сюда приехал, и вот уже 2 картины извлечены из моего portefeuille… слава богу! что такими любезными руками!..
Москва, февраль 1831 г.
Вступаюсь за честь Шекспира. Если он велик, то это в Гамлете; если он истинно Шекспир, этот гений необъемлемый, проникающий в сердце человека, в законы судьбы, оригинальный, то-есть неподраждражаемый Шекспир – то это в Гамлете.
[196x253]Мне становится невыносимо тяжело писать; я подхожу к перелому всей моей жизни, а до сих пор я с какой-то ребячливостью отталкивала и заглушала все, что мне на¬поминало об этом ужасном времени.
Один раз, вечером, у нас были гости, играли в карты, я с Лизой и дядей Николаем Сергеевичем сидела в каби¬нете; она читала, я вышивала, он по обыкновению рас¬кладывал grand'patience. Лакей подал мне письмо, полу¬ченное по городской почте; я начала его читать и, вероят¬но, очень изменилась в лице, потому что дядя вырвал его у меня из рук и стал читать его вслух, не понимая ни слова, ни смысла, ни намеков о Лопухине, о Лермонтове, и удив¬лялся, с какой стати злой аноним так заботится о моей судьбе. Но для меня каждое слово этого рокового письма было пропитано ядом, и сердце мое обливалось кровью. Но что я была принуждена вытерпеть брани, колкостей, унижения, когда гости разъехались и Марья Васильевна прочла письмо, врученное ей покорным супругом! Я и те¬перь еще краснею от негодования, припоминая грубые выражения ее гнева.
Вот содержание письма, которое никогда мне не было возвращено, но которое огненными словами запечатлелось в моей памяти и в моем сердце:
«Милостивая государыня Екатерина Александровна!
Позвольте человеку, глубоко вам сочувствующему, ува¬жающему вас и умеющему ценить ваше сердце и благород¬ство, предупредить вас, что вы стоите на краю пропасти, что любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кро¬ме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже много по¬теряли во мнении света, оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти к нему.
Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего свято¬го, он никого не любит. Его господствующая страсть: гос¬подствовать над всеми и не щадить никого для удовлетво¬рения своего самолюбия.
Я знал его прежде чем вы, он был тогда и моложе и неопытнее, что, однако же, не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму, и по красоте. Он увез ее от семейства и, натешившись ею, бросил.
Опомнитесь, придите в себя, уверьтесь, что и вас ожи¬дает такая же участь. На вас вчуже жаль смотреть. О, зачем, зачем вы его так полюбили? Зачем принесли ему в жертву сердце, преданное вам и достойное вас.
Одно участие побудило меня писать к вам; авось еще не поздно! Я ничего не имею против него, кроме презрения, которое он вполне заслуживает. Он не женится на вас, по¬верьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется не¬винным, обиженным, забросает вас страстными уверени¬ями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак; в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами и — это лучший исход, которого вы можете наде¬яться и которого от души желает вам
Вам неизвестный, но преданный вам друг NN».
Вообрази, какое волнение произвело это письмо на весь семейный конгресс и как оно убило меня! Но никто из родных и не подозревал, что дело шло о Лермонтове и о Лопухине; они судили, рядили, но, не догадываясь, стали допрашивать меня. Тут я ожила и стала утверждать, что не понимаю, о ком шла речь в письме, что, вероятно, его написал из мести какой-нибудь отверженный поклонник, чтоб навлечь мне неприятность. Может быть, все это и со¬шло бы мне с рук; родным мысль моя показалась правдо¬подобной, если бы сестра моя, Лиза, не сочла нужным сказать им, что в письме намекалось на Лермонтова, кото¬рого я люблю, и на Лопухина, за которого не пошла за¬муж по совету и по воле Мишеля.
Я с особенной радостью и живейшим нетерпением со¬биралась в следующую среду на бал; так давно не видалась я с Мишелем и, вопреки всех и вся, решила в уме своем танцевать с ним мазурку.
Когда в фигуре названий Лермонтов подошел ко мне с двумя товарищами и, зло улыбаясь и холодно смотря на меня, сказал: «Haine, mepris et vengeance» (ненависть, пре¬зрение и месть), — я, конечно, выбрала vengeance, как благороднейшее из этих ужасных чувств.
— Вы несправедливы и жестоки, — сказала я ему.
— Я теперь такой же, как был всегда.
— Неужели вы всегда меня ненавидели, презирали? За
что вам мстить мне?
— Вы ошибаетесь, я не переменился, да и к чему было
меняться; напыщенные роли тяжелы и не под силу мне; я
действовал откровенно, но вы так охраняемы родными,
так недоступны, так изучили теорию любить с их дозволе¬
ния, что мне нечего делать, когда меня не принимают.
— Неужели вы сомневаетесь в моей любви?
— Благодарю за такую любовь!
Он довел меня до места и, кланяясь, шепнул мне:
— Но лишний пленник вам дороже!
В мою очередь я подвела ему двух дам и сказала: «Pardon, devouement, resignation» (прощение, преданность, смирение).
Он выбрал resignation, т.е. меня, и, язвительно улыба¬ясь, сказал:
— Как скоро вы покоряетесь судьбе, вы будете очень
счастливы!
— Мишель, не мучьте меня, скажите прямо, за что вы
сердитесь?
— Имею ли я право сердиться на вас? Я доволен всем