Стены в мастерской были сплошь увешаны часами: большими и маленькими, с курантами и кукушками, со знаками зодиака и сменой дня и ночи. Каждые часы были шедевром, частичкой души мастера. Какой же величины должна быть душа человека, чтобы воплотиться в стольких творениях? И часы непрерывно тикали, мерно и бесстрастно отсчитывая вечность. А в центре коморки сидел Часовых дел мастер. Винтики, колёсики, серебряные стрелки и цифры, вышитые золотой нитью. Он не следил за временем.
Через улицу, в доме напротив, в такой же мастерской сидел другой мастер. Стены его были заставленны стеллажами, а на стеллажах - куклы. Они улыбались, смеялись, плакали, грустили, хмурились... Они жили. Сотни стеклянных глаз смотрели на мир, смотрели на Кукольника. Паутина нитей валялась на полу, а на подоконнике стояла старая шкатулка, раз за разом играя тихую странную мелодию.
Каждый из мастеров сидел так, словно опирался на другого спиной.
Люди во внешнем мире уже давно пользовались новыми электронными часами, уже давно играли в Барби, и никто, кроме редкого человека в старом городке не знал про двух мастеров, так до сих пор и делавших механические заводные часы, самые точные в мире, и фарфоровых кукол, самых живых, слишком живых. Так они и работали по две стороны улицы: самые точные часы отсчитывали жизнь самых живых кукол, но если бы не было кукол, зачем бы нужны были часы? А мастера ничего не хотели менять и никогда не старели, просто они знали то, что не знали другие. И, хотя они никогда не разговаривали, не было в мире людей ближе. А тайна эта быле стара, как вечность, и проста, как мир. Зачем меняться, зачем стареть, если всё вернётся туда, откуда всё началось: история совьётся в кольцо и поглотит свой хвост, и тогда люди увидят свои спины.